И все же дело продвигалось не так быстро, как того хотелось бы писателю. «Вы понимаете, конечно, что это длинный роман и нелегкий для написания, что-то похожее на «Финансиста» и «Гения», — сообщал он своему издателю в мае.
Трудность заключалась уже в самой теме романа, в том жизненном материале, на базе которого он создавался. «Книга пока еще не закончена и не будет закончена еще какое-то время, — писал Драйзер Ленджелу в июле. — И дело не в том, что я не работаю над ней и не продвигаюсь вперед, но в том, что она касается сугубо индивидуальной и очень чувствительной проблемы — отношения к религии в семье, и, так же как это имело место с «Американской трагедией», я нахожу это трудным».
Помимо упорной работы над «Оплотом», Драйзер пишет статьи и комментарии, однако американские газеты и журналы их не печатают. Получив очередной гонорар из Москвы, Драйзер писал 20 мая 1942 года в редакцию журнала «Иностранная литература»: «Я хотел бы, чтобы вы знали, что я получил чек — гонорар за мою книгу, и я поражен, что вы, принимая во внимание всю напряженность обстановки в России, вообще готовы платить в такое время».
На экраны наконец вышел фильм о Поле Дрессере, в создании которого принимала участие Элен. Драйзер смотрел фильм в одном из лос-анджелесских кинотеатров и вспоминал те далекие дни, когда он вместе с Полем занимался рекламой его песен.
В сентябре Драйзера пригласили выступить с лекцией в городском лекционном зале Торонто. Еще до лекции журналисты из местных газет взяли интервью у писателя. В своих сообщениях корреспонденты приписали ему «якобы высказанное» им «желание, чтобы Гитлер победил Англию и стал управлять английским народом». Основываясь на этом сообщении, канадские власти издали приказ о высылке Драйзера из страны. Инсинуации буржуазных журналистов были подхвачены самыми реакционными кругами, некоторые торонтские органы печати требовали ни больше ни меньше как… расстрела писателя. Так называемая Военная комиссия американских писателей поспешила объявить Драйзера… союзником гитлеровцев.
В поддержку Драйзера в Лондоне выступил Бернард Шоу. Сам Драйзер опубликовал гневное опровержение в газете «Индианаполис стар». Ему было не привыкать к озлобленным выпадам продажной печати, поэтому он постарался поскорее забыть об этом инциденте и с головой ушел в работу над «Оплотом». «К черту все, — сказал он, — я буду работать над романом, и хотел бы я видеть того, кто сможет оторвать меня от этой работы!»
Тем временем ознакомившийся с первым вариантом начала книги, которое сам автор отнюдь не считал окончательным, издатель заявил о том, что роман ему не нравится. Хотя Драйзер к этому времени уже написал заново сорок глав (впоследствии они были сокращены до двадцати четырех и составили первую часть романа), он вернул издателю полученный аванс и снова прервал работу над книгой. Он пишет статьи для радиопрограмм, направленных на Германию, киносценарии, эссе «Мой созидатель», ведет обширную переписку.
Обращает на себя внимание письмо Драйзера Менкену от 27 марта 1943 года. Менкен за несколько дней до этого в письме обратился к Драйзеру с вопросом: «Каковы в точности Ваши идеи о современном движении во имя спасения человечества?» Драйзер ответил обстоятельным письмом, которое не только проливало свет на некоторые факты его биографии, но и в котором он еще раз отчетливо высказал свое отношение к различным социальным системам.
«Видите ли, Менкен, в отличие от Вас я пристрастен. Я родился бедняком. Бывали времена, когда однажды и в ноябре и в декабре я ходил без ботинок. Я видел, как моя любимая мать терзалась от нужды — в беспомощном страдании она ломала себе руки. И, вероятно, по этой причине — будь что будет — я независимо ни от кого и ни от чего за такую социальную систему, которая будет лучше для своих граждан — тех, кто старается, хотя и незаметно, больше того, кто хочет понять, как можно помочь самим себе, но тем не менее терпят поражение от обманов банды тщеславных остолопов, возомнивших, что деньги, — каким бы путем они ни были приобретены, — возможность купить и одно, и другое возносит их над всеми остальными в той социальной системе, которая позволяет им существовать и выманивать у остальных те самые деньги, которые и делают их такими важными… Что же касается коммунистической системы, как я наблюдал ее в России в 1927 и 1928 годах, я за нее — целиком и полностью… Коротко говоря, я проникся глубочайшим уважением к этому великому народу — и я по-прежнему сохраняю его — к народу, который, насколько я понимаю, желает человечеству выжить и продолжает свое существование на более высоком уровне, чем любой из тех, которые оно знало раньше…»
Денежные затруднения давали себя знать все ощутимее. Снова и снова вставал вопрос о продаже «Ироки». «Для нас абсолютно необходимо продать участок как можно быстрее… — писала Элен в марте 1943 года. — Т. отнюдь не становится моложе. Ему крайне необходимы деньги… Его книга «Оплот» сама по себе требует от него колоссальных усилий, да к тому же он еще и нуждается в средствах…» Здоровье писателя ухудшилось, зимой он постоянно страдал от простуды, стал хуже видеть.
Новый, 1944 год принес Драйзеру неожиданное известие.
Американская академия искусств и литературы приняла решение наградить писателя почетной золотой медалью, присуждаемой раз в пять лет за выдающиеся достижения в области искусства и литературы. Как указывалось в решении академии, Т. Драйзер награждался «не только за высокие качества таких книг, как «Американская трагедия», «Сестра Керри», «Двенадцать мужчин» и многие другие, но также за Ваши отвагу и честность, с которыми Вы пробивали путь в качестве пионера, воссоздающего в прозе подлинных живых людей и настоящую Америку». Последние строчки особенно растрогали семидесятидвухлетнего писателя, ибо ему показалось, что, несмотря на все нападки реакции, его наконец-то оценили на родине, что есть и в Соединенных Штатах люди, понимающие, какой огромный вклад он внес в американскую литературу.
Американские литературоведы утверждают, что решение это было принято под большим нажимом Синклера Льюиса, который и составил проект письма Драйзеру. Как бы там ни было, это решение академии явилось первым — и единственным — актом официального признания писателя на его родине. Драйзер знал, что членами академии и связанного с ней Национального института являлись в те годы многие уважаемые им писатели.
Мысль о том, что эти писатели так или иначе причастны к решению академии, помогла ему забыть о консерватизме академии, о том, что она долгие годы игнорировала его существование как писателя. Он дает согласие принять награду и в мае 1944 года едет в Нью-Йорк, чтобы лично присутствовать на торжественной церемонии.
Узнавший об этом Менкен написал Драйзеру письмо. «Я слышал, что Вы отправляетесь в Нью-Йорк, чтобы быть увенчанным Американской академией искусств и литературы лавровым венком. Если это правда, я могу лишь оплакать тот факт, что вы поддерживаете какие-то отношения с этой бандой шарлатанов. Члены академии долгие годы были вашими главными обвинителями. И если они действительно предложили Вам подачку, то я надеюсь, что Вы посоветуете им заткнуть ею их глотки».
Как известно, Драйзер не последовал совету Менкена. К сожалению, ему не пришлось увидеть, как несколькими годами позже, в 1951 году, Генри Луис Менкен также принял золотую медаль академии.
В Нью-Йорке Драйзер сразу попал в круговорот встреч, телефонных разговоров, бесед, званых обедов и ужинов, интервью. Он встречался с близкими родственниками, старыми друзьями, издателями, художниками, музыкантами. Церемония вручения наград состоялась 19 мая. Драйзер пригласил некоторых своих друзей и знакомых — Эдгара Ли Мастерса с женой, Маргарет Чедер, профессора Элиаса.
Он сидел на отведенном ему месте, подавленный всей помпезностью и нарочито архаичной торжественностью обстановки — черными мантиями членов академии, медленно прошествовавших к своим креслам, пышностью убранства сцены, официально строгими костюмами мужчин, вечерними туалетами женщин. Мастерс, получивший медаль академии несколькими годами раньше, сидел рядом, и это успокоило Драйзера. Вместе с Драйзером получали награды также его ровесница Уилла Кэзер, известная своими романами о судьбах переселенцев на западные земли, Самюэль Мак-Клюр, чей журнал в конце XIX — начале XX века был рупором радикально настроенной интеллигенции, певец Поль Робсон и другие.