Не желая демонстрировать майору мою невежливость, я заставил себя вернуться мыслями в комнату. По углам сплетался пятнами сумрак, но Крестовский не зажигал света, и от этого стало как будто спокойнее.
Наконец он был готов продолжать:
— Ваш учитель умом не блещет, и псих к тому же, — но нюх у него есть, кое-что он учуял. И ничего не понял. Кошки-де к власти тянутся, того и гляди, установят кошачью диктатуру… псих… Взял верный след и по нему — в обратную сторону. Я смотрел все его записи. А верный след, вот он: да, могут оказывать определенное влияние на людей, действительно. Эти самые белые кошки, пушистые… А как пользуются? Лишь бы жить в учреждениях или дома, у кого им положено… ну об этом потом… Я сержанту, ночному дежурному, говорю: не пускать! Понимать не обязан, а пускать не пускай, это приказ! И что же, прихожу утром, в приемной — кошка. Негодяй, как смел? Не могу знать, товарищ майор, — сам трясется — смотрела она, смотрела, и вроде бы мне кто приказал… Оставляю еще на ночь: пустишь — на губу сразу! А утром, само собой, сидит кошка, облизывается. Понимаете — ведь они могли бы здесь форменный рай построить… кошачий — так нет ничего такого! Едят где что, есть и бездомные, шелудивые, тощие, не лучше обычных кошек живут. Есть и такие, конечно, что как сыр в масле… кому как повезет. Но тут главное что — куда-нибудь сунуть нос им важнее хорошей жизни! Какой вывод?
Последний вопрос прозвучал резко и громко, как-то по-солдафонски, и я на миг испытал былую неприязнь к майору.
Не дожидаясь ответа, он заговорил снова:
— Вот еще случай. У меня в отделении две кошки, разумеется, белые. Я кормить запретил и слежу — отощали они, запаршивели. Вижу раз, сержант что-то за спину прячет, подхожу — колбаса. Почему приказ нарушаете? Виноват, товарищ майор, исправлюсь! Ну, говорю, ладно, если хочешь, бери домой и корми сколько влезет. Он их взял, и там, натурально, дочь и жена вокруг пляшут… понимаете, в общем, какой им там санаторий устроили… И что же? Через два дня оттуда сбежали, обе сразу, и здесь опять голодают. Получается видите что — у каждой кошки вроде бы свое рабочее место, каждой киске — свой пост! И дисциплина — моим бы такую! И чего я с ними только не делал! Одну из этих двоих, у другой на глазах, задушил… И вторая, вы думаете, сбежала? И усами не повела, в двух шагах сидела и на меня таращилась. Через несколько дней у нее новая напарница появилась… А любопытны!.. В отделении любой разговор — кошки уже тут как тут. А если собрание или приказ перед строем, в общем, когда много людей собирается, — тут их не выживешь, хоть удави. За каждым словом следят. Читать не читают, оставляю приказ на столе — ноль внимания, а когда объявляешь его, готовы на потолке висеть, я на хвост каблуком наступил, и то не ушла. Так на кой же черт им все это? Я проверить решил, понимают ли они хоть, что подслушивают? Благодарность двоим объявляю — мужество при задержании и прочее… тут же кошки, я будто не замечаю, дал все выслушать. А через два часа снова выстроил, и опять тот же самый приказ… вот тогда-то слушок и пошел, что я сдвинулся… так опять те же кошки. Отставить, кошек убрать, говорю… через три минуты уже на заборе, сидят, слушают… я одну моим стеком — терпит, вторую — все равно сидят… Заманил сюда в отпуск знакомого, эксперт по биотокам… детекторы лжи, знаете?., и всякое такое… делал записи. И уж если кошка липнет ко мне подслушивать, эти самые биотоки, осциллограммы конечно, точненько повторяют мои. Получается натуральная запись, будто магнитофон… И какой же вывод?
В этот раз он задал вопрос тихо и вкрадчиво и опять ответа не получил.
— А вывод простой и единственный: наши кошечки на кого-то работают! Кому-то хочется знать, как мы живем, и очень подробно.
Вот они, эти слова… наконец-то… легче все-таки, когда диагноз понятный… как они тут все… прав был Юлий, что-то есть в здешнем воздухе этакое… уж майор-то, крепкий мужик, с дисциплиной, службист… да, что-то такое в воздухе… может, и я уже… только не замечаю… ведь никто сам не замечает.
Он смотрел на меня терпеливо и, пожалуй, даже участливо.
— Это все интересно… с кошками, — начал я осторожно, — и весьма интересно… но, по-моему, вы уж слишком…
— А что, собственно, вас смущает? Чем магнитофон лучше кошки? Если уметь ее расшифровывать, эту самую кошечку? Для хранения информации годится любая вещь, даже вот эта рюмка… а как считывать, уже вопрос техники. — Как бы в подтверждение своих слов он налил в рюмки коньяк.
Справа от себя он выдернул ящик стола и одну за другой выложил несколько пухлых нумерованных папок.
— Вы потом полистайте. Вот здесь «материалы» Совина, само собой копии, а в остальных — документы. Почти все оформлено юридически, как показания… вроде вашего.
— Итак, — повторил он с нажимом, — наши кошечки на кого-то работают… На кого же?
Он упорно ждал моего ответа, и наступило безнадежное молчание. Я решил отшутиться:
— Не на уругвайскую ли разведку? Или на марсианскую?
— Вы почти угадали… но здесь не все просто… Вы, наверное, знаете, для подслушивания кошек используют, но пока до крайности примитивно. Вживляют под кожу миниатюрные передатчики — вот и все. А тут высший класс: записывающий аппарат — весь кошачий мозг. Я специалистов запрашивал — говорят, не бывает. Ни в Америке, ни в Японии, нигде. Не бывает, и еще долго не будет!
Он уставился на меня напряженно, и глаза его напоминали матовые серые линзы.
— Понимаете, — он понизил голос, — за нами следят, а кто — можно только гадать. Неизвестно кто и неизвестно откуда — но следят, и очень тщательно!
Я снова принялся смотреть в окно над его головой, небо стало уже черно-синим, и деревьев не было видно, словно дом окружала пустота, и со всех сторон, и сверху, и снизу, — только бесконечная пустота.
— Можете, конечно, считать меня сумасшедшим, если вам так удобнее. Но за этими кошачьими шашнями все равно нужно присматривать.
Он говорил еще что-то, я же старался придать моему лицу осмысленное выражение. К счастью, его подгоняло время, и он вылил в рюмки все, что оставалось в бутылке:
— Пью за ваше здоровье!
Листок из записной книжки все еще лежал на виду, и тост мне показался несколько зловещим.
Он выложил на стол два ключа и сложенный лист бумаги:
— Ключи и поручение вам следить за моей квартирой. Заверено у нотариуса.
Обойдя стол вокруг, он энергично пожал мне руку и вышел. Через секунду хлопнула наружная дверь и лязгнула дверца машины.
Я озирался с недоумением — один в пустом доме. Странное наследство… неуютно, и словно тут кто-то прячется…
Я обошел все комнаты — две внизу и две на втором этаже, зажигая свет всюду, включая все лампы подряд, и светильники под потолком, и бра, и настольные лампы, и все они загорались исправно. В этой яркой иллюминации везде открывались идеальная чистота и порядок. Повинуясь все тому же бессознательному импульсу, включать все без разбора, я нажал клавишу радиоприемника, оттуда сквозь свист донесся мужской глуховатый голос, произносящий слова на незнакомом шепелявом языке, с той механической интонацией, с какой читают длинный перечень чисел, потом голос стал тише и на него наложился пронзительный писк морзянки. Я нажал клавишу снова, и все умолкло.
Я вернулся к столу, где лежало мое сомнительное наследство — папки и связка ключей, — и взял машинально сигарету из пачки, полной, но уже распечатанной, безликой любезностью заранее приготовленной для меня. Я попал на корабль, в открытом море, исправный, покинутый внезапно командой… Мария Целеста… вот так завещание… мне вручили штурвал и судовые журналы, и я уже чувствовал нечто вроде ответственности, и от этого внутри неприятно и беспокойно посасывало… корабль, населенный призраками… нет, просто пустой.
Я поднялся наверх, на балкон, откуда короткая лесенка вела на пологую, почти плоскую крышу. Узкие крутые ступеньки — капитанский мостик…
Под навесом в маленькой рубке я тронул очередную кнопку, и настольная лампа тускло, еле заметно, осветила листы чистой бумаги и заточенный карандаш; рядом бледно мерцал и лоснился кольцами латунный ствол телескопа.