Сегодня поддерживать разговор было невозможно. Русские, правда, практически не работали. Они слушали радиоприемник, принесенный с утра одним из диспетчеров и включенный на полную громкость. Пит русского не понимал, но даже если бы ему не удавалось разобрать в возбужденной словесной каше комментаторов «Казань», «Магдиев», «бомба» и «Бьюкенен», было бы нетрудно догадаться, о чем идет речь. Всегда прохладная атмосфера в итоге сгустилась до антарктической. Русские не обращая внимания на показания радаров и выскакивающие на экранах кириллические надписи, вовсе не шевелясь сидели на своих неудобных стульях (сменить их на американские кресла, с запасом доставленные из Басры, они отказались – видимо, из той же туземной гордости). Норман, которого сменил Пит, вполголоса сообщил, что так русские сидят с того момента, как по радио прошла первая информация о бомбежке Казани – и русские, не будь дураки, соотнесли ее с суетой на базе и массовым взлетом эскадрильи бомбардировщиков. Норман пожаловался, что за смену поседел и заработал пожизненную диарею. Пит рад был бы ему посочувствовать – каково участвовать в войсковой операции против русских – пусть татар, но все равно русских, – сидя в одном помещении с русскими солдатами? Но сочувствие следовало приберечь для себя. Во-первых, Питу предстояли четыре не менее веселых часа. Во-вторых, отсидевшие утреннюю вахту русские, дождавшись смены, не разошлись по казармам в обычном резвом темпе, а остались тут же – лишь пересели с колченогих стульев на обшарпанные столы и тумбочки. В-третьих, начало смены Пита ознаменовалось-таки массовым шевелением туземцев. Они отреагировали на бравурную песнь, вслед за которой в распахнутую дверь проник Малколм Хьюз (позывной Кабель), безумный видеолюбитель, добрейшая душа, любимец женщин и пилот от бога, летавший на «Дикой ласке»– истребителе прорыва F-16CJ Wild Weasel. Кабель, похоже, едва приняв душ, схватил камеру и бросился обходить базу с тут же увековечиваемым веселым рассказом о том, как татары раскидали по всему городу какие-то слабосильные обманки, совершенно не попытавшись прибегнуть к активной обороне. Вместо боевого вылета получилась веселая прогулка. Кислые мины собеседников ему, похоже, ничего не сообщили – и он весело водил объективом, оживленно болботая, как звено, которое он сопровождал, вышло на цель, отгрузилось – но тупой Майки решил положить кассету поточнее, сбавил высоту – и сначала чуть не воткнулся в здоровенную, под облака, кирпичную трубу, с испуга открыл бомболюк – и едва не получил в брюхо собственными осколками и взрывной волной. И тут какая-то шушера под городом, не иначе самодельный пост ПВО, выдала себя радиовспышкой, свидетельствующей о захвате воздушной цели – и тут же получила от него, Кабеля, пару ракет Maverick. А подоспевшие бомберы вдолбили так и не успевшего выстрелить балбеса в нефтеносные слои татарской земли. При этом Кабель не только смеялся взахлеб, но еще и показывал ладонью, а иногда и камерой, фигуры высшего пилотажа и взрывы.

Возможно, он веселился бы еще больше, если бы узнал, что обнаружил и разбомбил недоделанную первую очередь капитального комплекса ПВО под Казанью, который должен был замкнуть приволжско-уральскую цепочку трансконтинентальной противовоздушной обороны. Комплекс строился в Пестречинском районе, из-за безденежья был заморожен на последней стадии, которая затянулась из-за разборок Москвы и Казани. Масенькая воинская часть, обслуживавшая объект, сократилась до взвода, призванного обеспечивать сохранность оборудования, но в основном боровшегося за собственное выживание. В рамках этой борьбы важнейшие блоки управления и наведения комплексом были давно украдены и сданы в цветмет. Об этом не знал даже командир части капитан Новиков, дежуривший в ночь налета и решивший от греха подальше отключить активные контуры, чтобы не попасть под удар. Переклинившая электроника сделала все наоборот. Капитан, убитый первой же ракетой, не успел даже испытать сожаления. Маленьким утешением для него могло бы послужить то обстоятельство, что одна из шальных ракет, выпущенных по «объектам военной инфраструктуры Казани», была сбита с курса микроволновкой или каким-то кустарным чудом, и снесла оборудованный в придомном гараже на Федосеевской улице подпольный склад цветмета, а заодно испарила его хозяина, купившего семь кило плат у сержанта Бутякова. Сержант, ушедший на дембель в родной Соликамск полгода назад, узнав о гибели родной части из теленовостей, напился и пообещал взорвать на хер Америку, но утром проспался и обо всем забыл.

Когда Кабель принялся губами выдавать могучие разрывы, русские диспетчеры, некоторое время пристально смотревшие на пилота, один за другим поднялись с мест. Лица у них были невероятно спокойными. Пит остро ощутил, что с такими же спокойными лицами русские будут убивать – причем уже через десяток секунд, причем не только идиота Кабеля, охотно развернувшего объектив в сторону туземцев, но и всех остальных, включая Маклоски. Он обнял Хьюза за плечи и почти крикнул ему в лицо:

– Малколм!

Кабель, едва приступивший к основной части повествования – как эскадрилья чуть не перемешалась со второй волной бомбардировщиков Thunderbolt, – вздрогнул и прекратил запись, но тут же справился с замешательством, прицелился объективом в капитана и нетерпеливо сказал:

– Пит, секунду – сейчас самое интересное.

– Малколм, заткнись.

Кабель опустил камеру, распахнул красивые голубые глаза, потом прищурил их и поинтересовался:

– Что за дела?

– Нас прибьют сейчас вместе с тобой, вот что за дела, – ответил Пит, стараясь не повышать тона, и чуть кивнул в сторону русских. Те смотрели. Молокосос Хьюз встретился с ними взглядом, смешался и неуверенно сказал:

– Они же не понимают ни хрена.

– Пойдем, Малколм, – попросил Пит и повлек пилота к двери. Тот не сопротивлялся, а у порога смущенно заржав, сказал:

– А вообще жаль, что не понимают, им ведь тоже интересно, – сделал всем ручкой и был таков.

На этом инцидент, способный обернуться трупами и международным скандалом, был исчерпан. Пит, возвращаясь на место, с извиняющимся видом развел руками. Его коллеги уткнулись в мониторы. Русские, немного постояв над душой, разошлись, оставив в смене двоих офицеров – явно меньше допустимого минимума.

Но и этой пары было достаточно, чтобы удерживать в помещении изматывающий морозец. Это, видимо, почувствовала даже аппаратура, выпускавшаяся для работы в условиях арабской пустыни. Она начала заметно сбоить и выдавать странные помехи – словно в непосредственной близости от РЛС заработали в импульсном режиме какие-то передатчики. Это было полной ерундой – Пит входил в состав экспертной группы, принимавшей от русских базу и помимо прочего обследовавшего все окрестности. На двадцать миль вокруг не было ни городов, ни деревень, ни башен с телефонными или телевизионными передатчиками, ни даже открытых электролиний (поэтому сотовая связь и FM-радио здесь работали в мерцающем режиме). Была чуть холмистая местность, заросшая травой, а за нею – сильно вырубленные в последние годы леса. В принципе, отладить аппаратуру можно было бы прямо сейчас. Для этого достаточно было снять показания русских приборов – неказистых, но, как убедился Пит, вполне чутких и точных, – и отладить комплекс с поправкой на хозяйские данные. Но еще раз взглянув на русских, так и не выключивших радиоприемник, Маклоски отказался от идеи. Вызывать наладчиков тоже не очень хотелось – тем более, что наладчики на базе были представлены всего одним, зато великолепным образцом по имени Мигель Рамирес, каковому образцу Маклоски полторы недели назад проиграл в Black Jack семьдесят долларов, а потому всячески его избегал. В конце концов, на работе помехи не сказывались – сегодня можно было перетерпеть, а завтра они запросто могли улетучиться в облачное марийское небо. Такое уже бывало.

К моменту смены у Пита ото всех этих переживаний разболелась голова, так что Клинтона он встретил как в детстве Рождество. Клинт, последнюю пару часов общавшийся с Норманом, был полон невнятных, но самых темных предчувствий, которые конспективный рассказ Пита только усугубил. Маклоски даже остро посочувствовал приятелю и решил было чем-нибудь его успокоить, но потом передумал, поскольку вспомнил, как бывает легко, когда сумрачное предчувствие оборачивается пшиком. С этой успокаивающей мыслью он раскланялся с товарищами, приветливо кивнул русским и вышел из корпуса. Вечерело. Воздух был свежим, а небо облачным. Это ставило под сомнение завтрашний вылет эскадрильи на повторную бомбежку. Конечно, никто не утверждал, что она запланирована – но в ее пользу говорил и опыт Пита, и неторопливая суета вокруг ангаров. Маклоски вздохнул и решительно направился к ресторану.