- Идите спать, - не терпящим возражения тоном сказал Андрей.

- А если?.. - и она глазами показала на мумию, лежащую в ванне.

- Тогда я разбужу вас… впрочем, ничего не получится.

Верочка ушла в соседнюю комнату, а Андрей подошел к письменному столу и, чтобы не задремать, стал рассеянно вертеть винтики стоящего рядом микроскопа.

Нет, ему определенно не следовало браться за этот обреченный на неудачу опыт. Если даже папирус Виктора Петровича не мистификация, то все же глупо надеяться на возможность вызвать искру жизни в мумии, которая пролежала свыше трех с половиной тысяч лет… Но ведь мумия не подвергалась бальзамированию и все же замечательно сохранилась. Если она все время находилась в подземном гроте, в очень сухом воздухе, при постоянной температуре, то разве в ее тканях не могла сохраниться жизнь в скрытом состоянии? Ведь он всегда утверждал, что мумификация не что иное, как сухой анабиоз тканей… Ерунда! Нельзя искусственно подгонять факты под собственную гипотезу, желаемое принимать за действительное.

Андрей оставил в покое микроскоп и теперь машинально и бесцельно передвигал различные предметы, стоящие на столе: чугунный стакан каслинского литья, из которого торчали остро отточенные карандаши, тяжелое пресс-папье, мраморную подставку для настольной самопишущей ручки. Взял и повертел в руках большую лупу в черной пластмассовой оправе.

Ну, допустим даже, что аналогия между анабиозом и мумификацией в естественных условиях справедлива… Разве можно сбрасывать со счета фактор времени? Кто-кто, а уж он-то хорошо помнит старый спор о зернах пшеницы из гробниц фараонов. Когда это?.. Да… еще в прошлом веке нашли зерна, которые пролежали две тысячи лет, высохли и почернели от времени. Но как только их намочили, они проросли. Какой шум наделали эти зерна в научном мире! А потом стали утверждать, что ученые были введены в заблуждение: арабы якобы продали им вместе с зернами, добытыми из гробниц, зерна современные. Это как будто подтверждалось и более поздними опытами: зерна, взятые из других гробниц, не прорастали, при размачивании они распускались в однородную клейкую массу…

Андрей встал и подошел к окну в надежде оставить свои сомнения за письменным столом, но они, невесомые, тоже перелетели к окну и продолжали спорить в уставшей от бессонницы голове.

Ведь утверждение еще не доказательство! Стоит ли винить никому не известных лукавых арабов с восточного рынка? Да и были ли они - эти арабы? Не проще ли предположить, что разные семена хранились в различных условиях? Если условия позволяли семенам оставаться в состоянии скрытой жизни - сухого анабиоза, - они могли лежать очень долго, а затем прорасти. В других условиях - когда менялась температура, высока была относительная влажность воздуха, - в семенах происходили вспышки жизнедеятельности. Семена постепенно растрачивали живое вещество и только поэтому погибали.

Но если так, то почему не могла сохраниться искра жизни и в мумии, если она лежала в идеальных для анабиоза условиях? Нет, он решительно не видит никаких причин, которые делали бы абсурдным его согласие на этот странный опыт. Конечно, как здравомыслящий ученый, он далек от наивной веры Виктора Петровича в возможность оживить мумию. Но что, если удастся добиться относительного успеха, вернуть к активной жизни лишь несколько клеток тысячелетней мумии? Разве этот исключительный случай не поможет ему доказать правильность своей теории о мумификации как разновидности анабиоза, и о возможности сохранения жизни в скрытом состоянии почти бесконечно долго?

Спор с самим собой мог никогда не закончиться. Андрей отошел от окна и внимательно оглядел лабораторию, словно видел ее впервые.

Виктор Петрович устал ходить и теперь дремлет, облокотясь на подоконник, подложив под голову большие руки.

В стеклянной ванне по-прежнему лежит мумия. Все так же шумит автожектор, и только солнечные зайчики приобрели кроваво-красный оттенок и переселились со стен на потолок.

Андрей прошелся по комнате, пригладил волосы и, подойдя к другу, осторожно тронул его за плечо.

Виктор Петрович вскочил и бросился к ванне.

- Ну что?

На полпути его остановил усталый голос Андрея:

- Я думаю, что ничего не выйдет. Я теперь даже уверен в этом.

Виктор Петрович посмотрел на часы: стрелки показывали девять.

- Может быть, попробуем еще? - неуверенно не то спросил, не то предложил он.

- Не к чему, - Андрей присел на широкий подоконник, подумал, потом, на что-то решившись, быстро подошел к Виктору Петровичу, положил ему руки на плечи. - Дорогой мой, - сказал он, смотря прямо в глаза Виктору Петровичу, - я виноват перед тобой.

Виктор Петрович с немым удивлением уставился на Андрея.

- Да, - продолжал тот, - виноват! Ведь я никогда не думал, что можно оживить мумию. Но я не разубеждал тебя, решив воспользоваться твоей мумией, чтобы доказать свою теорию анабиоза. Я предполагал… Нет, больше… я верил, что мне удастся пробудить в этой мумии хотя бы искру жизни. Как видишь, ничего не получилось. А я обманул тебя и к тому же еще замучил за эти пять дней.

Виктор Петрович молчал и по-прежнему удивленно смотрел на Андрея. А тот снова отошел к окну и уже оттуда добавил:

- Теперь я прошу тебя пойти спать.

Виктор Петрович отрицательно мотнул головой.

- Ты можешь злиться на меня сколько угодно, - в голосе Андрея зазвучали нотки раздражения, - но пока хозяин здесь я, и это дает мне право… Короче, я настаиваю, чтобы ты немедленно отправлялся спать.

Виктор Петрович снова, еще более решительно, мотнул головой. Потом он вдруг повернулся и, не говоря ни слова, вышел в коридор, где стоял старый кожаный диван с продавленными пружинами.

"Ну, кажется, обошлось, - облегченно вздохнул Андрей. Во всяком случае, без жалоб и упреков".

Он медленно подошел к ванне, еще раз с безнадежностью взглянул на мумию и опустился в кресло.

"Надо посидеть, - решил он, - и наедине разобраться в собственных мыслях".

Но как только он поудобней устроился в кресле, в дверь кто-то осторожно постучал. Андрей вначале подумал даже, что это ему только послышалось.

Стук повторился.

- Войдите! - сказал Андрей с досадой. Но на его приглашение никто не ответил. В лаборатории мерно звенели капли, падающие в пробирки, журчал автожектор. И вдруг опять кто-то постучал в дверь, уже громче и настойчивее.

- Ну, кого это черт принес? - почти крикнул Андрей. Он вскочил, подбежал к двери и рывком на себя открыл.

- Что надо? - грубо спросил он. И сразу же заметил, что человека, стоящего за дверью, он никогда не видел.

Неожиданный посетитель был небольшого роста, с круглым, каким-то обмякшим и невыразительным лицом, с румяными щеками. Русые волосы гладко зачесаны назад. Очки в удлиненной прямоугольной оправе расходились так широко в стороны, что через них, наверное, можно было смотреть вправо и влево, не поворачивая головы. Этой же цели, должно быть, служили и странные выпуклые, видимо двойные, стекла. Через эти стекла на Андрея приветливо смотрели добродушные голубые гляза.

- Андрей Васильевич, дорогой! Неужели вы забыли? - воскликнул незнакомец ласковым и, как заметил Андрей, весьма почтительным тоном. - Ведь все давно собрались и ждут. Я уже начал беспокоиться и решил поехать за вами. Собирайтесь же быстрее…

"Вот беда, - растерянно думал Андрей, - как это могло случиться, что я совсем забыл о каком-то, видимо важном, деле, наверное, о большой научной конференции?"

Мозг напряженно работал, перебирая в памяти события последних дней, недель, месяцев.

Нет, он решительно ничего не помнит. Решительно! Андрей даже испугался. "Прав был Виктор, - подумал он. - Ты, Андрей Ковалев, так заработался, что уже путаешь события и не узнаешь людей. Ведь вот приехал хорошо знакомый, должно быть, человек, а ты его не узнаешь. И как будет неловко, если тот это заметит".