- Вот здесь, - продолжал Виктор Петрович, указывая пальцем на первый значок, - вы видите иероглиф из двух фигур: сверху горизонтальная черточка, а под ней прямоугольник. Что это за слово? Сам иероглиф не дает ответа на этот вопрос, так как египтяне, как и некоторые другие народы древности, не писали гласных. Черточка передает звук "с", а прямоугольник - "ш". Надо еще знать, какой гласный звук следует поставить в середине. На это указывает так называемый определитель, который ставился после иероглифа. В данном случае в качестве определителя дан знак писцового прибора. Значит, слово в целом читается как "сеш", что значит "письмо, запись". Так обычно начинали текст папирусов. И действительно, дальше идут знакомые мне знаки и иероглифы, обозначающие отдельные звуки и слова, но, как я ни старался, в каком бы порядке ни переставлял их, они не складываются в осмысленные фразы. Так оказалось, что папирус зашифрован, а самонадеянный исследователь потерпел в моем лице полное фиаско.
- Быть может, следует попробовать еще раз? - неуверенно произнесла Нина.
- Нет, уже использованы все известные мне способы. И знаете, Нина, мне даже пришло в голову, что это и не текст вовсе. Вот здесь, у первого иероглифа, кроме определителя в виде писцового прибора, есть еще один знак - в виде лиры. Такое сочетание знаков я встречаю первый раз в своей практике. А все остальные иероглифы - разных размеров. Но это не случайность, так как их можно по величине рассортировать в семь групп. Однако и такая расстановка иероглифов не дала осмысленного текста. Тогда я и подумал: уж не ноты ли это? Ведь знак лиры в сочетании со знаком, означающим слово "запись", можно при некоторой фантазии прочесть как "музыкальная запись". Но и эта надежда рухнула, как только я вспомнил, что у древних египтян никогда не было нотной азбуки…
Виктор Петрович почему-то виновато улыбнулся и вновь уставился на носки своих башмаков. А Нине все хотелось сказать ему чтонибудь утешительное, но она так ничего и не придумала.
Они посидели еще немного молча, думая каждый о чем-то своем, а когда Виктор Петрович стал прощаться, он вновь вошел в какую-то несвойственную ему роль и, размахивая шляпой, заявил не то шутя, не то всерьез, что он устал от своей скучной профессии и теперь хочет немного отдохнуть и поразвлечься.
Проводив гостя, Нина села к роялю. Приближалась зачетная сессия, надо было работать. Привычным движением она провела рукой по клавишам, пытаясь сосредоточиться. Но необходимая собранность чувств не приходила. Прямо перед ней на крышке рояля лежала стопка научных журналов и листок с иероглифами, забытый Виктором Петровичем. Этот белый листок на черном фоне назойливо лез в глаза, отвлекал внимание.
"А ведь это удивительно, - подумала Нина, - что у древних египтян не было нот. Из лекций по истории музыки она помнит, что в те времена музыка звучала в народном быту, сопровождая различные трудовые процессы, празднества и гулянья, участвовала в торжественных шествиях и дворцовых развлечениях. Она была связана со словом пляской и жестом. Правда, до наших дней не дошло ни одного памятника древней музыки. Напевы передавались из уст в уста от посвященных к посвященным… Впрочем, можно ли говорить о полном отсутствии в древнем Египте нотной азбуки? Она была, но выражалась не в нотных знаках, а языком жестов. Уже за четыре тысячи лет до нашей эры существовало удивительное искусство хейронамии, сочетавшее дирижирование и "воздушное" нотное письмо".
Нина попыталась представить себе оркестр, сопровождавший религиозную церемонию в каком-нибудь древнеегипетском храме. На возвышении стоит жрец в белом плаще, и точно рассчитанным движениям его рук повинуются разнообразные инструменты: дугообразные арфы, продольные флейты, двойные гобои, лютни, угловые арфы, инструменты типа двойного кларнета, семиструнные лиры, большие и маленькие барабаны…
Какая-то быстро возникшая мысль заставила Нину вздрогнуть. Мысль была очень важная, но она мелькнула и исчезла. Что это было? Нина напрягла память, ее взгляд упал на белый листок с иероглифами.
Да, да, она вспоминает, важная мысль была связана именно с этим листком. Это что-то касающееся семиструнной лиры, нарисованной рядом с первым иероглифом.
- Семиструнная… семиструнная, - прошептала Нина. Кажется, это и было самым главным в промелькнувшей мысли. Но почему? Надо вспомнить все, что ей известно о лире. Лира имеет семь струн, настроенных диатонически - теноровые и басовые…
Нина почувствовала, как учащенно забилось сердце. Пальцы вновь пробежали по клавишам, пытаясь найти звуки, подобные звучанию струн лиры. А мысль продолжала лихорадочно работать:
"На папирусе рядом с определителем первого иероглифа нарисована лира. У лиры семь струн, а на папирусе иероглифы семи размеров. Не значит ли это, что лира - ключ к шифру? Надо только группировать иероглифы не по сходству в размерах, а соответственно строю лиры: семь иероглифов - от самого маленького до самого большого, снова семь в том же порядке и так далее…"
У Нины от волнения даже пот мелкими бусинками выступил на переносице. Она сорвалась с места и подбежала к телефону.
Надо тотчас же, немедленно сообщить об этом Виктору Петровичу! Но где его отыскать? Ведь он, кажется, сказал, что идет куда-то развлекаться? Не может быть! Уж онато хорошо знает этого человека! Конечно, он и теперь сидит где-нибудь над своим папирусом…
И Нина уверенно набрала номер телефона того музея, где работал Виктор Петрович.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
О неожиданном предложении, тайне жреца Яхмеса, странном. эксперименте, доброй ссоре и браслете
Окно комнаты выходило на бульвар. Там, напротив, горело и не могло сгореть неоновое название кинотеатра. Небо было сегодня особенно чистым, и где-то между крышей и редкими деревьями бульвара появились первые звезды. Они поджидали своих подруг, еще не успевших встать на свое узаконенное астрономами место, скучали и, наверное, завидовали ярким огням на шумных улицах большого - города.
Андрей, сидя у окна, читал какой-то научно-фантастический роман. Было скучно, и вспомнились слова из какого-то романа:
"…читал скучную книгу, уснул, во сне приснилось, что опять читаю, проснулся от скуки - и так три раза".
Он улыбнулся и отложил книгу. За стеной в комнате соседа зашипело радио и теперь напомнило шумящий самовар у Нины на даче.
Опять они долго не виделись… опять он сидел в лаборатории по восемнадцать часов в день. Но все же он доволен… Очень доволен, работа идет успешно.
Андрей вспомнил кролика, доведенного до состояния полного сухого анабиоза с помощью его нового метода. Это был первый. Когда он ожил, Андрей не мог удержаться, чтобы не поцеловать его в мокрый розовый носик.
Интересно было бы показать этого кролика Виктору Петровичу. Что-то делает сейчас этот чудесный человек?.. Когда это?.. Да месяца два тому назад… Виктор звонил ему. Голос был взволнованный и даже несколько растерянный. Он сообщил, что в саркофаге нашел еще один лист прекрасно сохранившегося папируса. Он уверен, что именно в нем есть что-то совершенно особенное, относящееся к этому Мересу.
Мысли Андрея прервал настойчивый звонок в коридоре. Он открыл дверь, и мимо него, легок на помине, промчался Виктор Петрович. Глаза его блестели каким-то новым, незнакомым Андрею огнем.
Он долго сидел в комнате под внимательным взглядом Андрея и комкал в руках носовой платок, стараясь успокоиться. Потом снял шляпу, уселся поудобнее в кресле, посмотрел в окно и сказал что-то совсем незначительное, кажется, о погоде. Андрей понял, что сейчас Виктор Петрович чем-то его огорошит. Но то, что он услышал, превзошло все ожидания. Виктор Петрович начал говорить, но, несмотря на внешнее спокойствие и даже на улыбку, голос его заметно дрожал: