Как сказала встреченная в коридоре горничная, герцогиня уже проснулась, но еще не покинула своих комнат и принимала сейчас Шарлотту. Еще больше Шарль уверился, что нужно ее остановить, пока она не натворила бед! Почти бегом добравшись до комнат герцогини, Шарль немедленно постучал:

– Войдите! – раздался голос Жизель, и Шарль толкнул дверь.

Так и есть: Шарлотта сидела в кресле, чрезвычайно встревоженная, а герцогиня у зеркала, в одном пеньюаре. Шарль знал, что при Дворе считалось вполне нормальным принимать посетителей, даже мужчин, в подобном виде по утрам, но все равно смутился и поспешно отвел взгляд.

– Доброе утро, дамы… Прошу прощения, но я узнал, что баронесса здесь, а мне необходимо срочно с ней поговорить.

– Так срочно, что это не подождет до завтрака? – улыбнулась Жизель.

– Да, дело огромной важности!

Шарль смотрел на Шарлотту, герцогиня тоже перевела на нее взгляд – сама же Шарлотта с неприкрытой ненавистью глядела на Шарля и, по-видимому, не могла выдумать повод для отказа.

– Простите, Жизель, я быстро, – сказала она.

Шарлотта все же встала и вышла.

– Ну? – требовательно спросила она, закрыв за собою дверь, – и что же за дело огромной важности?

Шарль прислонился спиной к стене и тяжело вздохнул:

– Я прошу вас, – сказал он, – я вас умоляю, проявите благоразумие, не говорите ничего герцогине.

– Это и есть то самое важно дело? – хмыкнула Шарлотта. – Я даже не удивлена, сударь, что вы поддержали вашего… друга.

– Поймите, Шарлотта, сейчас я выступаю не в интересах герцога, а в интересах мадам де Монтевиль. Ей будет больно услышать такое о муже.

– Да что вы знаете о боли!

– Знаю, не меньше вашего! Шарлотта, вы что снова хотите обсудить наши отношения?

– Ничего я не хочу! Я просто расскажу все герцогине, я уже решила!

И она, одарив на прощание Шарля уничижительным взглядом, вернулась в покои герцогини.

Де Руан, ужасно злясь на себя, тут же постучал снова.

– Войдите! – пропела герцогиня.

– Ваша Светлость, – милейше улыбался Шарль, – мне придется похитить баронессу еще раз. Очень важное дело…

– Это уже неприлично, мсье де Руан! Вы не даете нам поговорить, – заявила Жизель, однако, по мелькнувшей на ее лице улыбке было понятно, что ситуация ее забавляет. – Две минуты и не более.

Шарлотте ничего не оставалось, как подняться с ужасной неохотой и выйти за дверь. На Шарля она глядела уже с неприкрытой ненавистью:

– Сударь, неужели я не вполне ясно сказала, что не намерена выполнить вашу просьбу?

– Достаточно ясно, сударыня.

– Тогда что вы желаете мне сказать?!

– Ничего, – отозвался он и перевел тяжелый взгляд на Шарлотту, – однако знайте, что если вы сейчас вернетесь в комнату, я не замедлю вызвать вас снова. Я не позволю вам остаться с герцогиней наедине, понимаете?

Та прищурилась и дерзко улыбнулась:

– Значит, так, да? Вы решили действовать измором!

– Вы не оставляете мне выбора, сударыня.

С полминуты они стояли в полутьме коридора и глядели друг на друга вовсе недружелюбным взглядом. Шарль понимал, что своими же руками топит их с Шарлоттой отношения, и после возродить между ними даже дружбу, не говоря уже о чем-то большем, будет невозможно. А, главное, ради чего он это делает? Ради герцога? Но инстинктивно он чувствовал, что поступает правильно и противиться этому не мог.

Молчание у двери герцогини было нарушено возвращением камеристки:

– В столовой уже подают завтрак, – нерешительно сказала женщина, – Ее Светлости надобно одеться…

И проскользнула между Шарлем и Шарлоттой за дверь.

– Тогда я скажу все герцогине во всеуслышание – прямо за завтраком! – заявила Шарлотта, когда дверь за камеристкой закрылась. – Я не стану никого покрывать, слышите!

– Вы не посмеете… – произнес Шарль с сомнением.

– Желаете проверить?! – На прощание Шарлотта хмыкнула и удалилась, гордо держа голову.

Что подавали на завтрак Шарль даже не заметил: он вполне обосновано опасался, что Шарлотта выполнит свою угрозу, а потому без умолку что-то рассказывал, не давая ей вставить и слова.

Сперва он долго и нудно цитировал по памяти все, что читал о Лотарингии, делая вид, будто не замечает, что Шарлотта буквально испепеляет его взглядом, а герцогиня изо всех сил пытается подавить зевоту. Лишь Филипп, поняв его намерения, делал вид, что ему безумно интересно слушать какие птицы обитают в этих широтах.

– Шарль, вы, я смотрю, сегодня в ударе, – заметила Жизель, стоило ему лишь перевести дыхание. И тут же заговорила с Шарлоттой: – милая, чем вы планируете заняться после завтрака? Мне показалось, вы хотели что-то со мной обсудить.

Но тут вступил Филипп, совершенно невежливо перебив начавшую говорить Шарлотту – но, видимо, ему было совершенно не до приличий: он был ужасно бледен, и даже испарина выступила на лбу.

– Как же, Жизель, дорогая, вы обещали этот день провести со мной!

– Когда обещала? – изумилась та. И улыбнулась: – и, потом, Филипп, это невежливо по отношению к гостям: все наше время мы должны посвящать им.

И чарующе улыбнулась, заставляя и остальных присутствующих изобразить улыбки.

Шарль так много говорил за завтраком, что, кажется, вовсе ничего не ел. Когда же слуги начали убирать посуду, он собрался уже вздохнуть с облегчением, но понял, что рано.

– Жизель, я придумала, чем мы займемся: я видела в вашем будуаре пяльцы с великолепной вышивкой, вы ведь не откажете мне показать, как делали этот узор? Заодно мы могли бы посплетничать – надеюсь, мужчины не станут нам мешать? – она, совершенно невинно хлопнув ресницами, посмотрела на Шарля. – Ведь все важные дела мы уже обсудили, мсье де Руан, не так ли?

На сей раз Шарль не знал, что ответить: пришлось наблюдать, как Шарлотта и Жизель уходят, а Шарлотта вдобавок, последней выходя из столовой, еще и недвусмысленно ухмыльнулась им, не оставляя сомнений, что выполнит свою угрозу в ближайшее время.

– Она великолепна… – изрек Филипп, как только дверь за дамами закрылась, и тут же пояснил: – Жизель. Поверьте, Шарль, я сам ненавижу себя за то, как с ней поступаю, и не могу понять, что меня не устраивает в собственной жене. Она идеальна.

– Ее Светлость действительно достойнейшая из женщин, которых мне доводилось видеть, – ответил Шарль, мрачно глядя на герцога.

Тот перевел на него усталый взгляд:

– Да, достойнейшая. Моя покойная матушка крепко ей вбила в голову, что истинная благородная дама должна улыбаться и выглядеть счастливой, какое бы дурное настроение у нее ни было. А казаться благородной дамой – всегда было единственным желанием Жизель.

Шарль смотрел на Филиппа с сомнением: он говорил, причем уже не в первый раз за день, так, словно с домашними, когда посторонних не было рядом, Жизель вела себя как-то иначе. Шарлю подобная мысль показалась бредом, даже возникла неприязнь к герцогу: зачем он наговаривает на жену?

Как будто услышав его мысли, Филипп продолжил, встав из-за стола и прохаживаясь по просторной столовой:

– Я предпочитаю не выносить сор из избы, но вы, мой друг, по воле случая и так втянуты в наши семейные дела слишком сильно. – И, глубоко вздохнув, продолжил, – Жизель очень чувствительная натура. Из-за малейшего расстройства она выходит из себя: запирается в своей комнате, ни с кем не желает разговаривать… Я боюсь за ее душевное здоровье, понимаете? И еще она очень боится меня потерять: доходило просто до абсурда. Однажды, когда мы только-только поженились и из-за родителей вынуждены были жить при Дворе, мне выпал неплохой шанс проявить себя. Я должен был командовать войском в ходе одного из сражений при Франш-Конте – я с детства мечтал о военной карьере, – пояснил, чуть смущаясь, Филипп, – разумеется, я мог погибнуть, и Жизель этого боялась. Она не желала меня отпускать, а в ночь перед отъездом мы даже поссорились. Она ушла в свои апартаменты, а наутро ее не нашли ни в комнате, ни в Лувре. Совсем как тогда, после смерти Мадо… Разумеется, я упросил короля освободить меня от должности – Его Величество и сами разволновались, на поиски Жизель был пущен небольшой отряд гвардейцев. Ее нашли спустя двое суток в бедняцком квартале Парижа, в доме для душевнобольных. Она не сразу узнала меня, а только повторяла «все меня бросают, я никому не нужна»…