Ну почему она не может просто взять и уехать, оставив их всех с носом?! Вот Жоржетта бы наверняка так и поступила, не позволила бы помыкать собой.

Шарлотта чувствовала, что нужно уехать – завтра же, чтобы если не другим, то хоть себе доказать, что сама является хозяйкой своей жизни. Она даже наказала Грете разбудить ее завтра, едва рассветет, но ложилась в постель в слезах и в полной уверенности, что наутро бунтарские мысли пройдут, и она вновь предоставит всему идти своим чередом.

Невыносимо было осознавать это!

Однако, проснувшись еще до того, как к ней зашла горничная, на свежую голову Шарлотта еще больше уверилась, что ей надобно уезжать, бежать из этого места!

Так она и поступила. Грета помогла ей одеться, вещей Шарлотта с собой вовсе не брала. Ах, да, ведь Разбойница ранена и должна оставаться в покое, пока не поправится. Ну, ничего, будет вполне справедливо, если Шарлотта одолжит лошадь в герцогской конюшне, а уже из Парижа напишет герцогине и извинится за внезапный отъезд. Шарлотта надеялась, что Жизель ее поймет.

Что касается Шарля, то, возможно, она и правда что-то чувствовала к нему, но эти чувства не имеют никакого будущего, потому надобно выбросить все из головы как можно скорее…

Шарлотта не закончила свою мысль, потому что как раз в этот момент она подошла к дверям конюшни, чтобы выбрать себе лошадь, и, едва нырнула в теплое, пропахшее сеном и лошадьми помещение, как увидела мсье де Руана собственной персоной.

– Что вы здесь делаете? – опешив, спросила она.

Впрочем, вопрос был риторическим: Шарль запрягал своего коня и явно собирался в дорогу.

– Я решил уехать, Шарлотта. Думаю, так будет лучше, – сухо ответил он.

– Да нет же, – волнуясь, возразила та, – это я должна уехать! И вовсе не вы этому причина – не надейтесь.

– Я и не надеюсь.

Он упрямо продолжал крепить седло, а Шарлотта чувствовала себя в глупейшем положении. Он как будто раздобыл приспособление, которое читает ее мысли, и делал все, чтобы появиться на ее пути!

– Вы как будто назло мне все делаете! – чувствуя, как подступают слезы, произнесла Шарлотта. – Позвольте мне уехать, прошу, а вы оставайтесь…

Это сыграло роль. Шарль оставил коня, и эта суровость во взгляде, изводящая Шарлотту, вдруг отступила: он посмотрел на нее с нежностью, почти как раньше. Обойдя коня, Шарль приблизился к ней и собирался что-то сказать – но в этот момент оба затихли, потому что с улицы донесся развязанный женский смех. В то же мгновение двери конюшни распахнулась, и ввалились, абсолютно недвусмысленно обнимаясь, Ирен и герцог де Монтевиль.

– Тише, Ирен, я вас умоляю! – приглушенно смеялся в ответ герцог. – Обещайте, что немедленно возьмете вашу лошадь и уедете. Вам и приезжать-то вчера было не нужно.

– Вы недовольны, что я приехала? – изумилась Ирен.

– Очень доволен, но… ах, какая же вы! – и, прижав ее к грязной стене конюшни, принялся с упоением целовать.

Оба они были так заняты друг другом, что не замечали посторонних. Шарлотта же прикрыла рот ладошкой, поражаясь их наглости и самонадеянности.

– Боже… Филипп, что здесь происходит?! – Шарль, который стоял рядом и был поражен не меньше, молчать, в отличие от Шарлотты, был не намерен.

Герцог, отскочив как ошпаренный, выглядел совершенно растерянным и стирал с лица краску для губ, которую использовала Ирен. Он встревожено переводил взгляд с Шарля на Шарлотту и первым делом вымолвил:

– Умоляю вас… только не говорите ничего Жизель!

– И вы еще смеете об этом просить! – не выдержала Шарлотта и вопросительно посмотрела на Шарля, ожидая, что тот поддержит ее.

Шарль, совершенно растерянный, только спросил:

– Филипп, у вас роман с этой женщиной? – уточнил он, будто это было не очевидно.

– Да, но я люблю, всем сердцем люблю Жизель. Умоляю вас, только не говорите ей ничего!

Ирен, молча поправляющая платье, возмущенно цокнула языком и молвила:

– Что ж, я, пожалуй, оставлю вас, господа, – и вывела под уздцы не расседланную лошадь, очевидно свою.

Нервно оглянувшись на нее, герцог зашептал, обращаясь к Шарлю:

– Шарль, вы должны понять меня, вы же тоже мужчина…

Шарлотте вдруг показалось, что Шарль и впрямь засомневался. Так она и знала – все они одинаковые! Вспыхнув, Шарлотта заявила:

– С меня хватит! Я сегодня же расскажу все герцогине, чего бы это мне не стоило! Как же вы мне отвратительны… оба!

И, подобрав юбки, убежала.

Шарлотта уже не думала, что все же идет на поводу у де Тресси. Не думала и о том, какие страдания это принесет герцогине. Уж лучше снести эти страдания один раз, чем годами слушать ложь!

Было раннее утро, за окнами едва рассвело, и герцогиня, должно быть, еще не покинула свои покои. Потому Шарлотта прямиком отправилась к ее комнатам, не зная пока, как поведет разговор.

К счастью, Жизель уже проснулась и сидела в пеньюаре подле зеркала, пока камеристка причесывала ей волосы:

– О, Шарлотта, как вы рано встаете! Как спалось?

У нее было такое хорошее настроение, что говорить об измене мужа сейчас было бы слишком жестоко. Но Шарлотта, присаживаясь в кресло рядом с ней, уже твердо решила, что скажет все – сейчас, не выходя из этой комнаты. Пусть даже Жизель не поверит ей или возненавидит после этого.

– Жизель, дорогая, – улыбнулась Шарлотта, – мы могли бы поговорить наедине? Это очень важно.

И указала взглядом на камеристку.

Герцогиня, заражаясь волнением Шарлотты, тут же отослала ее и всецело обратила внимание на подругу:

– Что случилось? У вас какие-то неприятности, Шарлотта?

– Нет, у меня все хорошо… Жизель, ответьте мне, вы любите вашего мужа?

– Почему вы спрашиваете? – заволновалась та еще больше и, повернувшись к зеркалу, начала с преувеличенной тщательностью подкалывать волосы. – Разумеется, я безмерно люблю Филиппа. В нем вся моя жизнь.

Шарлотта кивнула. Сказать правду будет, очевидно, еще труднее, чем она думала. Но отступать теперь уж нельзя!

И в этот момент в дверь постучали, окончательно сбив Шарлотту с мысли.

– Войдите! – крикнула Жизель.

ДАМЫ ПРОТИВ КОВАЛЕРОВ

Шарль был даже рад, что Шарлотта убежала, оставив их с Филиппом наедине: стоит ли говорить, что ему было ужасно неловко обсуждать подобные темы при ней.

– Филипп, я вас не понимаю, – заговорил он, – после всех несчастий, которые выпали на долю герцогини, вы – единственный человек, которому она доверяет – так поступаете с ней!

– Не учите меня жизни, Шарль! – мрачно огрызнулся герцог. – Вы сами-то не слишком примерный муж.

Шарль еще больше сник. Если опустить детали, то, по сути, он действительно мало чем отличался от герцога: будучи женатым человеком, мечтал о другой. Так герцог хотя бы заботился о том, чтобы Жизель ничего не узнала – Шарлю же по большому счету было все равно, что думает и чувствует Жоржетта.

Что более безнравственно – еще вопрос.

И все же вслух он сказал:

– Что ж, Ваша Светлость, боюсь, мой визит затянулся.

– Шарль, Шарль!… – сморщился, явно коря себя за последние слова Филипп, – простите меня, я знаю, что мои поступки отвратительны. Я сам себе противен! Но Жизель… если бы только она всегда была такой, как вчера за ужином, например, – Шарль вопросительно посмотрел на него, не понимая, что он имеет в виду. Но герцог уже снова жалел о своих словах: – Боже мой, теперь я обвиняю ее! Нет, это я один во всем виноват, я ужасный человек! Но Жизель не должна страдать! Умоляю вас, убедите баронессу ничего ей не говорить – хотя бы пока. Меня Шарлотта не послушает точно!

Он держал Шарля за плечо и смотрел умоляюще. Шарль и сам чувствовал, что нельзя допустить, чтобы Шарлотта вот так вывалила это все на герцогиню – как ни осуждал он сейчас Филиппа, но чувствовал, что нужно дать ему возможность исправить все самому.

Шарль отчего-то был уверен, что все исправить еще можно.

Ответив герцогу только мрачным взглядом, он спешно покинул конюшню.