В начале марта британцы высадили в Мурманске небольшой контингент, состоящий из 130 морских пехотинцев. В конце мая он был усилен еще 370 солдатами под командованием генерал-майора Ф. К. Пуля, профессионального артиллерийского офицера с тридцатилетним опытом службы в колониях, во Франции и на севере России. В действительности сначала само большевистское правительство, опасавшееся грабительских намерений Германии до окончания мирных переговоров, пригласило союзников для защиты Мурманска. Хотя после заключения мирного договора с Германией в середине марта Ленин и комиссар по военным делам Лев Троцкий аннулировали эту просьбу, мурманский совет независимо от них с неохотой согласился на высадку союзных войск, за что Ленин сначала сделал ему выговор, а потом объявил его действия государственной изменой. Как следствие, мурманским руководителям нечего было терять, а упрочив свои отношения с союзниками, они могли что-то приобрести. После того, как в качестве посредников выступили генерал-майор Николай Иванович Звегинцев, бывший офицер Царскосельского гвардейского гусарского полка, которого большевики назначили на должность командующего войсками в этом районе, и капитан-лейтенант Георгий Михайлович Веселаго, местный военно-морской офицер, они обещали оказать поддержку русскими войсками в любом предприятии союзников[168].

Пуль, талантливый военный, не обладал политической тонкостью и тактом и обращался со своими русскими союзниками с добродушной снисходительностью британского имперского офицера, разговаривающего с дружелюбными туземцами. Как вспоминал в своих мемуарах Мейнард, Пуль называл Звегинцева и Веселаго «Свиггенсом» и «Весселсом» соответственно, а также:

Как заметил Уллман, это наблюдение «характеризует Мейнарда в той же степени, что и Пуля»[170]. Русские, как мы увидим далее, не могли смириться с таким отношением, что никоим образом не способствовало развитию англо-русской дружбы или сотрудничества.

Когда 3 июля союзники договорились послать в Мурманск более значительные силы, они надеялись не только на полное сотрудничество с местными русскими руководителями, но и на возможность мобилизовать местное население против наступающих немецких и белофинских сил (и, если потребуется, против большевиков). Их присутствие должно было, как минимум, не дать войскам фон дер Гольца захватить Мурманскую железную дорогу и добраться до побережья Северного Ледовитого океана, а также сковать его силы и не дать им передислоцироваться обратно на Западный фронт. Как максимум, имелись определенные надежды (подогревавшиеся, в частности, оптимизмом Нокса), что северо-русские силы смогут соединиться с другими антибольшевистскими частями, особенно с Чехословацким корпусом и Центральной России и белыми и союзными армиями в Сибири, и набрать достаточно новых войск из местного населения, чтобы в дальнейшем по возможности восстановить Восточный фронт[171]. Именно с учетом этих планов значительная часть мурманских экспедиционных сил должна была перебазироваться в Архангельск, где они должны были не только охранять запасы военного снаряжения, созданные союзниками, но и очистить эту территорию к прибытию подкреплений с юга и востока, которые они бы позднее подготовили и снарядили. Сам Нокс уехал на российский Дальний Восток, чтобы устроить там подготовительный лагерь и наладить контакт с белыми силами, собиравшимися в этом регионе перед походом на запад, в центр России.

Мурманские силы получили кодовое имя «сирены», а командование ими принял генерал-майор Чарльз Мейнард, сорокавосьмилетний ветеран, служивший в Бирме, Южной Африке и Франции, который был завербован на эту службу в типично английский манере — во время обеда в его лондонском клубе. Вудс же первоначально поступил на службу в архангельские силы, получившие кодовое имя «Беглец», которыми командовал Пуль (он также сохранил общее руководство операцией союзников на севере России).

В тот момент интервенция официально объяснялась «чисто военными» соображениями. «Политическая судьба России, — гласил доклад Военного министерства за февраль 1919 г., — не является первоочередной заботой союзников, за исключением того, что в случае необоснованного мира она может продлить и усилить военную мощь Германии»[172]. Однако, поскольку союзники считали большевиков лакеями немцев, свержение Ленина, несомненно, было их первоочередной заботой, даже если судьба России после большевиков могла быть отдана в руки самих русских. Очевидно, что цели и приоритеты интервенции были крайне запутанными с самого ее начала, что не могло сулить особенных успехов. Оценивая ситуацию в ретроспективе, Мейнард назвал все это предприятие «чем-то вроде азартной игры»[173].

18 июня мурманские силы «сирен», включавшие примерно 600 британских пехотинцев низшей категории физической годности, несколько пулеметчиков и офицеров, а также примерно 560 человек, направленных в тренировочный лагерь «беглецов», отплыли из северного английского порта Ньюкасл на борту судна «Город Марсель» в направлении — о точном пункте назначения они еще не знали — северной России. Как вспоминает Вудс (см. с. 22-23), среди пассажиров было несколько русских, возвращавшихся домой для борьбы с революционерами. Одним из этих таинственных людей была Мария Бочкарева, бывший командир 1-го женского батальона российской армии, известного как «батальон смерти», который охранял Зимний дворец в Санкт-Петербурге в ту ночь, восемью месяцами ранее, когда большевики захватили власть (женщины были разоружены красногвардейцами без сопротивления). Военное министерство отправило ее в миссию «Беглец» в Архангельск[174].

Путешествие по морю продолжалось пять дней. В течение этого периода и без того истощенные солдаты были еще больше ослаблены вспышкой опасного испанского гриппа, который в то время свирепствовал в масштабах эпидемии по всему миру. Особенно пострадали от него индийские кочегары, хотя некоторые свидетели (включая Вудса, см. с. 23) объясняли их смерть добровольным отказом от приема пищи[175]. Священный для мусульман месяц Рамадан, во время которого им нельзя принимать пищу в дневное время, в тот год выпал на середину лета, когда в северных широтах темнота вообще не наступает. (Аналогичная проблема уже возникала в 1916 г. во время строительства Мурманской железной дороги, на которое было прислано много подданных Российской империи из мусульманских регионов Центральной Азии)[176]. Комбинация длительного поста и гриппа вполне могла оказаться смертельной. Другим следствием эпидемии было то, что еще на борту корабля Вудс перешел добровольцем в обескровленные силы «сирен» генерала Мейнарда. Именно это решение и привело его в Карелию.

Мурманск, каким увидел его Вудс, был маленьким и серым портовым городком с деревянными избами, построенным совсем недавно для приема грузов, которые поставляли во время войны союзники[177]. Другой британский офицер писал, что он выглядел, как «временный городок, построенный кинематографической компанией для съемок фильма о Диком Западе, со всеми его ковбоями и индейцами»[178]. Устроив в городе свой штаб, генерал Мейнард начал планировать дальнейшие действия.