- Милый, милый, - приговаривала она, - жив…живой!

- Да, живой… Все хорошо…, - отвечал я ей и словами и поцелуями в губы.

Нас догнали коробки моей роты. Я почувствовал, как улыбаясь во весь рот, некоторые по-доброму, некоторые с завистью смотрели на меня нижние чины.

- Господин штабс-капитан, оставайтесь, я приму командование, - шепнул мне Хитров, а потом громко скомандовал: - Ротааа песню запе-вай!

И почти сотня легких, которая совсем недавно орала простое «ура», держа винтовки наперевес и мчась на врага, набрала внутрь теплый ппочти летний воздух, а затем из этой сотни мужских глоток русских солдат вырвалась песня, разудалая и веселая:

Разудалый ты солдатик

Русской армии святой

Славно песню напеваю

Я в бою всегда лихой!

Не страшится русский витязь

Не страшится он никак

Ведь за ним семьи молитвы

С ним и Бог, и русский царь!”

Песня летела над людьми, заполняя улицы и дома. Не разнимая своих объятий, мы с Машей углубились в толпу, а миновав плотно стоящих людей, не сговариваясь, направились ко мне. За роту я был спокоен. Хитров, не зеленый юнец, мы с ним уже год воюем, он заменит меня и сделает так, что мое отсутствие никто не заметит.

Внезапно Маша остановилась и внимательно стала меня осматривать.

- Ты не ранен, с тобой все в порядке? – беспокойно спросила сестра милосердия. Она не переоделась и встречала меня в белом фартуке с красным крестом.

- Нет! Все здорово! Ни царапины! Душа моя, как у тебя дела? – спросил я.

- Все хорошо…я так рада…здесь поступило очень много раненых…я со страхом ждала, каждого нового человека…и, слава Богу, тебя не было!

- Много трудитесь? – риторически спросил я.

- Много, очень много, милый. Тяжело раненных очень много. Госпиталь переполнен. Совсем не спала последние дни. И днем и ночью везли людей. Доктора не справляются. Все режут, пилят…калек рожают…правда, в муках.

- Да, страшно…война…

- Будь проклята эта война! За что нам такое испытание?! Чем мы провинились перед Господом?!

Я не ответил на ее больные вопросы, только сильнее прижал к себе. Взглянув на Машу украдкой, я не увидел в ее глазах и намека на слезы. Они были сухие, вот только по ним можно было сосчитать, сколько ночей она провела без сна и сколько трагедий и смертей увидела в последнее время.

- Знаешь, в городе сейчас Иван.

- Кто? Какой Иван? – спросил я.

-Ну, подпоручик Синицын, автомобилист! Тот, что был с нами на Пасху! – пояснила Маша, заметив, что я не сразу понял, о ком она говорит. - Светлана бегает к нему по ночам. Просит меня, ее подменять. Но он скоро уезжает…Вот теперь она меня станет подменять…

Маша опять внезапно остановилась, будто что-то вспомнила. Я невольно последовал ее примеру. Извиняющимся взглядом она посмотрела на меня.

- Ой! Я отпросилась всего на часик. Мне нужно вернуться в госпиталь. Но вечером я приду. Обязательно приду! Доктор сказал, что отпустит меня.

- Ты дорогу не забыла? – пошутил я.

- Нет! Конечно, нет! Ты не поверишь, я иногда специально проходила мимо твоего дома.

- Зачем? Меня же не было в нем!?

- Там был твой дух, воспоминания, которые приятны, с ними мне легче было жить. Ну, все! Я пойду. Не держи меня! Меня уже, наверное, ждут, - она поцеловала меня в щеку и была готова вот-вот убежать, но я удержал ее за руку и поцеловал в губы.

- Я…ухожу… - прошептала прямо мне в губы Маша, и как-то нежно оттолкнув меня, не оборачиваясь, ушла.

У дома меня ждал подпоручик Синицын. Он был в своей кожаной форме. Мятые погоны, - подумал я, - неотъемлемая часть формы всех бронеавтомобилистов. Стоя около ограды, он курил, не вынимая изо рта папиросу. Заметив мое приближение, Иван все-таки достал ее и стряхнул пепел, которого скопилось пару сантиметров. Я подошел к нему и пожал протянутую руку.

- Приветствую Вас, - заговорчески поздоровался он со мной. – Как все прошло? Не ранены?

- Нет, все хорошо. Как ты? – позволил я себе обратиться к нему на «ты», хотя он был со мной на «вы»

- Ну, слава Богу. Я тоже в порядке. Мы не участвовали в наступлении, находимся в резерве. Но, думаю, с нашей помощью можно было избежать больших потерь. Жаль командование не осознает этого факта.

- Хм…возможно…Что привело ко мне? – спросил я его в лоб, так как не очень хотел переливать из пустого в порожнее. Я не был бане уже больше недели, и мне казалось, что дурно пахну. Особенно я почувствовал неприятный запах, исходящий от меня, после объятий Маши, от которой помимо тонкого запаха медикаментов, чувствовался еще и запах какой-то французской парфюмерии. От такого контраста мне остро захотелось быстрее скинуть с себя пропахнувшую порохом, гарью, пылью и потом гимнастерку. Тщательно вымыться и одеть все чистое.

Подпоручик немного замялся, видимо, не зная, как начать разговор. Он докурил папироску и, бросив ее на землю, затушил носком сапога. Наконец в голове у него созрел план разговора со мной.

- Надолго в тыл? – спросил он.

- Не знаю. Думаю на пару недель. Наступление остановлено. Переходим к позиционной войне.

- Что собираетесь делать все это время? – подпоручик никак не мог перейти к главному.

- Ну, дня два просто отдохнуть. Потом предстоят дела с доукомплектованием роты, смотры, укрепление дисциплины. После передовой солдаты расхолаживаются. Говорите прямо подпоручик, что Вы хотите спросить!

- У меня есть предложение к Вам, - Синицын опять не смог перейти прямо к делу.

- Какое?

- Хочу предложить Вам съездить со мной в одно место…

- Куда?

- Здесь не далеко…

- Когда?

- Ммм…завтра…

- На сколько?

- Надеюсь, если утром выехать, то к вечеру вернуться.

- А почему со мной?

- Видите ли, Станислав Максимович, - он впервые за весь разговор назвал меня по имени, - у меня здесь нет близких товарищей. А дело имеет несколько щепетильный характер.

- Иван, - перешел и я на неофициальный тон, - но ведь и меня Вы мало знаете…

- Станислав…Максимович, то, как к вам тянутся люди, говорит о вас больше, чем долгие годы шапочного знакомства.

- Имеете в виду Машу?

- Не только… О вас хорошо отзываются подчиненные, утверждая, что вы очень благородный человек.

- Возможно…Так куда вы предлагаете поехать и какова моя роль в предстоящей поездке?

- А можете пока не спрашивать меня об этом? Я клянусь честью, все расскажу Вам, но только немного позже!

- Хм…загадки? Что ж, договорились, но тогда и у меня есть условие. Едем послезавтра. Завтра я хочу отоспаться.

- Конечно, конечно! Можно я завтра зайду к Вам во второй половине дня?

- Заходите.

Подпоручик пожал крепко мою руку, потом козырнул, но совсем не по-гусарски, не залихватски, а так как-то по-простому, по-автомобилистски и ушел. Я же с радостью вошел в дом. Хозяйку я попросил растопить мне баню, и пока она топилась, я снял с себя грязную форму и в нижнем белье бросился на кровать. Давно забытые пуховые перины обволокли меня с ног до головы. Как же на войне начинаешь ценить домашний уют! То, на что не обращаешь в мирное время никакого внимания, на войне может цениться на вес золота. Хотя золото на войне совсем не ценится. Жизнь – вот самое ценное и ради чего совершаются важные поступки и вокруг чего все крутится.

Вечером, правда довольно поздним, как и обещала, пришла Маша. Я заметил, как она устала и измучилась. Она буквально валилась с ног. Под глазами чернели круги, словно она играла в немом кинематографе. Лицо осунулось и посерело. Она села на стул и мне бросились в глаза ее руки, безжизненно упавшие на колени.

- Посиди минутку, я сейчас вернусь, - попросил я и вышел из комнаты.

По моей просьбе хозяйка накрыла на стол, и я покормил Машу. Она ела мало, почти молча и задумчиво.

- Прости, очень устала, - проронила она.

- Поешь и ложись спать. Я тоже лягу. Тебе надо отдохнуть, да и мне не помешает.