Мизинец не ответил. Солнце совсем не грело, — значит, пришла ночь.

— Надо спать, — сказал старик, — ночью, если мужчина не занят охотой, он должен спать. Так велят духи. Ты не забыл, что во сне должен встретиться с Великим Вороном, чтобы спросить…

Мизинец кивнул.

— Скажи мне, старик, почему мы всего боимся? Укушенный Морозом торопливо глянул на Мизинца и отвернулся.

— Ты молчишь?

— Я не знаю… — помедлив, сказал старик. — Так оно есть, так должно быть. Жизнь говорит нам: так должно быть. Я больше ничего не знаю. Разве можно объяснить то, что нельзя объяснить?

— Ты Великий Заклинатель Духов. Ты бываешь в Стране Мертвых, ты разговариваешь с духами. Неужели ты никогда не спрашивал их об этом?

— Они говорят — надо бояться. Бояться, чтобы жить спокойно… — голос старика стал сердитым. — Ты много хочешь знать, и это не всегда хорошо. Все, кто много знал и видел, рано умирают, потому что начинают отказываться от обычаев своего племени. Лучше забудь то, о чем ты спрашивал, и из тебя, может быть, выйдет хороший охотник или даже Великий Заклинатель.

Мизинец молчал. Если даже Укушенный Морозом не смог ответить ему, то кто другой мог это сделать? «Может быть, я сам когда-нибудь про все это узнаю», — подумал Мизинец и закрыл глаза.

От камня, на котором он лежал, шло тепло. Если мужчина не занят на охоте, он должен ночью спать…

Мизинец проснулся оттого, что солнце нагрело затылок. Он приподнялся на локтях и оглянулся вокруг. На соседнем камне, собрав тело в комок, спал Укушенный Морозом. Над холмом, где было стойбище, уже поднимались к небу белые столбы дыма. Там день начался.

Мизинец еще раз посмотрел на старика, и тот, словно повинуясь его взгляду, открыл глаза.

— Ночь прошла, день пришел… Еще один радостный день весны… — хриплым голосом пробормотал он. — Видел ли ты во сне Великого Ворона?

Юноша тряхнул головой, вспоминая.

— Нет, — сказал он. — А может быть, да. Когда я заснул, я стал звать священную птицу. Я спрашивал, можно ли мне взять байдару утонувшего. Ворон не прилетел ко мне. Я видел только большое болото и лес за ним. И когда я прокричал свои просьбы в третий раз, то услышал, как каркнул за лесом Ворон.

— Ты не ошибся, Мизинец?

— Разве у меня плохо слышат уши?

Старик задумался, поковырял корявым пальцем землю у камня, потом сказал:

— Наверное, Ворон разрешил. Иначе зачем ему было подавать свой голос?

— Я возьму байдару, — решительно сказал Мизинец.

— Возьми, — согласился Укушенный Морозом. — После мы принесем жертву Духу Воды. А сейчас мой желудок хочет мяса. Пойдем в стойбище.

Они проворно спустились по тропинке к реке и быстро зашагали по звонкой гальке туда, где белыми столбами поднимался к небу дым.

За ночь река еще сильнее отступила от берегов. Вода посветлела. На низких косах лежали вывернутые с корнями деревья и синие глыбы льда. Старик качал головой и что-то бормотал.

В стойбище Укушенного Морозом встретили нетерпеливыми взглядами. Охотники ожидали от старика заветного слова, приказа о начале похода. А он сел к костру и, поддевая из деревянного корыта острой костью куски мяса, начал жадно есть. Все последовали его примеру. Когда мужчины насытились, настала очередь женщин. А потом все улеглись здесь же, на землю, подставив животы и лица солнцу, и стали дремать.

Укушенный Морозом вдруг сказал:

— Когда солнце пройдет больше половины неба, а тень от моего копья сделается совсем короткой, мы спустим байдары на воду.

Дремоты как не бывало. Люди закричали, засуетились, забегали по стойбищу. У всех нашлось последнее дело, которое предстояло закончить перед дорогой.

Когда байдары отчалили от берега, Мизинец не смог их сосчитать. Байдар было много, как птиц в большой стае. В каждой сидело по два-три человека. Плыть предстояло недалеко. Место, где весной и осенью через Великую реку переправлялись бесчисленные стада оленей, находилось ниже по течению.

Разноголосый гомон стоял над водной гладью. Плакали и смеялись дети, одетые, как и взрослые, в мягкие оленьи шкуры, пронзительно перекликались женщины, и только охотники сохраняли серьезность. Каждый из них сосредоточенно работал коротким веслом и следил за тем, чтобы не врезаться в плывущую впереди байдару, не перевернуть свою. Случись такое — будет смеяться над неудачником все племя.

Соленый ветер с устья Великой реки дул ровно и сильно, но охотники не отворачивали лиц, дышали жадно раскрытыми ртами.

Стремительный поток нес лодки между густо заросших лесом невысоких сопок. Правый берег, откуда должны были прийти олени, подступал к воде вплотную желтыми обрывами. Обрывы пересекали синие жилы льда, и иногда Мизинец видел торчащие из них клыки Длиннозубых зверей.

Скоро река сделала крутой поворот, и байдары очутились в узкой каменной щели. Вода здесь кипела и пенилась. Чаще замелькали весла, сразу смолкли голоса. Черные, блестящие от брызг скалы отвесно падали в воду, эхо билось о них. Казалось, скалы смеялись и плакали. У Мизинца от страха заколотилось сердце: ведь он впервые плыл по такой быстрой воде. Не отрывая глаз от мелькающих впереди лодок, он повторял каждое движение сидящих в них охотников. Лоб его блестел от пота, спина покрылась испариной.

Страшные скалы кончились так же неожиданно, как и начались. Передние байдары вынесло на огромный тихий плес. Укушенный Морозом, плывший на первой байдаре, пристал к низкому берегу, и все стали делать то же.

Приложив к глазам ладонь, старик смотрел, как одна за другой выскакивали из щели на пенных гребнях лодки. Появление каждой он приветствовал кивком головы и звуком «Гхы!».

Казалось, что сплав закончился удачно и духи скал пропустили людей, но вдруг Мизинец увидел, что мелькнуло в водовороте днище перевернутой байдары и две головы, похожие на черных уток, закачались на воде.

Людей вынесло на плес. Рядом с ними были байдары других охотников. Они плыли к берегу, и каждый мог бросить конец лахтачьего ремня, но никто не сделал этого. Стоящие на берегу тоже не шевельнулись. И те двое (теперь Мизинец узнал их: это были муж и жена — Серый Камень и Ветка Ивы) не кричали, не просили помощи. Головы их то скрывались, то появлялись над водой. Мизинец обвел всех глазами. На лицах людей не было ничего, кроме ужаса.

Тех двоих несло к берегу. Они были совсем близко, но головы их все реже показывались над водой. Тонущие не хотели сопротивляться, они даже не колотили руками. Им уже можно было протянуть древко копья, и Мизинец, не удержавшись, бросился к воде.

Кто-то схватил его за полу меховой рубахи, а вздрагивающий голос Укушенного Морозом испуганно прошептал:

— Ты забыл заповедь предков! Что ты хотел сделать?! Ты задумал помешать Водяному Духу, отнять у него добычу! Разве у тебя больная голова?! Или ты хочешь навлечь на себя его гнев?!

Мизинец не хотел слышать этот голос. Чьи-то руки крепко держали его за плечи. А когда он оглянулся, река спокойно катила серые волны и никого больше не было видно на ее поверхности.

Мизинец сел на песок, и ему захотелось плакать. Он знал обычаи племени. По этим же законам жил его род. И все равно сердце билось сильно, а теплый тугой комок, подкатившийся к горлу, мешал дышать. Жалко было Серого Камня и Ветку Ивы.

Укушенный Морозом опустился рядом на корточки, заглянул в лицо.

— Ты едва не совершил запретный поступок, — сказал он ласково. — Но ничего. Ты не бойся. Ты его не совершил, и, быть может, духи не станут мстить.

— В чем они виноваты, что Водяной Дух забрал их души?

— Не знаю, — сказал старик. — Быть может, они нарушили какой-нибудь запрет, а может, ничего и не сделали. Кто поймет духов? И добрые, и злые, они одинаково любят кровь. Им нужна жертва.

— Почему никто не захотел им помочь? Старик прощающе улыбнулся.

— Ты еще молод! Кто посмеет вмешиваться в дела Водяного Духа и мешать, если каждый кормится от Великой реки: и весной, и летом, и осенью Водяной Дух дает все, что нужно нам для жизни, и поэтому никогда не перечь тому, кто тебя кормит. Так делали наши предки, так станут делать дети наших детей. И никто не сможет этому помешать.