Восковая персона. Долговязый царь с крохотной головой, меньше собственного кулака, и безумными глазами маньяка. Ступни ног у него были очень маленькие. Руки — очень короткими, так же слишком несоразмерно с необычайно длинным туловищем. Плеч у него не было вообще, что можно наблюдать на его многочисленных восковых фигурах, например, в Эрмитаже. Здесь, правда, в недавние времена, чтобы спрятать этот кошмар от людских глаз, на его восковую фигуру стали одевать специально сшитый камзол, заполненный наполнителем, вставки которого скрывают от людских глаз это уродство.

Но почему ж, в таком случае, это чудовище выполнено точно по формам некогда усопшего тела?

Так ведь по ночам в восковые фигуры вселяются их души. А точнее бесы, некогда находящиеся еще при жизни их владельцев! Потому уродство Петра, в данном случае на службе у бесов стоящим властям, не спрятать никак. Именно для вселений в восковые тела их бывших инфернальных владельцев и создаются все музеи подобного рода. Эти бесы, по замыслам организаторов, судя по всему, и способствуют поддержанию в нашей стране порядков, живущих во всех этих мертвых телах инфернальных личностей (все сказанное в первую очередь относится к мумии Ленина).

Но вот нашли половинчатое средство — изготовили камзол. И теперь многие действительно верят в то, что страну нашу создал тот исполин, который красуется на всех статуях и «героико-патриотических» картинах.

А представьте себе, что это чучело еще и трясется в конвульсивных судорогах, подергивая рукой и головой с безумными глазами маньяка?

Потому и шарахались местные жители, еще издали завидя это заморское чудище, прибывшее к ним «инкогнито». Его вид психически явно ненормального человека полностью соответствовал и внутреннему содержанию этого припадочного тела. А потому:

«Дети, с которыми он дрался, бросали в него камнями; он сердился и, забывая о своем инкогнито, объявлял во всеуслышание о своем звании» [16, с. 87].

А что здесь удивляться? Уже в наших психиатрических клиниках каждый второй из больных норовит провозгласить себя Бонапартом. И хотя сам Наполеон к тому времени еще не родился, но искушение поиздеваться над личностью со всеми признаками болезни пляски св. Витта, которая, следуя по улице в заляпанной вонючей одежде плотника, вдруг посреди дороги объявляет себя императором какой-то заморской весьма экзотической территории и требует к себе почтительного верноподданнического уважения, было слишком непреодолимо. А потому — дети безвинны. Выряженный сумасшедший в любой стране мира ну просто никак не сможет не стать предметом их насмешек и улюлюканий. А царь Петр, судя по описанию его внешности, не стать предметом насмешек просто не мог.

Однако же это еще не все впечатления, которые он о себе оставил жителям провинциального городка Голландии:

«Царь пробыл в Саардаме 8 дней; он катался там на лодке и дал 50 дукатов служанке, за которой ухаживал» [16, с. 87].

Этот фрагмент из жизни любвеобильного монарха запечатлел на своем полотне художник Гореман.

Во дворце Монплизир в Петергофе:

«…хранится картина фламандской школы, на которой изображен человек в красном камзоле, крепко обнимающий полногрудую девушку…

Нартов, сделавшийся впоследствии одним из самых близких к Петру лиц, упоминает об этой девушке и замечает, что она отдалась царю лишь после того, как поняла, заглянув в его кошелек, что имеет дело не с простым судовщиком.

В отрывке письма к Лейбницу от 27 ноября 1697 года я прочел следующие строки: «Царь встретил саардамскую крестьянку, которая ему понравилась, и в часы досуга будет, подобно Геркулесу, наслаждаться любовью на своей барке»[47] [16, с. 88–89].

И вот что отмечают те из местных жителей, которые попытались, не понимая чем там царь этот на своем ботике занимается, подплыть к нему поближе и как следует разглядеть столь загадочного экзотического заморского гостя их города:

«…царь, желая отделаться от назойливости, схватил две пустые бутылки и бросил их прямо в толпу пассажиров, но, к счастью, никого не задел…» [135, с. 239].

Такими-то вот «славными делами» наполнена была жизнь этого набитого золотом трясущегося припадочного параноика, чья безграничная любвеобильность напрямую зависела лишь от содержимого его туго набитого кошелька. В противном же случае этому уродливому грязному чучелу не дала бы к себе прикоснуться ни одна даже самая зачуханная служанка.

Такое вот «обучение», имеющее несколько интимный характер, Петр получил в Саардаме. И чему уж за пятьдесят дукатов восемь дней его обучала служанка гостиницы — можно нам теперь только гадать…

После своего суетного двухмесячного пребывания в Амстердаме, где Петр попытался обучиться сразу и всему, он со товарищи переплыл Ла-Манш и продолжил подготовку начала своих «славных дел» уже в Лондоне. Но и здесь впечатления о себе он оставил уж слишком далекие от какой-либо и малейшей схожести с Бонапартом, которого из него вылепила советская историография за годы безраздельной власти в стране, некогда завоеванной гидрой революции:

«Трудно представить себе, что этот человек способен управлять великим государством; из него может выйти хороший плотник, — это так[48]…» [16, с. 94].

Но и до плотника, следуя иным его же высказываниям, прибывшему на туманный Альбион этому параноидальному существу было слишком далековато. Выходки Петра:

«…до такой степени поражали Бюрнета, что он считал его почти помешанным» [51, с. 631].

Здесь он обучался все тем же наукам, ключом к познанию которых чуть ранее обзавелся в процессе интимных общений с полногрудой горничной в голландском городе Саардаме:

«Актриса Гросс, заменившая служанку из саардамской гостиницы, жаловалась впоследствии на скупость царя. Когда кто-то позволил себе упрекнуть его, он резко возразил: «За пятьсот гиней люди мне служат душой и телом; а эта девка мне плохо служила, ты сам знаешь чем, и стоит дешевле» (Нартов, с. 9. Выражения более грубы). Он вернул свои пятьсот гиней, выиграв пари у герцога Лейдского (Leeds): гренадер из его свиты одолел знаменитого английского боксера.

Истратив на подобные занятия три месяца, он отправился на шесть недель в Дептфорд…» [16, с. 95].

Но Петр и там оставил по себе впечатление не многим лучшее:

«В Дептфорде Петру со свитой отвели помещение в частном доме близ верфи, оборудовав его по приказу короля, как подобало для такого высокого гостя. Когда после трехмесячного жительства царь и его свита уехала, домовладелец подал куда следовало счет повреждений, произведенных уехавшими гостями. Ужас охватывает, когда читаешь эту опись, едва ли преувеличенную. Полы и стены были заплеваны, запачканы следами веселья, мебель поломана, занавески оборваны, картины на стенах прорваны, так как служили мишенью для стрельбы, газоны в саду так затоптаны, словно там маршировал целый полк в железных сапогах. Всех повреждений было насчитано на 350 фунтов стерлингов, до 5 тысяч рублей на наши деньги по тогдашнему отношению московского рубля к фунту стерлингов» [49, с. 426].

Ну а когда взятый из Москвы годовой бюджет огромного государства был благополучно промотан Петром с его буйной компанией, громко называемой почему-то «посольством», то в ход пошло совершенно обычное для его «славных дел» наследников занятие — распродажа с молотка своего Отечества:

«Из Москвы непрестанно слали соболя, парчу и даже кое-что из царской ризницы: кубки, ожерелья, китайские чашки, но всего этого не хватало…

Выручил любезный англичанин лорд Перегрин маркиз Кармартен: предложил отдать ему на откуп всю торговлю табаком в Московии…» [135, с. 240].

Петр любезно согласился: «сколькими способами можно убить человека?!»

В том числе и табаком.