- Я вас! - взвился над улицей Ленина негодующий, насквозь пропитой бас. - Халамидники!… И это за вас, бандиты, мы проливали кровь! За нашу смену! За наше будущее!… Товарищ милиционер, обратите внимание…
Постовой в мокрой от пота белой гимнастерке вежливо козырнул в ответ:
- Изложите вашу жалобу связно, гражданин.
- Связно?! - изумился толстяк. - Да вся улица видела, шо они меня передразнивали самым злодейским образом! Так шо примите меры…
Обходя незадачливого прохожего, горожане смеялись. «Очередь» одесские пацаны устраивали каждый вечер, и обижались на эту шутку разве что люди, у которых чувство юмора отсутствовало напрочь, то есть исключительно не одесситы. Толстый дядька наверняка был приезжим из Херсона или Николаева, а может, даже из Киева.
Подросток в ковбойке и солдатских штанах тоже с улыбкой оглядел толстяка, продолжавшего жаловаться на судьбу усталому постовому. Слышался женский смех. С Дерибасовской дребезжали переполненные, тускло освещенные троллейбусы. Впереди зажигал огни оперный театр. И не подумаешь, что буквально несколько дней назад на площади перед ним лютовала яростная, жаждущая крови толпа…
…- Ну, - буркнул Штехель, закусив от усердия губу. Он вынимал с помощью шила косточки из вишен, аккуратно складывая ягоды в банку. - Дальше шо было?
Его племянник Славик вздохнул:
- Она попросила его купить с лотка пирожок. Там с вишнями были… А он ее потянул дальше, к букетам. Ну, выбрал самый большой, розы. Сдачу не взял. Дал ей. А она отошла и засунула букет в урну. Потом вернулась к пирожкам, купила один…
- А он шо?
- Засмеялся. Наверно, денег навалом, букеты ж дорогущие… А когда они дальше пошли, тая торговка взяла букет с урны та снова на продажу поставила…
- Понятное дело, чего ж добру пропадать, - хмыкнул Штехель, поворочался на табурете, устраиваясь поудобнее, и примерился шилом к очередной вишне. - Дальше…
- Дальше он сапоги чистил у безногого… Дал ему два рубля, я видел. Потом они вместе подошли к театру… Он ее там так за ручку смацал… - Пацан хихикнул в кулак, но Штехель только досадливо поморщился:
- Пистолет при нем был?
- Был, - мгновенно посерьезнел Славик. - Кобура не пустая.
- Никто за ним не шел?
- Я шел…
- «Я шел»! - передразнил Штехель, с силой втыкая шило в вишню. - Другие шли?
- А-а, - понятливо отозвался племянник. - Не, не видал никого.
- А ты не высовывался?
- Да не, я так, издаля, - на секунду замешкался пацан. - Как учили.
- Ну а дальше?
- Дальше они в театр не пошли. Повернули до Приморского. Постояли у пушки, у фуникулерной будки…
Штехель, рассеянно кивнув Славику, потащил полную банку вишен к плите. На большой кастрюле подпрыгивала под напором пара крышка.
- Как вам отдыхается, товарищи? - рядом со столиком Кречетова и Тони остановился величественный метрдотель, наверняка помнивший быт еще дореволюционной Одессы. Его блеклые глаза источали отработанную до автоматизма почтительность.
- Хорошо отдыхается, - кивнул Кречетов. - А чтобы отдыхалось еще лучше, принесите нам, будьте любезны, еще бутылочку шампанского. Желательно, конечно, не местного винзавода, хоть это и непатриотично… И фруктов не забудьте.
- Всенепременно, товарищ майор, - вежливо наклонил седую голову мэтр…
Провожая его глазами, Тоня усмехнулась:
- Чего он так перед тобой стелется?
- Ну, я же прокуратура… Важное ведомство, С ним обычно предпочитают дружить. На всякий случай, мало ли что…
Осчастливленная клиентами официантка поставила на столик бутылку «Абрау-Дюрсо» и вазу с крупными, иссиня-черными сливами. Майор взял бутылку:
- Ну что, по-гусарски или чтобы людей не беспокоить?…
- По-гусарски, по-гусарски! - захлопала в ладоши Тонечка. - Мне все-таки хочется у тебя хоть раз выиграть!…
Кречетов, освобождая бутылку от серебряной фольги, притворно вздохнул:
- Сколько раз я говорил тебе, что это невозможно… Ну раз ты так хочешь - пожалуйста. На что спорим на этот раз?…
- На пламенный поцелуй знаменитой артистки!…
- И все?… - удивился Виталий. - Нет, только на поцелуй я, пожалуй, не согласен…
- Ну ладно, - скромно опустив глаза, согласилась Тоня. - Спорим на… на нечто большее. Хочу, чтобы эта пробка НЕ ДОЛЕТЕЛА до потолка!… Потому что он очень-очень высокий!… И если она не долетит, ты… ты сделаешь сегодня все, о чем попрошу я…
- А если долетит - то наоборот, - с улыбкой заключил майор, снимая с пробки проволочный намордничек.
Потолок в ресторане, где они пировали, действительно был высоченный, метров под восемь. На пыльной лепнине можно было различить несколько темных отметин.
- А я, в отличие от тебя, верю в то, что пробка до потолка ДОЛЕТИТ, - улыбнулся Виталий. - И поэтому она долетит… Пожалуйста, оп-ля!…
Он взболтал бутылку и отпустил палец, удерживавший пробку в горлышке. Бутылка выстрелила в его руках не хуже пистолета. Некоторые посетители, из нервных, вздрогнули, обернувшись в сторону Кречетова. Высоченная струя пены ударила кверху и опала. А Тоня, казалось, была готова расплакаться - на пыльном потолке появилась еще одна темная отметина. Сверху на столик посыпался тонкий порошок древней побелки. Метрдотель издали приторно улыбался Кречетову.
- Ну почему ты всегда выигрываешь?… - с обидой сказала Тонечка, отпив из наполненного бокала.
- Потому что я верю во все, что делаю. - Виталий, довольный, подобрал пробку с пола. - И еще… еще мне очень хотелось выиграть сегодня.
Тоня слегка пожала плечами, выискивая в вазе сливу посочнее.
- Послушай, - произнесла она слегка изменившимся голосом, - а ты думаешь о… о нашем с тобой будущем?
Виталий внимательно взглянул на нее, взял за руку:
- Ну-у… наше ближайшее будущее, кажется, более или менее ясно. Сейчас мы поужинаем, возьмем такси или извозчика и поедем ко мне…
- Я не об этом, - покачала головой Тоня. - О другом будущем.
Она отложила нетронутую сливу, отставила бокал с шампанским. И он будто впервые увидел ее, эту двадцатипятилетнюю девушку со взбитыми по последней моде светлыми локонами и дерзким, упрямым взглядом. Почему-то вспомнилось, как она отбивала на столе Шумяцкого чечетку, напевая по-итальянски и затаптывая важные документы…
- Конечно, думаю, - тихо произнес Кречетов. - Мой начальник, Мальцов, обещал мне дать рекомендацию в Высшую военную коллегию… Правда, пока это маловероятно - слишком много работы здесь. Но рано или поздно вся эта горячка закончится… И тогда мы уедем в Москву. Ты была когда-нибудь в Москве?
Тоня грустно вздохнула:
- Нет… Я и в Киеве-то была всего два раза до войны.
- Ну вот, - продолжал Виталий. - Нам как молодой семье выделят в Москве комнату в общежитии… Но это временно, потом дадут, конечно, квартиру. Москва сейчас - одна сплошная стройка… Купим автомобиль. Какую ты марку хочешь?
- Не знаю, - задумалась Тоня. - Может быть, «Хорьх»?
- Ого, - засмеялся Виталий, - губа у тебя не дура.
- Просто я полгода назад давала концерт в Кишиневе, - объяснила Тоня, - и там первый секретарь приехал на «Хорьхе». Черный такой, длинный…
- Секретарь? - ухмыльнулся майор.
- Машина, глупый.
- Ты устроишься в облфилармонию, будешь концерты давать, - продолжил Виталий. - А потом, чем черт не шутит, вдруг тебя в ГАБТ возьмут?… Представляешь, правительственный концерт… В ложах сидят иностранные дипломаты, вокруг генералы, на тебя смотрит сам Сталин… А ты непринужденно выходишь под бурные аплодисменты, и тебя объявляют: «Два сольди»! Выступает заслуженная артистка Союза ССР Антонина Царько!…
Тоня рассмеялась. Оркестр на эстраде заиграл мелодию из фильма «Джордж из Динки-джаза», и Виталий галантно встал, приглашая даму на танец.
Настенные часы в кабинете Гоцмана показывали два часа ночи. Горела настольная лампа. Напротив Давида сидел Арсенин, глаза у обоих были красные от усталости.