- Я тебе сколько раз говорил - крупным шрифтом печатать!… - рявкнул Жуков, снимая очки. В последнее время он стал неважно видеть и впервые прилюдно показался в очках на трибуне Мавзолея во время Парада Победы. - Не видно же ни хрена!… На, забери и переделай, потом подашь…

Подполковник почтительно взял брошенную на стол бумагу, вопросительно взглянул на начальника - не будет ли еще каких распоряжений.

- И вот еще что, - наконец медленно, словно камни ворочая, проговорил Жуков. - Вот еще что… Соедини меня по спецсвязи с… - он на секунду умолк, потом решительно, словно отбрасывая сомнения, договорил: - с Гречко, Тюленевым, Поповым и Мельником. В такой последовательности, понял?…

Это были фамилии командующих Киевского, Харьковского, Львовского и Таврического военных округов. Главное - уломать Гречко. Узнав, что он согласился помочь, остальные командующие возражать не станут.

- Так точно, товарищ Маршал Советского Союза, - несколько растерянно отозвался адъютант. - А… если на месте не будет, тогда как?

- Тогда выясни, когда появятся, и снова набери!… Выполняй!

Через пять минут трубка телефона внутренней связи тихо звякнула.

- Гречко на проводе, - тихо произнес Семочкин. Жуков поспешно схватил трубку телефона, стоявшего рядом с правительственным.

- Генерал-полковник Гречко у аппарата! - раздался в трубке резкий, повелительный голос. - Слушаю вас!…

- Здравствуй, Александр Антонович, - произнес маршал. - Жуков с тобой говорит…

Дежуривший по УГРО лейтенант милиции проводил взглядом небольшую колонну пленных румын с лопатами, возвращавшихся, видно, с работ, и, бросив докуренную папиросу, с сожалением вернулся в душное, знакомое до боли помещение. В пропахших потом и табаком коридорах сегодня под вечер стояла такая тишина, что даже удивительно. Впрочем, нет. Невразумительный скрежет все-таки исходил из недр здания. На всякий случай сурово насупившись, дежурный неспешно двинулся на шум и вскоре увидел приоткрытую ржавую решетку, закрывавшую выход из коридора на запасную лестницу третьего этажа.

Бесшумно расстегнув кобуру, лейтенант осторожно выглянул на лестницу. И тут же заулыбался, сдвинул фуражку на затылок, облегченно вздохнул. Источником шума был гвоздодер, которым орудовал багровый от натуги Кречетов. Еще усилие - и ржавый гвоздь звякнул о каменный пол. За распахнувшейся дверью открылся кабинет Кречетова.

- Вам помочь, товарищ майор? - осведомился дежурный.

- Нормально, да? - вместо ответа пропыхтел тот. - Дверь в кабинет следователя держится на двух гвоздях! Обычный гвоздодер, и пожалуйста, заходи кто хочет!…

- Так это ж черный ход, - улыбнулся дежурный, - здесь никто не ходит.

- А если пойдет?!.

Кречетов подобрал с полу валявшийся там молоток и злыми ударами начал загонять гвозди обратно, забивая ненужную дверь.

- Я сейчас плотника позову, товарищ майор.

- Не надо. Я уже сам.

Через несколько минут дело было сделано. Дежурный запер решетку, ведущую на лестницу, а Кречетов заколотил дверь изнутри, для верности. На стену поверх двери повесил большую карту Одессы. И, отступив шага на два, полюбовался своей работой:

- Ну, где-то так…

Глянул на часы и схватился за голову - мать честная, Тонечка будет на месте через пятнадцать минут!… А у него наверняка такой вид, будто он целый день разгружал вагоны. Кречетов нашарил в ящике стола осколок зеркала, с отвращением взглянул на свое мокрое от пота, осунувшееся от бессонных ночей лицо. И эти мешки под глазами… Обреченно вздохнув, майор решительно поднялся из-за стола и потопал к умывальнику - смывать и сбривать следы многочасовых бдений в служебном кабинете.

На столе тихо застрекотал телефон.

- Слушаю…

- Виталий, разгребешься немного с делами, зайди ко мне, - раздался в трубке голос Гоцмана.

- Будет сделано…

По улице, поднимая пыль, тащилась возвращавшаяся с работ колонна пленных румын. Их лица были темными от загара и усталости. Сопровождавшие их конвоиры, казалось, тоже еле передвигают ноги. Они вяло поглядывали на пленных и с несравненно большим энтузиазмом - на красивых девушек, которые время от времени попадались навстречу.

Одесса жила вечерней жизнью. Возвращались в перегруженных троллейбусах и трамваях с работы люди, у продовольственных магазинов томились усталые очереди, на тротуарах стучали молотками «холодные» сапожники, самосвалы, рыча, вывозили груды битого щебня с тех мест, где еще недавно стояли дома. У Воронцовского дворца робко знакомились с барышнями курсанты мореходки. На Потемкинской лестнице, как всегда, фотографировались на память. У памятника Пушкину давал автограф двум школьницам красавец Аркадий Аркадьев, снявшийся недавно в фильме «Сын полка». На той части Приморского бульвара, что когда-то называлась «чистой» - вход на нее стоил пять копеек, там размещалась шикарная кондитерская Каруты, - сидели на лавочках юноши в клешах, небрежно посматривая на прохожих из-под козырьков своих кепок. Грозно уставилась на море старинная пушка у горсовета, который многие по традиции называли думой… Словом, это был целый мир неповторимого, ни на один другой не похожего города, к тому же изнывавшего от летнего зноя.

Из распахнутого настежь окна звучал строгий, официально-правильный мужской голос:

«Постановление Совета Министров Союза ССР об увековечении памяти Михаила Ивановича Калинина. Первое. Соорудить памятники М. И. Калинину в Москве, Ленинграде и Калинине. Второе. Переименовать: а) город Кенигсберг в город Калининград и Кенигсбергскую область в Калининградскую область…»

- От же ж дела, а, - озабоченно покачал головой пьяненький хромоногий мужичок, толкавший перед собой тележку для заточки ножей. - Кенигсберг зачем-то переименовывают…

Из подъезда показался младший сын инвалида, Сережка. И глядел он на родителя без всякой симпатии.

- Отец! Опять?…

- А де Васька? - дал уклончивый ответ находчивый мужичок, стараясь дышать в сторону.

- Шлендается где-то…

- Подсоби, Сережка. - Фронтовик деловито взялся за край тележки.

Но сын продолжал смотреть на него укоризненно, сунув руки в карманы.

- Ну шо такое? - не выдержал наконец мужичок. - Ну, немного угостили добрые люди… Однополчанина встренул на Екатерининской… Мы с ним знаешь как под Алленштайном… Когда на нас эсэсовцы со «штурмгеверами» поперли…

- Каждый день?… Отец, мне Васьки за глаза хватает. Еще с тобой возиться!

- Сережка! - попытался насупиться фронтовик и даже пальцы сжал в кулак. - Ты на отца-то голос прибери, слышь!… Я ж за тебя, между прочим, кровь проливал! За твое беспросветное счастье…

- Ну и грузись тогда один, - пожал плечами Сережка и, хлопнув дверью, скрылся в подъезде.

Мужичок, благодушно посмеиваясь, полез в карман за дешевыми папиросами-«гвоздиками». Не такой был сегодня вечер, чтобы злиться. Да и однополчанина он действительно встретил, не соврал.

Худой, стриженный наголо пацан, одетый в добела застиранную ковбойку и болтавшиеся на нем солдатские брюки, рассеянно поглядывая по сторонам, брел по панели улицы Ленина. Его толкали, обгоняли, задевали прохожие, но он знай себе неспешно чапал, лузгая семечки и изредка отвечая на слишком уж обидные шутки в свой адрес.

Да, вечер был поистине чудесен. С ревом обгоняли друг друга автомобили, расхваливали свой товар продавщицы цветов. Парами, держась за руки, шли по тротуару дети, приехавшие на экскурсию из пионерлагеря «Украинский Артек». Они, вертя головами во все стороны, старались слушать объяснения экскурсовода, но куда больше их привлекала вереница из десяти пацанов, двигавшаяся вслед за толстым, одышливым дядькой, заметно прихрамывавшим на левую ногу. Пацаны в точности копировали походку дядьки, отчего встречные прохожие давились от смеха.

Наконец дядька догадался оглянуться. Пацаны кинулись врассыпную.