- Хотя бы слежку за ним установить… - покачал головой Кречетов.
- Виталий, здесь надо посмотреть за пол-Одессой, - устало проговорил Давид. - Где я возьму людей?… А вот за эти пистолеты у меня в душе заноза. Пацаны с разных районов. И водящие у них разные… А пистолеты - как с одного лотка.
- Какие версии?
- Пока никаких.
Они остановились на углу, пропуская вывернувший из подворотни фургон с надписью «Рыба». Невдалеке виднелся театр, возле которого уже зажигались вечерние огни. Театр - одно из немногих в Одессе зданий, которое снабжалось электричеством бесперебойно, по специальному распоряжению обкома. Прочие тонули во тьме.
- В театр не пойдешь?
- Нет, - помотал усталой головой Гоцман и даже зажмурился от предвкушения. - Я лучше пару часов подушку придавлю. А повезет, так и на всю ночь залягу… Завтра опять карусель начнется.
- Завтра я с тобой, - быстро сказал Кречетов.
- За завтра - завтра поговорим… Бывай.
Они пожали друг другу руки. Тихо насвистывая, Кречетов направился ко входу в театр. За ним, на большом расстоянии, тоже рассеянно посвистывая, шел худой, стриженный наголо мальчик лет тринадцати, одетый в застиранную ковбойку и подпоясанные ремнем солдатские брюки.
Через десять минут Кречетов, выслушавший заверения администратора Шумяцкого в совершеннейшем почтении, сидел в гримерке Тони и, улыбаясь, вслушивался в звуки скандала, который певица устраивала костюмерше.
- Это поглажено?! Вот ЭТО - поглажено?! - рвалось в полуоткрытую дверь. - Взгляните на этот шов!!!
- Антонина Петровна! Со сцены ж никто не увидит…
- Я увижу!!! - взвился поставленный голос Тонечки. - Этого достаточно!!!
Она влетела в гримерку, переполняемая чувствами. И, как всегда в такие моменты, показалась Кречетову особенно красивой.
- Антонина Петровна, вы сегодня блистательно выглядите. - Он встал, щелкнул каблуками, склонился к ее руке.
Как в старой армии, подумалось Кречетову. Только до революции звания майора не было, его еще при Александре III отменили… Поймав себя на этой мысли, он сам себе подивился: сколько ненужных сведений скопилось в его голове!…
- Виталий, давай без пошлых комплиментов! - дрожащим от негодования голосом бросила Тоня. - Не нужны мне сейчас пошлые комплименты, ты понимаешь это или нет?! И потом, почему ты здесь сидишь? Мне нужно переодеваться!…
- Пожалуйста, не надо со мной так разговаривать, - мягко улыбнулся Кречетов.
- Ах так!… А ну пошел вон!
Кречетов сильно схватил ее за запястья, притянул к себе, властно заглянул в глаза:
- Со мной. Не надо. Так. Разговаривать…
Через несколько секунд Тонечка сдалась. Капризно надула губки:
- Извини… но… но я же должна настроиться.
- Это ты меня извини, - усмехнулся Кречетов. - Настраивайся. А я пойду.
Он поцеловал ее, подхватил с гримерного столика фуражку и вышел.
- Что вы там копаетесь?!! Я сказала, один шов, а не все платье!!! - догнал его уже в фойе свежий голос Тонечки.
Глава двенадцатая
Двор, в котором жил Давид Гоцман, видел на своем веку всякое. Но такие вещи приключались здесь нечасто. А потому многочисленные обитатели двора высыпали из своих коммунальных обителей и с приличествующими моменту разговорами созерцали, как двое потных грузчиков волокут вверх по лестнице галереи пианино. Сзади их страховал гордый до слез Эммик с объемистым узлом на плече. Его вишневые глаза сияли от счастья.
- Эммик, это шо? - поинтересовалась тетя Песя, наблюдая за тем, как грузчики, пыхтя, вволакивают инструмент на площадку.
- Это наше, мама, - гордо улыбнулся сын. - Будет у комнате стоять.
- Ой, вей! Так это ж дорогая вещь…
- Начинаем жить, мама!
Тетя Песя аккуратно постучала ближайшего к ней грузчика по мокрой спине:
- Смотрите глазами! Вы ж его так пошкрябаете!
- Шо вы кудахчете, мадам? - прохрипел грузчик. - Та шо мы, в первый раз?
- Ставь его щас же! - приказала тетя Песя. - Дай проход!
Она с трудом протиснулась между пианино и перилами галереи, на ходу любовно погладив полированный бок инструмента, и деловито пощупала узел на плече Эммика. Понизив голос, шепнула:
- И где ты это взял? Ты шо, не мог принести ночью? Давид Маркович здесь…
- Успокойтесь, мама! - счастливо всхлипнул Эммик. - Это Циля дает за собой приданое!
- ШО?!
Только тут тетя Песя заметила спокойно стоящую у подножия лестницы мадам лет тридцати, почти не уступающую ей в объемах и жизненном опыте. На ее решительном лице было ясно написано, что она - Циля и пришла надолго.
Клокоча от ненависти, тетя Песя выхватила узел из рук сына и запустила им в пришелицу. Попала. Даже не покачнувшись, Циля невозмутимо подняла узел из пыли и отряхнула. Такая наглость вывела тетю Песю из себя настолько, что она перешла к решительным боевым действиям - кряхтя, сбежала вниз и неслабо толкнула Цилю в плечо:
- Иди отсюда, шаромыжница!
- Не трожьте ее, мама! - со слезами в голосе воскликнул Эммик. - Это моя жена!
- Какая здесь тебе жена?! Здесь твоя мама!!! - правильно расставила приоритеты тетя Песя и снова повернулась к новоявленной невестке: - Иди отсюда и пианину свою забери, шоб я не видела!…
Циля, недобро глядя на свекровь, перекинула узел на левое плечо, мощной рукой молча отодвинула тетю Песю и стала подниматься по лестнице. При каждом ее шаге ступени жалобно скрипели.
- Кудой?! - задохнулась от такой наглости тетя Песя. - Кудой ты идешь, я тебя спрашиваю?!!
Дорогу ей загородил сын, готовый постоять за супругу. Пока они боролись внизу, Циля добралась до галереи, по пути сдвинув бедром пианино и загородив им дверь в комнату Гоцмана. В этот миг тетя Песя одолела сына и бросилась за невесткой, потрясая кулаками.
- Мама! Мама же! - взвыл Эммик, спеша следом. - Мы расписались, мама!…
- Ты вгоняешь маму в самый гроб и даже глубже!…
…В этот патетический момент Гоцман проснулся, так и не успев толком отдохнуть. Выйти на галерею у него не получилось - дверь подпирало пианино. Пришлось стучать в окно. Грузчик сдвинул инструмент, и Гоцман, зевающий и застегивающий на груди гимнастерку, шагнул в эпицентр бури.
- Вот штамп, смотрите! - Эммик торжествующе потрясал своим замусоленным паспортом. - Давид Маркович, здрасте! Скажите, я же имею право?! Нет, вы скажите, имею?! Имею! - Он гордо распахнул перед Цилей дверь своей комнаты. - И мы будем жить здесь!
- А? Нет, вы видели?! - Тетя Песя, выхватив из руки сына паспорт, ткнула его Гоцману под нос.
- Поздравляю, тетя Песя, - вздохнул Давид, мельком взглянув на штамп. - Кстати, Эммик, тебе уже паспорт пора менять… Ты ж до войны последний раз получал.
Эммик и Циля захлопнули за собой дверь так, что галерея содрогнулась. Тетя Песя, сорвавшись с места, метнулась к своей комнате и через минуту с подушкой и одеялом вломилась в дверь к сыну.
- Мама!!! - взвыл Эммик на всю Одессу. - У вас имеется другая комната!!!
- Я в своем доме!!! - не менее категорично ответила тетя Песя…
Тяжело вздохнув, Гоцман облокотился на перила, с досадой сплюнул во двор, размял пальцами «Герцеговину Флор» из кречетовской пачки. Вот и выспись тут, попробуй…
Аборигены тем временем деловито щупали пианино и со знанием дела сравнивали достоинства ленинградской марки «Красный Октябрь» и трофейного «Циммермана». Ворковал патефон, гундосило последние известия радио. Из полуоткрытых дверей вырывалось дружное гудение примусов. Гоцман принюхался - кто-то жарил на маргарине бычков…
Он еще раз сплюнул и поймал приветливый взгляд дяди Ешты.
- Добрый вечер, Давид Маркович…
- Добрый, добрый, - проворчал Гоцман в ответ. - Скажете тоже - добрый…
В коридоре УГРО, несмотря на воскресный день, снова было полно народу и толкотня хуже, чем на Привозе. Только что семечками не торговали. Запаренные конвоиры зло покрикивали на задержанных - на сей раз было их человек десять. Леха Якименко недобро глядел на это скопище и, по-видимому, уже не соображал от усталости, кто он и где находится.