- Был такой мутный фраерок - Эва Радзакис… Крутил баранку инкассаторской машины. Потом исчез. До этого светился на восьмой Фонтана. Как-то под большой стакан болтанул, что в деле с Чеканом. Но тот не главный, крутит всем Академик.

- А кому это Эва сболтнул?

Но дядя Ешта, будто не услышав вопроса, задумчиво смотрел вверх, туда, где в вечернем небе чертили голуби. Где-то далеко свистели пацаны, прозвенел трамвай. С улицы доносились негодующие вопли тети Песи. Эммик отвечал издали, похоже, он был уже за квартал от нее.

- Давид Маркович, еще есть к тебе просьба… Хлопцы кровь свою пролили. Старались… Фиму не из наших кто-то тронул. Отмени ты свое слово. Не зли людей.

Гоцман взглянул на дядю Ешту сбоку - тот говорил вроде тихо, просительно, но лицо его закаменело.

- Ты мне угрожаешь, дядя Ешта?

Тот удивленно развел руками. А глаза были ледяными, как Черное море в январе.

Гоцман выдержал взгляд. Дядя Ешта вздохнул:

- Давид… Когда фашистам надо было задницу надрать, воры заодно с Советской властью были. И тебя уважили в горе. Все по-человечески. А дальше ж будет уже не по-людски… Зачем?

Гоцман помолчал немного, потом кивнул:

- Ладно. Последний вопрос. У кого Эва крутился на восьмом Фонтане?

Дядя Ешта снова вздохнул, медленно поднялся:

- Пора по домам…

И, уже тяжело ступив на порог своего небольшого домика, вдруг обернулся и бросил через плечо:

- Кажется, у Седого Грека. Точно не скажу…

Со стороны это, наверное, походило на пьяный танец на свадьбе - когда все уже подзабыли, зачем собрались, и цель существования заключается в том, чтобы потоптаться в центре комнаты, почти касаясь носами и иногда хватаясь друг за друга для равновесия. Примерно так двигались сейчас по кабинету УГРО Гоцман, Довжик и Якименко. Разве что это была не свадьба и пьян никто из них не был. Но возбуждение явственно читалось на их лицах. Это был тот самый момент в оперативном расследовании, когда все чувствуют: вот, пошло, пошло!…

- Седой Грек, Седой Грек… - бубнил под нос Довжик. - Что-то знакомое…

- Ну-ну-ну! - поощрял его Гоцман. - Напрягай!… Лицо Якименко внезапно просветлело. Гоцман и Довжик с надеждой уставились на него.

- Артель биндюжников!… - внезапно выдал Леха. Усы его вдохновенно подпрыгнули, и он стукнул кулаком о кулак. - Вспомнил!… В августе прошлого года был заход по контрабанде. У них там паренек во время шторма потонул… Мы разбирались. У него пять баркасов, своя мастерская на берегу. Недалеко от судоремонтного завода, ну, где кладбище кораблей… В батраках - два пленных румына из автороты.

- А Константин Григорьич говорил о судоверфи…

- Там же ремонтируют грузовики, - кивнул Якименко. - Там у них тогда «Джи-эм-си» был, кажется, «Интернэшнл» и еще «студер».

- Море рядом. Контрабанда… Какую статью им навинтили, 59-9?

- Не, 83-ю, - помотал головой Якименко. - Поскольку повторная, выслали за пятьдесят километров от границы… Но разве ж то для них мера?… Я давно говорю, пора уже кодекс пересматривать…

Гоцман, не дослушав, от души хлопнул Леху по плечу. Тот польщенно покраснел, махнул рукой, дескать, чего уж там…

Совещание прервал бурей влетевший в комнату Омельянчук. Седые усы начальника УГРО воинственно шевелились.

- У вас шо здесь?… Пурим - позже! Жуков в город вышел! Все на охранение! Давид Маркович, ты лично трешься возле маршала… Остальные - вдоль оцепления. Задача ясна?

- Пусть армейцы взмокнут! - рявкнул Гоцман. - У нас дело!

- Давид, не расходуй мне последний нерв! - тоже повысил голос Омельянчук. - Маршал ходит средь людей! Не дай бог, кто кинет руку!… Ну, пошли!

В центре обнесенного чугунной решеткой сквера, у клумбы застыл, словно изваяние, статный игреневый жеребец. На секунду Гоцману даже показалось, что это не конь, а мастерски сработанный муляж, специально привезенный для фотосъемки. Но вот жеребец коротко повел головой, переступил с ноги на ногу, и Гоцман понял - конь чувствует тяжелую руку седока и потому стоит смирно…

Жуков был в белом летнем кителе с тремя Золотыми Звездами Героя Советского Союза и синих брюках, заправленных в надраенные до блеска сапоги. Его властное, крупное лицо было строгим и решительным. Собравшиеся фотокоры взапуски щелкали затворами камер, запечатлевая исторический момент. Рядом с камерой, удерживая на лицах выражение радости, близкой к восторгу, толпилось руководство города и области.

- Ну и где здесь люди? - недовольно обернулся Гоцман к Омельянчуку.

Вместо ответа тот чувствительно подпихнул его к клумбе. Обернулся к Довжику и Якименко и кивнул охраннику, сержанту специальной службы:

- Эти со мной!

- Проходим!… - Охранник приоткрыл тяжелую чугунную калитку в ограде сквера.

В этот момент Якименко поймал спокойный взгляд Гоцмана и, помявшись, протянул:

- Та не… Мы здеся обождем…

Жуков между тем спрыгнул с коня, передал повод адъютанту, взглянул на часы. И раздраженно покосился на очередного фотокора, юлившего рядом:

- Товарищ Маршал Советского Союза, еще один снимок… Пожалуйста… Для «Черноморской коммуны». Маршал Победы с ребенком на руках. А рядом - руководство области…

Руководство во главе с первым секретарем обкома Кириченко и председателем облисполкома Горловым, не дожидаясь реакции Жукова, поспешно сгруппировалось за его спиной. Появился и ребенок. Это был чисто вымытый по случаю и буквально хрустящий накрахмаленной рубашкой очкастый пионер, подобострастно смотревший на маршала. Гоцман встал рядом с фотокором. Машинально хлопнул себя по карману, но тут же подумал, что курить в такой ситуации вряд ли позволительно.

- Чуть левее!… Чуть правее!… - бодро командовал фотокор «Черноморской коммуны». - Алексей Илларионович, я вас так ласково попрошу - вашу знаменитую улыбочку!…

Первый секретарь обкома заулыбался еще шире.

В этот момент через чугунное ограждение перемахнула чумазая маленькая фигурка. Охранник в последний момент успел ухватить пацана за рубашку. А тот огласил окрестности диким криком:

- Дядя Жора! Дя-я-ядя Жо-о-ора-а-а!

- Это что тут за племянник?… - Суровое лицо Жукова разгладила неожиданная улыбка.

- Я - Мишка Карась! - завывал пацан. - Я тоже сфоткаться хочу!… Для «Черноморской коммуны»!

- Тащи его сюда! - рассмеялся маршал. Охранник, пыхтя, приволок Мишку к Жукову. Карась как ни в чем не бывало бойко протянул командующему ладонь:

- Здрасте, дядя Жора!

- Здорово, Мишка Карась! - Жуков с улыбкой пожал его грязную лапу и обернулся к областному руководству: - Вот каких шустрых мы освободили!…

Лица руководства расплылись от удовольствия. Все улыбались так сладко и кивали так усиленно, что при желании группу можно было принять за дружественную китайскую делегацию.

- А ну, давай с двумя!… - Маршал неожиданно нагнулся и подхватил на руки полуобморочного пионера и Карася.

- Он грязный, товарищ Маршал Советского Союза, - осторожно кивнул на Мишку фотокор.

- А мы всяких освобождали! Отмоем! Снимай!…

Камера щелкнула несколько раз подряд.

Жуков опустил мальчиков на землю, вытер вспотевший лоб. Очкастого пионера тут же уволокли в толпу, а Мишка, уже окончательно освоившись, снова протянул руку командующему:

- Спасибо, товарищ маршал!

- Бывай здоров, Мишка-одессит! - улыбнулся Жуков.

Сияющий Мишка развернулся было по-строевому на месте, чтобы дать драла, но тут его сгребла за ворот твердая, уверенная рука. Задрав голову, Мишка с тоской убедился в том, что рука эта принадлежала Гоцману.

- Возьмите, товарищ Маршал Советского Союза…

На ладони Гоцмана лежала красивая, с позолотой «омега» на кожаном ремешке, извлеченная из Мишкиного кармана.

Жуков взялся за запястье - пусто.

- Чисто сработано… - Маршал взял с ладони Гоцмана свои часы и, хмыкнув, протянул их Мишке: - Ладно. Дарю.

Все замерли, провожая глазами удалявшегося командующего, а начальник контрразведки округа полковник Чусов бросил одному из подчиненных: