- Выдали по накладной?

Пошарив по карманам штанов, Фима молча протянул измятую накладную.

- Фима!… - Гоцман одним махом, без тоста, осушил рюмку и аккуратно поставил ее на стол.- Опять?!

- Да он мне сам ее отдал! - стукнул себя в грудь Фима.

- Это же подотчетный документ!…

- Ой, я тебя умоляю!… - протянул Фима. - Ты посмотри ее, посмотри… Это ж подделка, или я румын. Я покажу ее кой-кому, и они расскажут, где рисуют такой халоймыс.

Но Гоцман, бегло взглянув на бумагу, спрятал ее в карман пиджака.

- Так. Больше ты никуда не полезешь. Завтра придешь, напишешь заявление. Когда зачислят в штат, тогда и будешь совать шнобель у все щели… - Он сердито посопел, вертя в руках рюмку. - Где те несчастные гимнастерки?!

- Сменял на мыло, - быстро ответил Фима.

- Как сменял?! - застонал Гоцман. - Это ж казенная вещь! В общем, так! Завтра!… Сядешь!… У моем кабинете!… И будешь читать Уголовно-процессуальный кодекс от заглавной буквы «У» до тиража и типографии…

- Ой-ой-ой, - насмешливо протянул Фима, - напугал бабу…

Гоцман рывком поднялся с лавки, раздраженно отошел, хлопая себя по карманам в поисках папирос. Фима поймал на себе сочувствующий взгляд Арсенина. На развеселом одесском застолье этот немолодой человек со спокойными строгими глазами смотрелся немного странно.

- Он жесткий… ваш Давид Маркович.

- Дава?! - поразился Фима. - Я вас умоляю! Та он добрый, как телок! Я вообще не понимаю, шо он с таким характером забыл в милиции! Ему ж на самом деле не блатных, а мотыльков ловить!… Вот Марк был - это таки да! Они с Давой меня взяли у Привоза на кармане. Марк запер у свой сарай. И держали месяц под замком, босяки такие. Пока не дал им слово завязать…

- И завязали? - улыбнулся Арсенин.

- Завязал, - тяжело вздохнул Фима. - Полгода мучился, аж зуб крошился. «Скажи, шо Фима больше не ворует, - дурашливо пропел он, - шо всякий блат навеки завязал, шо понял жизнь он новую, другую, которую дал Беломорканал…» - Он снова посерьезнел. - А потом фашист пришел, так было чем заняться…

- Чем же, если не секрет? - заинтересованно спросил Арсенин, придвигаясь ближе.

Фима беззаботно махнул рукой:

- Та бросьте. Кому это интересно?

- Ну, я же о вас ничего не знаю… И вообще… человек новый.

- Ну, в катакомбах ошивался, - неохотно произнес Фима, отводя глаза. - Туда-сюда… Попал однажды в облаву, как раз в мае сорок второго, когда Лещенко приезжал с концертом, думал - конец. Но ничего… Ой, тогда Одесса была такая странная, шо всюду висели немецкий, румынский та итальянский флаги, вы представляете?… Один раз по глупости газами траванулся… С тех пор покашливаю иногда…

- Надо будет вас посмотреть, - озабоченно проговорил Арсенин.

- Та я вас умоляю! - рассмеялся Фима. - Вы лучше за Давой следите, он же ж себя не бережет…

- У вас есть какие-нибудь награды за участие в подполье? - продолжал расспрашивать Арсенин.

- Андрей Викторович! Шо вы все за меня?! Давайте выпьем за нашего именинника… Где он пошел?! Ну, не важно. За то, шобы у Давида Гоцмана было очень большое счастье и очень, очень маленькие неприятности! А лучше - совсем без них!…

- Давайте танцевать! - очень кстати предложила на другом конце стола тетя Песя и смущенно зарделась.

Дядя Ешта выставил на подоконник своего домика скромный, обшарпанный патефон, покрутил ручку, заводя пружину. «Счастье мое я нашел в нашей дружбе с тобой…» - вибрирующим тенором запел душка Георгий Виноградов.

Несколько галантных мужских рук протянулось к тете Песе, приглашая ее на танго. Она выбрала Омельянчука и блаженно поплыла в его объятиях, смеясь над шутками седоусого полковника…

…Через несколько часов, уже ночью, Фима с Гоцманом стояли у стены дома, для пущей устойчивости держась друг за друга. Гости разошлись недавно, в соседнем квартале слышалось их нестройное пение. Над головами друзей качалось огромное одесское небо, полное звезд.

- …Ты же знаешь, как я любил твоих, - говорил Фима, - и Гуту Израилевну, и Мирру, и Анютку… Нет, ты меня не перебивай, ты послушай… Нету их, Додя! Нету! Так, видимо, рассудил Господь Бог. А ты жив, понимаешь?! Ты должен жить!…

- Фима, - серьезно произнес Гоцман, кладя свои лапищи Фиме на плечи, - ша. Ты делаешь мне больно.

- Ты мне тоже.

Гоцман отпустил друга и тут же обнял его.

- Фима!…

- Давид!…

Со скрипом распахнулась оконная рама. В темноте забелело строгое мужское лицо.

- Давид Маркович! - внушительно произнес разбуженный обладатель лица. - На секундочку: сейчас начало первого! Я все ж понимаю, все мы люди, у всех нас праздник, и вообще чудесная летняя ночь. Но мне, к примеру, утром еще и на работу!…

- Может, тебе в окно гранату бросить? - задумчиво поинтересовался Гоцман. - Или шмальнуть разок?

- С днем рождения, Давид Маркович, - поспешно произнес человек и закрыл окно.

- «С днем рождения»! - передразнил Фима, качаясь. - А?! Давай ему хоть стекло разобьем, шо ли.

Он нагнулся, зашарил по земле в поисках булыжника. Гоцман удержал друга:

- Одного… ночью… я тебя не отпущу.

- Давид! - возмутился Фима. - Кто тронет Фиму Полужида в Одессе? Это же ж смешно сказать, не то шо подумать! Меня один раз потрогали румыны, и их очень быстро прогнали с Одессы до Бухареста…

Гоцман решил обидеться.

- Ты не хочешь, шобы я тебя проводил, - пробубнил он под нос. - Шифруешься. От друга!

Отнекиваться Фима не стал. С загадочной улыбкой потрепал Гоцмана по плечу, просто ответил:

- Да.

Еще раз обнялись, расцеловались на прощание. Гоцман хитро ухмыльнулся:

- Красивая?…

- До-о-одя… - обиженно протянул Фима, разводя руками. Дескать, ну как же ты мог подумать другое?…

- Ну давай, - тихо произнес Гоцман, наблюдая, как друг скрывается в подворотне.

А сам запрокинул голову, вглядываясь в звездное небо над своим домом.

Как-никак у него был сегодня - нет, уже вчера - день рождения.

А потом, у него еще были дела.

Глава шестая

Он боялся, что военного следователя майора Кречетова не окажется на месте - как-никак ночь с субботы на воскресенье, но он был. Прокуратура не знала выходных. Настольная лампа выхватывала из темноты нервно отбивающую какой-то ритм руку майора юстиции. Лицо оставалось непроницаемым, но огонек в глазах светился. Гоцман внимательно в них всматривался - очень хороший, правильный огонек светился в глазах майора. И одинокий орден Красной Звезды на кителе был ему к лицу. Давид уважал людей, у которых правильный огонек в глазах мог сиять в любое время дня и ночи. Похоже, майор был именно из их числа.

- Наимов, говорите, отказался? - переспросил Кречетов, раздраженно хлопая телефонной трубкой по рычагу. - Занято… Нашли когда разговаривать!… И на каком же, интересно, основании?…

- Нету тела - нету дела… - Давид смущенно прикрыл ладонью рот. - Ох, извините - такой выхлоп… Тут просто день рожденья выскочил нечаянно. Прямо от стола - к вам. Вы извините, шо так поздно…

- Ничего-ничего… - Майор наконец дозвонился, куда хотел. - Алло, Кречетов говорит! Какого черта занимаете служебную линию?… Выслать дежурную машину к следователю Наимову и доставить его ко мне в кабинет! Прямо сейчас! Нет дома - значит, найти! Все, выполняйте!

И брякнул трубку на рычаг. Гоцман продолжал с интересом рассматривать офицера.

- Давайте к делу, - бросил Кречетов. - Итак, обмундирование сгорело, схрон уничтожен. Но у нас есть приметы преступников, так?

- Нету.

- Весело… Остается тотальная проверка всех складов и воинских частей. - Майор аж присвистнул от такой перспективы, но тут же упрямо тряхнул головой. - Так, хорошо. Какие еще есть варианты?

- Шо я к вам пришел… - медленно проговорил Гоцман. - Оперативным путем удалось прояснить, с какого склада то богатство прибыло…

- Как это? - Неподвижное лицо Кречетова порозовело от волнения и стало почти мальчишеским. Он нетерпеливо уставился на Давида.