Она села напротив, наклонилась к Гоцману. Ее незднешнее, ночное лицо было совсем рядом. Глаза светились. «Зеленые? - отстраненно подумал Гоцман. - Или?… А от меня еще несет, как от бочки… Ужасно…» Других мыслей не было. Чашка жгла руки. Сердце колотилось странно, но не пугающе.

- Поверьте, Давид Маркович, Фима - абсолютно честный человек. Он говорит, что даже не помнит, как… ну… залезать в чужой карман. И очень не любит вспоминать свое прошлое…

- Д-да… - сдавленно произнес Гоцман и поспешно отхлебнул чаю. Чай был крепкий, как деготь. - Надо было военкому в морду… Простите, лицо начистить надо было.

Она тихонько рассмеялась:

- Так Фима и начистил.

Гоцман поставил чашку на стол. Торопясь, поднялся.

- Может, еще чаю? - растерянно произнесла Нора.

- Нет, нет, спасибо. Дел по гланды.

«Во дурак… "Дел по гланды". Осталось только матюкнуться в ее присутствии. Не, ну дурак…» - Он неуклюже двинулся к выходу, злясь на себя и еще больше злясь оттого, что злится.

- Вы заходите… - Нора со свечой в руке шла следом. - Фима столько о вас рассказывает. А я вас и не знаю совсем…

- Вы извините, шо я вас разбудил…

- Я не спала,- улыбнулась Нора, - читала Бунина… Вы знаете, он же жил здесь, в Одессе. На Херсонской, сорок четыре…

- На Херсонской? - переспросил Гоцман. - Пастера то есть?

- Да, на Пастера… И женился он в Одессе в первый раз…

- Кто?…

- Бунин… Может, что-нибудь передать от вас Фиме?

- Шо у вас прекрасные глаза, - попробовал усмехнуться Гоцман.

Она улыбнулась в ответ - спокойно, без всякого кокетства, и он смутился еще больше. Торопливо вынул из кармана фонарик - тут, пожалуй, шею свернешь в темноте, на лестнице этой…

И услышал гулкий, быстрый топот ног по ступеням. Наверх. Несколько человек.

Он успел оттеснить Нору, выхватил пистолет, прикрылся дверью… Руки сами проделали все, что нужно, мгновенно и бесшумно. Реакция, отточенная еще довоенными годами и отшлифованная до совершенства войной.

- Убрать фонарь! Осветить себя! - рявкнул снаружи задыхающийся от бега голос.

- Леша? - удивился Гоцман, опуская ТТ. - Ты чего тут?

- Беда, Давид Маркович, - выдохнул Якименко, вваливаясь в квартиру. - Фиму убили.

За спиной Гоцмана приглушенно вскрикнула Нора.

Он не очень понимал, где он и что происходит. Светила луна. Потом, кажется, сверкала молния. Это была фотовспышка. Она выхватывала из тьмы тело Фимы. И снова все проваливалось во тьму, пронизанную звездами одесского неба. Когда-то - или совсем недавно, несколько часов назад, - в это небо они смотрели вдвоем… И пели песни. И сидели рядом за праздничным столом…

Взвизгнули тормоза, из машины вышли Тишак, Довжик и Арсенин. Гоцман с удивлением услышал собственный властный голос:

- Не топтать! Арсенин - к телу, а вы - в дом, помогайте там…

Еще одна фотовспышка…

- …Семечки, карандаш, паспорт, два рубля мелочью, - всплыл голос эксперта Черноуцану. - Я приобщаю к делу?

И снова Гоцман подивился своему голосу, разумному, по делу:

- Приобщайте…

…И снова фотовспышка.

- Проникающее ножевое ранение в сердце, - тихо произнес Арсенин. - С поворотом. Удар был сильный…

- Потом, Андрей Викторович…

Из дома появился растерянный, заспанный Родя в сопровождении Якименко. Он показывал куда-то рукой, наверно, рассказывал, как обнаружил труп…

Лязгнуло железо. Это закрыли за Фимой дверцу медицинского фургона.

Перед столом Гоцмана, понурив голову, сидел Родя. За своим столом приютился Якименко, с тревогой всматривавшийся в почерневшего от горя Давида.

- Дальше…

- Дальше он не поверил, буцнул меня в челюсть, - всхлипнул Родя. - Я снова объясняю, как глухому: «Фима, если б это был партбилет или червонец, так было б за шо думать! А это же бумажка с кое-как печатью! То мог бы сколапуцать даже каждый пионер, своими сопливыми руками!»

- И где эта накладная? - перебил Гоцман.

- Не знаю, - покачал головой Родя. - Он забрал с собой… Не видел.

- Дальше…

Гоцман пошарил взглядом по столу, разминая в пальцах папиросу. И тут же забыл, что ищет. Якименко, привстав, молча положил перед ним спички, Гоцман машинально кивнул, взял коробок и забыл - зачем…

- …Я вышел где-то через час, - сверлил мозг плаксивый непроспанный голос Роди. - Собрался до ветру. Подошел к забору… Шо-то вроде как лежит… Я подошел, толкнул, смотрю - Фима!… Взялся за него - на руке липко… Так я развернулся и сюдой, до вас… Сказал дежурному…

Помолчав, Гоцман выдвинул ящик стола, выбросил на стол несколько смятых синих купюр по десять червонцев каждая. Изображенный на деньгах Ленин в овальной рамочке глянул на Родю насмешливо и презрительно.

- А это кто рисовал? Тоже не ты?

- Давид Маркович… - укоризненно протянул Родя. - Я же так посочувствовал вашему горю… А тут какие-то триста карбованцев…

- Я ищу причину, - разлепил губы Гоцман. Родя вскинул руки к потолку: а я знаю?…

Гоцман смел фальшивые деньги в ящик. Снова наткнулся пальцами на спичечный коробок. Машинально задымил, положив на стол рядом с собой карманную закрывашку.

- За шо еще говорили с Фимой?

- За карточки эти… - Родя, поколебавшись, со вздохом достал из кармана измятые продуктовые карточки, выложил на стол. - Он просил склеить. Сказал: «Сделай, Родя, это для друга». А я шо? Склеить - так склеил…

Мертвеющими пальцами Гоцман взял карточки, карточки Марка. Сжал зубы. В глазах все плыло, двоилось. Он закусил до боли губу.

- Конвойный! - не своим голосом гаркнул Якименко, вскакивая. - Выводи!…

Влетел милиционер, схватил Родю за шиворот и, испуганно оглядываясь на задыхающегося Гоцмана, выволок в коридор. Якименко, опрокинув стул, кинулся к графину, плеснул воды в стакан.

- Уйди-и-и… - из последних сил выдавил из себя Гоцман, зажимая руками рот.

- Ушел! Уже ушел, Давид Маркович…

Бледный, в испарине, капитан Леха Якименко выскочил в коридор, захлопывая дверью рвущийся наружу беспомощно-звериный вой…

Глава седьмая

В подворотне, подпирая стену, с рассеянной улыбкой на лице стоял Чекан. Покуривал, щурясь на противоположную сторону улицы. Точнее, на дверь сберкассы, возле которой только что появился преисполненный важности милиционер в белой гимнастерке. Его ладонь лежала на кобуре нагана.

- Мент подошел, - еле слышно обронил Толя Живчик. Он свернул в подворотню с улицы и наклонился к Чекану прикурить. - Кобура не пустая. Сейчас подъедут.

- Уже подъехали, - ухмыльнулся тот. Живчик обернулся.

Скрипнули тормоза. Напротив сберкассы замер «Виллис» под тентом. Из него выпрыгнули двое работников инкассаторской службы Министерства финансов, вооруженных автоматами. Козырнув милиционеру, быстро вошли внутрь. Джип стоял с работающим мотором, водитель, держа наготове пистолет, внимательно оглядывал улицу. Щуплый носатый парень, разболтанной походочкой миновав «Виллис», окинул машину равнодушным взглядом и пренебрежительно сплюнул себе под ноги. Шофер выразительно мотнул головой - вали, мол, отсюда, нечего глядеть.

- Ну и шо мы вылезли на улицу? - тихо бубнил Живчик, мусоля папиросу. - Посидели бы еще пару дней на хате…

- Я без дела скучаю, - скупо обронил Чекан, не сводя глаз с «Виллиса».

Инкассаторы вышли из магазина, быстро перепрыгнули через низкий борт машины, и джип резко взял с места. Милиционер, козырнув вслед, неспешно отправился на угол.

- Двадцать пять секунд, - еле слышно произнес Чекан, бросив взгляд на часы. - Неплохо работают.

- Угу, - согласился Живчик. - Два ППШ, водитель не дурак с волыной и мент еще.

- Ида так и говорила…

Оба одновременно бросили папиросы и двинулись из подворотни на улицу. Щуплый носатый парень, поравнявшись с ними, убедительно запнулся носком разбитого ботинка о бровку и налетел на Чекана, как бы случайно соприкоснувшись пальцами с его карманом.

- Ой, звиняйте…