— Оценил? — строго спросил Орлов у Чалого. — К кому, собственно, пришли?

— Оценил, — вздохнул винторезчик и исчез.

Галя стояла перед Орловым, глядя на промасленный бетонированный пол. Орлов вдруг подумал, как совершенно не подходят к ее юбке и кофточке белые лакированные туфли и пожалел одинокую, двадцатипятилетнюю Галю, которой крайне нужно было замуж и следовало одеваться красиво и по возможности модно, чтобы выглядеть не хуже молодых своих подруг…

— Ну, так еще раз вкратце, что ты там стрекотала?

Галя удивленно вскинула глаза:

— Тебя Леонид Исакич вызывают.

— Смотри, какое начальство выросло вдруг! — неодобрительно отозвался о мастере Орлов. — Они меня вызывают, а сами не могли ко мне пожаловать?

— Милиционер пришел, — доложила Галя, внимательно рассматривая лицо Орлова. — Должно быть, ты отличился где-то, а? Одни недоразумения с вами, молодыми.

— Хм! — сказал Орлов. — А как ты думаешь, Галинка, что бы ему от меня? Жизнь моя строгих правил…

Он шел следом за Галей, думая о том, какая у нее женственная фигура, и удивлялся, почему же она не может выйти замуж?

— Знаем-знаем, каких вы строгих правил! — говорила Галина, вышагивая по бетонным плиткам перед Орловым. — Все ремзаводское общежитие пасется возле райповских продавщиц. Можете не отпираться.

Он понял, куда закидывает Галина. Проверочный вопрос. Ничего-то она про его личную жизнь не знает, потому что Орлов никогда возле райповского общежития не был.

Но зачем он понадобился милиционеру? Если бы было что-то из ряда вон — то его бы вызвали повесткой… Так и не обнаружив за собой какой-либо вины, но на всякий случай приготовившись к худшему, и пришел Орлов в маленькую остекленную с четырех сторон конторку мастера цеха.

— Вот, Орлов, желает с тобой товарищ милицейский старший лейтенант побеседовать, — сказал ему Леонид Исакич. — Надо, Коля, пойти навстречу, прореагировать… Ну мы, это, на данную тему с тобой уже беседовали. А теперь надо отозваться… — Он пощелкал пальцами в воздухе: — Ты ведь, Орлов, толковый парень и сразу поймешь, что к чему.

В милицейском Орлов без труда узнал каменского участкового инспектора и как-то сразу успокоился.

Иван Дмитрич поздоровался с ним за руку и стал расспрашивать о жизни, хотя, подозревал Орлов, участковый уже все знал о нем, но все же он рассказал о себе добросовестно и подробно.

Сам он здешний уроженец, а родители кубанские казаки. После армии Орлов вернулся на свою родину, а родители — на свою. Живет он в общежитии, работает, как все простые люди. Ездил в гости на Кубань, но пока его туда почему-то не тянет… Жениться еще не собирается, невеста не выросла. Книги читает регулярно, смотрит по телевизору программу «Время» и слушает радио… В международной обстановке ориентируется, газеты начинает читать с передовых статей, а заканчивает метеосводками… Алкоголем не увлекается, при жажде не прочь пропустить пивка. Вот. Такой уж он человек…

— Н-да, братец, отчитался ты, как на исповеди перед попом, — почесал затылок Иван Дмитрич. — Ну, а вот случаем, мог бы помочь человеку в беде, выручить, так сказать?

— Кто же откажется? Человек, как говорится, человеку… Но только сперва выяснить надо, кто таков, да что за беда. А то, вон, по утрам встречаю у галантерейного магазина, на одеколон гривенники сшибают. Тоже ведь у них беда, да еще какая!

И тут вдруг снова всплыло слово — «наставник», и Орлов все понял, нахмурился и затосковал.

— Значит, как я вас достаточно прозрачно понял, товарищ старший лейтенант, это просьба? — переспросил задумчиво Орлов. — И я, если захочу, если у меня достаточно веские основания, могу и отказаться?

— Совершенно точно! — подтвердил Иван Дмитрич, почему-то смутившись от строго напряженного взгляда Орлова. — Мы на заводе этот вопрос уже согласовывали с товарищами, так что нам ответили — на усмотрение мастера. Не ты, так другой, но все же, Орлов, подходишь ты по всем параметрам для такого дела… Вот и Леонид Исакич тебя рекомендует… — Старший лейтенант неожиданно еще больше воодушевился и заговорил решительно, обращаясь одновременно к обоим. — Вы поверьте на слово: паренек он хороший, неплохой, одним словом. Это только стечение обстоятельств…

Орлов слушал эти уверения и следил за лицом мастера. Во время короткой, бурной речи участкового Леонид Исакич смотрел на Орлова, покачивая головой, дескать, что же ты, парень, робеешь и отказываешься, цену себе набиваешь, что ли? Получалось, что мастер был полностью на стороне участкового, и они уговаривали Орлова как бы вдвоем…

— Ну хорошо! А если ваш смирный мальчик наведет в цех своих корешей? — тихо усомнился Орлов. — Залезут они в инструменталку, сопрут инструменты, или, страшно сказать, на рабочем месте пьянку устроят?.. А у нас цех коммунистического труда, вон, вам про то и Леонид Исакич  с к а ж у т… Значит, из-за вашего мальчика прости-прощай наше высокое звание?.. У нас, между прочим, план есть, который закон, у нас люди семейные, им деньги надо…

От его слов лицо мастера вдруг заострилось.

«Прореагировал! — усмехнулся про себя Орлов. — Откликнулся… Так-то он и реагирует, голову только мне морочит… Гибкий больно, как водопроводный шланг!»

— А что паренек-то? — уже без напора, просто так, из любопытства спросил Орлов. — Скоро к нам выходит?

Мастер со вздохом кивнул.

Перед мысленным взором Орлова почему-то всплыло лицо Коти, скривившееся в гнусной ухмылке, и исчезло.

— Ну, что? — спросил Анатолий Сучков. — Прогремел, брат?

— Да уж, — только и нашелся что сказать Картошкин, откладывая на диван каменский «Голос труда».

— А ведь смотри, какая ты, Валентин, все-таки фигура! — Сучков вновь развернул газету, поискал. — Ага! Вот! Ты, стало быть, пропивший свою кадушку, каменский Диоген, ты попрал всю философию, ибо в ней суесловие и обман… Полный переворот в науке…

В ответ Валентин Иваныч только тряс головой и сокрушался.

— Выходит, теперь ты человек исторический, — уважительно донимал Валентина Иваныча сосед. — Ведь сколько же теперь про тебя людей узнают? Нашу-то газетку, поди, и в Москве получают, на всю Россию известность.

Газету принесли в субботу днем. Анатолий Сучков, подбивавший Картошкина отметить историческое событие, так и удалился удивленный. На Валентина Иваныча нашла самая натуральная блажь — не хочу пить и будьте здоровы!

К вечеру старший Картошкин навострился в казенную баню. Вернувшись часу в десятом домой, он обнаружил Володьку в самом развеселом духе.

— Ты чего угораешь? — подозрительно спросил Картошкин сына. — Выпил, что ли? По родительским стопам решил?

— Да, вот, — сказал Володька, — почитай эту бумажку, сам со смеху лопнешь!

Взял Валентин Иваныч бумажку:

— Н-да! — только и сказал на это Валентин Иваныч. — Ушла, так ушла.

— Проверь лучше свое барахло, — назидательно сказал Володька. — Такие просто не уходят.

— Неужто, Максимов ее берет? — вслух подумал Картошкин.

— А мне это как-то даже все равно! — усмехнулся сын. — Ладно, хоть, ты ей шубу не купил.

— Ну да, с шубой мы не такую бабу отхватим! — воодушевился Валентин Иваныч. — Оно, с шубой если, как бы обязывает…

— Все хорошо, прекрасная маркиза! — произнес Володька всплывшую в памяти фразу.

— Ну что, прогрессируешь? — спросил Орлов юного Картошкина, поглядев, как тот управляется с молотком и зубилом. — Даже упрел весь… Похоже, сейчас бы вверх воронкой и айда насвистывать?

— Да-а, не мешало бы! — отозвался Володька, вспомнив, как вчера до двух ночи вместе с Димчиком и Витей Фроловым утюжили каменскую мостовую.