Еще одной семейной легендой была басня, что один из предков Чайковских — некий Чайка — погиб при ликвидации Запорожской Сечи русскими войсками. Это была совсем уж наглая выдумка эксцентричного дедули Михала, допившегося в своей волынской глуши до чертиков. Как известно. Сечь пала без единого выстрела. Запорожцы добровольно сдались генералу Текелию, после чего разбрелись, кто куда. Если мифический «прародитель» Чайковских запорожец Чайка и существовал, то -погибнуть он мог, только спьяну утонув в днепровских плавнях вокруг Сечи.
В 1830 году поляки восстали против России. Михал Чайковский был к этому времени уже довольно большим 26-летним оболтусом, успевшим жениться, поучиться в Варшавском университете и послужить в одном из польских кавалерийских полков, входивших в русскую армию. Немногие ныне помнят, что после наполеоновских войн, в которых поляки воевали на стороне французов,
Польша вошла в состав Российской империи под именем Царства Польского со столицей в Варшаве. Российский император Александр I принял присягу как польский король. Польша имела отдельные законы, парламент и, самое главное, целую армию, в которой служили ветераны все тех же наполеоновских войн, в свое время участвовавшие в походе на Москву 1812 года. Видите, каким «ужасным» был российский великодержавный «деспотизм»!
Возможно, кто-то спросит: чего же не хватало полякам, если они решили снова взяться за оружие? Свободы? Но их у нее было больше, чем у кого-либо в Российской империи! причина восстания лежала в польском империализме. Как и русские, поляки тоже имперская нация. Они тоже претендуют на особую роль среди славянских народов и до сих пор болезненно переживают то, что это первенство у них перехватила Россия.
Целью польского выступления 1830 года была полная независимость и захват Правобережной Украины. Но в военном отношении русская армия оказалась намного профессиональнее польской. Сам Михал Чайковский впоследствии в мемуарах вспоминал: «Польские офицеры утверждали, что нужно знать лишь то, что есть в воинском уставе. Хотя они не жгли других книг, но и не читали их». Русское офицерство, по его словам, «более предавалось кутежам» и «имело более светского лоска», но зато у многих русских можно было найти «сочинения по военному искусству, географические карты, планы битв, — одним словом, все, что может содействовать умственному развитию офицера». В результате, более «начитанная» армия разбила ограниченных вояк, державшихся только своей уставной премудрости.
К тому же русскими командовал выдающийся полководец фельдмаршал Паскевич — малороссийский дворянин родом из Полтавы. В отличие от Чайковского, он был не мифическим, а самым настоящим потомком казаков, что и доказал, взяв в 1831 году штурмом Варшаву. А Чайковский сбежал в Австрию, откуда перебрался в Париж.
Там собралась огромная колония польских шляхетских эмигрантов, которых Франция, по меткому выражению Чайковского, встретила, «как остатки великой армии Наполеона». Самым известным из этой бродячей компании был поэт Адам-Мицкевич. Волынский помещик-казакофил: сдружился с ним и, возможно, не без воздействия этого более знаменитого собрата, одну за другой стал строчить исторические повести на польском языке. Сейчас эта продукция Чайковского прочно забыта. А во второй четверти XIX века он был очень популярным беллетристом. В его прозе словно ожила безудержная брехня его полупомешанного деда. Казаки, девчата, гайдамаки многочисленными бандами запрыгали в невообразимом гопаке по страницам прозаических творений эмигранта.
Об исторической достоверности он не заботился. Зато брал бойкостью пера и, как сказали бы мы сейчас, страстью к фальсификациям. Именно Чайковский придумал в романе «Вернигора» убийство Иваном Гонтой своих сыновей во время Уманьской резни 1768 года. Исторический Гонта ничего подобного не совершал. Но выдумка Чайковского стала самым известным мифом,, порожденным его возбужденной фантазией. Хотя сейчас никто и не помнит авторства этой литературной выдумки. Как раз из романа Чайковского позаимствовал сюжет о Гонте-сыноубийце и Тарас Шевченко, использовав его в поэме «Гайдамаки».
‘ Но литературная деятельность скоро наскучила Чайковскому. Хотелось живого дела — постричь русских голов, полить русской кровушки!
Такая возможность скоро представилась. В начале 40-х годов писатель-кавалерист по поручению своих друзей отправился в Турцию. Поляки-эмигранты, оказавшиеся без страны, которую можно было бы эксплуатировать, мечтали захватить престол Черногории. Когда эта попытка не удалась, Михал Чайковский выдвинул новый прожект — федерация славянских народов под протекторатом Турции! Для обоснования этой завиральной идеи он даже раскопал, что по женской линии султан является отдаленным потомком королей Сербии, так как когда-то одну из сербских принцесс этим османским разбойникам удалось затащить в гарем своего предводителя.
Додуматься до такого политического прожекта могла только польская свободная мысль. Казалось бы, имели автономию в составе России. Затеяли войну. Все потеряли. А теперь были готовы выпрашивать ту же автономию у турок! Правда, для этого нужно было еще победить Россию. Ну, не идиоты ли? Конечно, идиоты — из той породы, что кинется в 1939 году с голыми саблями на немецкие танки!
Чайковский вспомнил, что где-то на Дунае еще доживают потомки запорожцев, сбежавшие в 1775 году от Екатерины II и создавшие Задунайскую Сечь под рукой
высокого султанского величества. Правда, в 1828 году во время очередной войны России с Турцией большая часть этих «задунайских запорожцев» дернула назад в Россию в объятия царя-батюшки Николая I. И даже помогла ему форсировать Дунай. Тогда атаман Осип Гладкий лично правил царской лодкой, переправляющейся на турецкую сторону, за что м получил монаршескую благодарность.
Но какие-то дезертиры, как предполагал Чайковский, еще должны были прятаться в дунайских камышах, промышляя браконьерством. Из этих бродяг предприимчивый шляхтич предложил султану сформировать «православный казачий полк». Проблема была только в том, что сама Российская империя давно уже требовала выдачи беглого Чайковского как своего подданного. Чтобы избежать принудительной высылки в Россию пан Михал стал турецкоподданным, а заодно сделал обрезание, приняв ислам. Султан Абдул-Меджид, видя такую жертву, не мог не поверить в чистоту помыслов нового слуги престола. Полк он разрешил формировать.
Вот как описывает Чайковский в мемуарах личный состав своих «запорожцев»: «Первую и третью сотню я набирал в Стамбуле; командиром первой сотни я назначил Людовика Пиотровского, из венгерских улан, а командирам третьей сотни. — Каэтана Ходыльского-Остоя, бывшего инженера. В казацкий полк поступило человек около двадцати поляков; мне дали также четырех дезертиров из русского войска, остальных надобно было набрать из болгар, сербов, босняков и прочих славян. Ко мне приехал, с целью поступить в казаки, молодцеватый офицер русского войска, отставной гвардии поручик князь Бзеделах, родом кабардинец, и румынский дворянин Дмитрий Кречулеско. Более двадцати болгар-раз-бойников, сидевших в тюрьме, подали прошение о принятии их в мой полк, заявляя о своем желании искупить свою вину, сражаясь за султана и за Турцию».
В полку были даже конные цыгане — все, кто угодно, только не запорожцы! Зато из хранилища в Стамбуле вытащили старый флаг Задунайской Сечи: «Я устроил церемонию торжественной передачи... На двуцветном знамени, на красном поле был изображен серебряный мусульманский полумесяц, а на белом поле — золотой православный крест». Сводный цыганско-польско-сербско-болгарский полк двинулся через границу покорять Россию — в это время очень кстати разгорелась Крымская война.
Несмотря на пестрый состав своей «интербригады», Чайковский писал, что его полк «был возродившимся славным запорожским войском или войском польского короля и республики, состоявшим на службе султана, союзника Польши. Эта церемония, после которой наш полк стал пользоваться историческими правами и привилегиями бывшего запорожского войска, должна была, по моему мнению, произвести сильное впечатление на поляков и повлиять на их политические взгляды, к сожалению, этого не случилось».