Предводителя торжественно приковали к возу (веревки он рвал, как медведь) и под конвоем шестидесяти человек повезли сдавать властям. Злодей весело раскланивался с попадавшимися навстречу девушками, шутил и обещал, что скоро вернется и со всеми «с лихвой» расплатится. Народ, по словам очевидцев, «отходил печальный, с крепкой верой, что разбойник сдержит слово».

В Каменец-Подольскую тюрьму Кармалюк вернулся как в родной дом. Он уже сидел тут по предыдущему делу и был, как сказали бы мы сегодня, «авторитетом». Буквально через несколько дней знаменитый разбойник подговорил нескольких сокамерников бежать. Но караул заметил беглецов и открыл стрельбу. Одна из пуль попала в помощника Кармалюка и сразила того насмерть. Сам атаман был ранен в ногу и вновь заключен в крепость.

Через несколько месяцев (следствие на этот раз шло быстро) в феврале 1824 года душегубу дали 100 ударов кнутом на рыночной площади в Каменце, заклеймили и сослали в сибирские рудники пожизненно. По приговору суда он должен был просто сгнить на каторге.

Но не таков был Устим Кармалюк, чтобы покориться судьбе. В Тобольск по этапу он добирался около года. По дороге часто «болел». Тогда его оставляли в этапных острогах до выздоровления. Однако сбежать не удалось, и в начале следующего 1825 года, памятного историкам восстанием декабристов, Сибирь раскрыла Кармалюку гостеприимные объятия.

Но каторга каторге рознь. В Тобольске с бывшего предводителя шайки сняли кандалы и направили в Ялуторовск на винокуренный завод. Это было место, о котором может только мечтать любой закоренелый уголовник — не заслуженная кара, а сивушный рай. Администрация полюбила Кармалюка. Он работал добросовестно, всем видом показывая желание исправиться. Повторяю, это был человек с замечательными артистическими способностями! Если бы вы не знали, кто перед вами, то никогда бы даже не подумали, что этот стройный светловолосый молодчага благообразной наружности мог кого-то убивать, жечь и пытать, насыпая ему в сапоги раскаленные угли из печки.

Через три месяца, залечив ноги, натертые на этапе кандалами, Кармалюк снова сбежал, обманув администрацию в ее лучших чувствах. Снова был пойман и водворен на медеплавильный завод. Это была уже настоящая каторга. И, скорее, даже не каторга, а предбанник у входа в вечность. От медных паров на таком производстве каторжане рвали кровью и долго не заживались. При виде этой вдохновляющей картины полного перевоспитания преступного элемента Кармалюк снова воспрял духом — бежать нужно было немедленно, пока позволяло здоровье. Через неделю он так и сделал.

На сей раз побег полностью удался. Ноги сами несли на Украину — в край веселых девчат и зажиточных «куркулей», которых так приятно грабить. В мае 1826 года Кармалюк был уже в Киеве, украл тут пару крестьянских лошадей на базаре у какого-то чумака, по обыкновению купил тот наряд, который носила любимая им «загоновая шляхта» и под видом мирного чумака из Одессы вернулся в родные края.

Тут Устима ждала еще одна приятная новость. В России сменился царь. Вместо умершего Александра I на пост самодержца заступил его младший брат Николай. По случаю восшествия на престол и на радостях от подавления дворянской «революции» декабристов Николай объявил амнистию обычным «неполитическим» преступникам. Толпы уголовничков потянулись к местам былых криминальных подвигов. Так Кармалюк встретил в Подолии многих своих знакомцев по тюрьме и каторге.

Как раз в это благословенное время главным «бизнес-партнером» народного героя стал «бывший еврей», а теперь «честный христианин» Василий Добровольский, В своем обширном очерке о Кармалюке и его соратниках Иосиф Ролле называет Добровольского «выкрестом, сидевшим когда-то в тюрьме, неисправимым вором, теперь же арендатором трактовой корчмы под лесом на полях села Ходак».

Молодая и аппетитная жена Добровольского очень понравилась Кармалюку, соскучившемуся на каторжных винокурнях по женской ласке, и ответила ему взаимностью. Муж отнесся к этому с глубоким пониманием. Высокие экономические интересы были для него важнее низких сексуальных чувств. Сложился идеальный амур-де-труа с разумным разделением труда: Кармалюк грабил, жена корчмаря принимала награбленное, а ее официальный супруг сбывал.

Об этих высоких отношениях хорошо информированный местный народ даже сложил песню:

- Ходив Кармалюк до молодиці,

Носив червінців повні саквиці...

Саквицы — это «саквы», то есть мешки.

Не могу не удержаться, чтобы снова не процитировать Иосифа Ролле, описавшего этот этап карьеры Кармалюка следующими словами: «Сельская полиция, видя, что против течения плыть трудно, решилась довольствоваться скромными данями, жертвуемыми ей великодушным разбойником, сидела скромно, сама даже предупреждала его об опасности. А Добровольская, простая шинкарочка шляховая, жена выкреста, служит предметом оваций! Крестьянин везде ее встречает с почтением, водку у нее пьет и хорошо за нее платит; а когда у него украдут скот, спешит к возлюбленной разбойника, преподносит ей подарки вещами и деньгами и при посредничестве всемогущей женщины старается возвратить пропавшее. Покорностью многие достигали цели, поэтому сборища в ходакской корчме были большие; напротив, каждый, кто миновал эту инстанцию и обращался к полиции, должен был потом дрожать за свою будущность, потому что мог быть снова ограблен, побит, а иногда и живьем сожжен!»

Как это похоже на бандитские 90-е, когда криминальные авторитеты стали самыми уважаемыми в обществе людьми! Напрасно моралисты возмущаются популярностью сериала «Бригада». Он — о жизни! Кармалюк создал точно такую же систему — местная полиция куплена, народ обложен данью, а кто не согласен — тому поджарим пятки! Не исключаю, что он их утюгом и поджаривал — только не электрическим, а на углях. Жил бы в наше время — на «Мерседесе» бы разъезжал и (кто знает?) даже стал бы членом парламента и основателем благотворительного фонда — скажем, «Украина — сиротам!». Сначала наделает сирот, а потом... «помогает» им. Благотворитель!

Материалы следствия свидетельствуют: за полгода в окрестностях Бара, где промышлял Кармалкж, было украдено 2000 волов и 1400 лошадей, не считая домашних вещей и одежды. Корчмари охотно все это покупали по дешевке, а потом перепродавали, пользуясь своими связями. Лисью шубу у разбойников они принимали по 4 злотых, коня — по 2 рубля. А за вола, особенно необходимого в крестьянском хозяйстве (вол — это тогдашний «трактор»), давали грабителям 10 злотых.

Для сравнения, минимальный оклад армейского капитана в то время составлял 200 рублей в год. По ценам приема награбленного у кармалюковской братвы этот не самого высокого чина офицер мог обменять свое жалованье сразу на 100 лошадей. В наши дни самая недорогая лошадь стоит 3000-5000 долларов. Умножьте эту сумму на 1 400 украденных за полгода конских голов, и вы поймете объемы оборотов, которыми оперировала шайка Кармалюка в содружестве с подольскими евреями-корчмарями. В современных деньгах через руки Устима Яковлевича проходили миллионы! Вполне хватило бы и на «Мерседес», и на окруженный высоким забором особняк.

Кармалюк разъезжал по малой родине в шикарном экипаже, запряженном четверкой лошадей, в сопровождении лакея и кучера. Сам он был в лисьей шубе, слуги — при оружии, как было заведено у панов. Именно в таком виде однажды разбойника обложили на хате у его знакомца Ивана Литвинюка в селе Думенка под Баром. Местные жители, еще не подмятые кармалюковской «мафией», кинулись к дому с вилами. «Пан» в лисьей шубе положил первого же из нападавших выстрелом из ружья наповал, гордо изрек: «Я — Кармалюк!» и, пройдя через расступившуюся толпу, сел в сани и уехал.