Добычу галера дала небогатую, но казаки уже и тем были довольны, что освободили своих несчастных земляков, среди которых ослепленных было двое. Освобожденным раздали оружие и перевели их на челны. Когда взошло солнце, палуба была прибрана, и только простреленные снасти говорили о недавней схватке.

Сагайдачный собрал вокруг себя всех куренных атаманов и стариков, бывавших раньше в морских походах. Долго и оживленно они о чем-то совещались, затем разошлись по своим челнам.

На галере остался кошевой, есаул Черный, Коцюба и старый казак Хмель, долго пробывший в турецкой неволе, прекрасно изучивший язык и нравы турок. Кроме того, на палубу было переведено двести казаков, закаленных в битвах, это был действительно отборный отряд: это были лучшие из лучших, храбрейшие из храбрых. Сорок человек из них немедленно облеклись в костюмы, снятые с убитых и пленных турок. Сколько смеху было, сколько шуток, острот и каламбуров по поводу этого маскарада! Кошевой выглядел настоящим беем, а Нечипора казаки сейчас же прозвали, паша-Коцюба. Места невольников у весел тоже заняли запорожцы. Галера медленно двинулась в путь со своей новой командой под прежним зеленым флагом. Челны потянулись следом за ней. Со стороны можно было подумать, что стая острогрудых челнов преследует неуклюжую галеру. Запорожцы шли на Варну, чтобы привести в исполнение смелый, отчаянный план, внезапно созревший в изобретательном мозгу кошевого.

От пленных Сагайдачный знал, что Варна кишит невольниками, доставленными туда со всех концов побережья для возведения новых укреплений, так как недавно гордая угловая башня, а вместе с нею и часть стены взлетела на воздух вследствие взрыва порохового погреба.

Теперь был самый удобный момент для нападения на город и кошевой не хотел его упустить.

Нужно было обладать безумной отвагой, чтобы напасть на такую крепость, как Варна; но недаром народная мудрость вылилась в пословицу: «Смелость города берет».

Закатилось солнце, среди неба заблестел молодик. Но он недолго светил запорожцам и ушел в темную тучу. Почернело небо, почернела вода, челны скользили теперь действительно по черному морю. Но казаки будто не замечали опасности. Они беседовали с освобожденными невольниками и расспрашивали их о горемычном житье-бытье.

— Если б Господь не умудрил вас перенять проклятую галеру — говорили освобожденные, — не видеть бы нам родины. Кто попал в Варну на земляные работы, тот не жилец на белом свет. Сотни людей гибнут там: турок больше жалеет своего мула, чем работника… Спасибо вам, братцы, спасибо вашему славному кошевому!..

Вдруг впереди сноп яркого света прорезал непроглядную ночную тьму и не погас, а стал разгораться, принимая зловеще багровый оттенок.

— Что это?! — послышались удивленные голоса. — Море горит…

— Да, не море то горит: это пожар на галере… Ишь, как разгорается! — заметил рулевой…

— Наляг на весла! — загремели куренные атаманы, и челны рванулись вперед.

Ни для кого не было тайной, что горит отбитая у турок галера на которой находится кошевой с отборным отрядом, задумавший под турецким флагом подойти к Варне и с помощью хитрости проникнуть в крепость.

Когда до галеры оставалось несколько десятков сажен, с челнов увидели ярко освещенный, пламенем остов судна, причем вся носовая часть была в огне, и казаки теснились на корме, окружив кошевого, как пчелы матку.

— Наляг, хлопцы, наляг!.. — раздаются крики куренных.

— Поспешай: да на корме у них пороховая «комора».

— Видишь, как шапками машут! Их уже припекает, а лодка всего одна, и никто первый не хочет в нее лезть. Отдельные голоса тонули в плеске весёл и грохоте уключин…

Челны вовремя поспели на выручку, и все находившиеся на горящей галере были спасены. Один только казак отказался покинуть горящее судно: это был Левко Чумак, любимец своего куреня.

— Братики-товарищи, и вы, пане кошевой, простите мне вину мою! — крикнул он, став на борт. — Пожар — дело моих рук. Ослушался я пана-атамана, запалил люльку и спрятался там, где пакля лежала… Верно, уголек выпал, а я заснул… Проснулся — уже тушить поздно — Я чуть не погубил вас, так я сам себя и покараю. Молитесь за мою душу грешную!..

Не успели опомниться запорожцы; как Левко рванулся вперед и, описав в воздухе дугу, скрылся, прикрытый всплеском розоватой волны.

О спасении его нечего было и думать. Нужно был торопиться уйти подальше от места пожара, так как огненные языки, облизывая снасти и палубу, уже перебросились на корму, и каждую минуту можно было ожидать взрыва пороховой камеры.

Челны отступали быстро в порядке, но запорожцы были угрюмы и молчаливы. Пред их глазами стоял образ Левка, освещенный заревом пожара, а в ушах еще звучал его голос, просивший молиться за душу грешную. И оттого еще были угрюмы запорожцы, что их надежда овладеть гордой турецкой твердыней рассыпалась прахом.

Вдруг послышался оглушительный треск, и всколыхнулась водная поверхность, вздрогнули челны, и кормовая часть галеры взлетела на воздух. Раскаленные обломки снастей и досок взвились высоко и затем рассыпались огненным дождем.

— Годи вам, хлопцы, сумовать! — обратился кошевой к ближайшим казакам: — Левка Чумака не вернете, — море не отдаст его. Не покарай он сам себя, гак мы бы его покарали. Такая его доля!.. А то, может быть, вы боитесь, что мы Варны не увидим и не протанцуем гопака на турецком майдане? Не бойтесь, — протанцуем!.. Я веду вас туда, куда вел… Не войдем и одни ворота, другие найдем…

После слов кошевого, облетевших сейчас же все челны, запорожцы повеселели, и дружней стал всплеск их длинных весел.

Плывут челны казацкие, бороздя грудь сурового, вероломного моря, плывут, будто стая лебединая, послушная, голосу вожака. К утру ворвался резвый ветер, и море покрылось вспененной зыбью. Целый день челны шли под парусами, но часа за два до захода солнца кошевой подал знак убрать паруса.

Атаман давно уже не сходил со своей вышки, пристально всматриваясь в длинную полосу, синевшую на горизонте; и его зоркие глаза различали белые пятна каменной цитадели, блестящие купола мечетей и острые шпили минаретов.

— Хлопцы, мы под Варной! — объявил кошевой и сейчас же распорядился убрать паруса.

Приказание его было мигом исполнено.

— Пока ночь не спустится на землю, мы должны держаться подальше от берега… Чуете, дитки? — снова раздался голос атамана.

— Чуем, батько!

Теперь всем казалось, что солнце будто с умыслом остановилось и не торопится идти на покой.

Наконец, дождались и захода. Вспыхнувший на мгновение туманный берег снова потемнел, отовсюду побежали синие и фиолетовые тени. Южная ночь наступала быстро, будто опустился тяжелый, темный полог над землей; угрюмо глядело пустынное побережье. Крепость и бухта осталась в стороне.

— Рушайте, хлопцы, до берега! — скомандовал кошевой.

Еще сильней закипела пена под острогрудыми челнами, и, сделав крутой поворот, вся флотилия понеслась к берегу. Оставив челны на песчаной отмели под прикрытием небольшого отряда, запорожцы подвинулись ближе к цитадели и стали, не зная, куда идти. Сагайдачный сейчас же отправил вперед команду разведчиков под начальством есаула Черного. Вскоре Черный вернулся и объявил, что в брешь, образовавшуюся в стене после взрыва, можно провести целую орду татарскую, а не то что казачий отряд.

— Наши бедолаги-украинцы там и спят на земле да на камнях; как работали, так и заснули вместе со стражей; видно, сил не хватило, — пояснил есаул.

— Стража спит? — быстро спросил кошевой.

— Спит, крепко спит, батько. Разве к Страшному Суду проснутся. Мы ее так укачали, что сам Магомет не разбудит.

— А языки захвачены?

— Мы двух невольников взяли.

— Добре… Давай их сюда.

Допросив невольников и узнав от них, что большая часть войск ушла недавно к Стамбулу, оставшийся гарнизон расположен в казармах на другом конце города, кошевой решил, не медля ни минуты вступить в укрепления, хорошо понимая, что счастливая случайность иногда больше значит, чем мужество и энергия.