Забегая вперед, спешу похвастать: и тут я достиг неплохих успехов. К примеру, спустя несколько месяцев, когда мне вновь, в одном из последующих рейсов, пришлось побывать в Мытищах, и знакомые мне ребята из города Рени стали плакаться, что у них назавтра изымут пломбы на экспертизу с передачей в московскую экспертную лабораторию, я взялся им помочь. На основании экспертизы, как предполагали ребята, дело будет передано в суд, то есть, таким образом будет установлено, что имелся факт воровства вина в количестве двух или трех тонн. Итак, я как мог, успокоил ребят и взялся за дело. Часа три я колдовал над их пломбами и закончил эту работу, честно говоря, будучи не слишком уверенным в успехе, о чем откровенно и заявил ребятам. Однако экспертиза, проведенная на следующий день в специальной столичной лаборатории, установила, что вскрытия пломб не было! То есть, ребята, благодаря мне, не только не попали под суд, но даже остались на своей прежней работе, так как факт воровства не был установлен. Короче, не пойман, не вор. Это был, можно сказать, мой весьма удачный экзамен на профессионализм, хотя и незаконный, то есть со знаком минус.
Первая крупная станция в районе большой Москвы, где наш состав был поставлен под разборку, называлась Бескудниково. То есть все составы, прибывающие на эту станцию, разбирались на одиночные вагоны, а затем, согласно местам назначения, сортировались в новые. Здесь же мы планировали начать продажу вина – все предыдущие станции на территории МССР и УССР наши проводники игнорировали, так как вино в этих республиках продавалось плохо, к тому же тамошние жители торговались, норовя купить его подешевле, да и местная милиция следила за этим делом строго.
Итак, Николай, завидев купола золотоглавые, стал готовиться к встрече со столицей весьма своеобразным способом: он, попутно объясняя мне, что к чему, скачал с помощью насоса необходимое количество вина из цистерны в молочную флягу, затем бросил туда горсть таблеток сахарина и, размешав, подкрасил жженым сахаром. В результате чего во фляге получился напиток, чем-то напоминающий портвейн – он был сладким, коньячного цвета, даже, по-моему, вкусным, но, конечно, недостаточно – особенно по сравнению с оригинальным вином, – крепким, то есть крепость портвейна 16–18 % была почти вдвое выше.
Едва мы появились на станции, как к вагону потянулись первые клиенты – станционные работники, которые к этому времени закончили первую смену и торопились после рабочего дня набрать «кондицию». Стандартной посудой продажи в розлив – и это по всей территории страны – являлась пол-литровая банка, а стоимость ее составляла один рубль пятьдесят копеек, один литр, соответственно, стоил три рубля. Железнодорожники протягивали деньги, пили наше вино, некоторые морщились – ведь здесь, на станции, проводники нередко наливали им неразбавленный крепляк, и они неплохо разбирались в его вкусе. Мы успели продать чуть больше 30 литров нашей «бодяги» и положить в кассу первую сотню рублей, когда у вагона возник милиционер. Он, на первый взгляд, был какого-то карикатурного типа: небольшого росточка, форма висела на нем мешком, а большая шаровидная голова представителя правоохранительных органов смешно балансировала на тонкой шее, но на боку у милиционера был прицеплен настоящий пистолет в кобуре, а на плечевом ремне, пропущенном под погоном с тремя нашивками, крепилась рация размеров столь внушительных, что за него становилось попросту боязно, как бы она в какой-то момент не перевесила и не свалила милиционера наземь.
Мы с Николаем при виде представителя власти одновременно отобразили на наших физиономиях равнодушие и скуку, и спрыгнули из вагона на щебень путей – якобы с целью размяться.
Сержант подошел, представился и спросил строго:
– Кто такие и откуда будете?
– Проводники мы, – лениво ответил я. – Из Молдавии.
– Вино везете?
– Так точно, вино, – бодро ответил Николай. – Но некондиционное.
– Что это значит? – Милиционер был собран, серьезен и неулыбчив.
– Это значит, что пить его нельзя, это – полуфабрикат, так себе, невкусное кислое пойло, – объяснил Николай.
– Ну, хорошо, – смягчился милиционер, – я вижу, что вы нормальные парни. Только все же смотрите, с посторонними тут не общайтесь и вино на станции не продавайте. С минуты на минуту здесь начнется рейд: пару часов назад неподалеку отсюда на путях, – сержант указал рукой направление, – нашли раздавленного в фарш солдата, а целого в нем осталось – только рука с зажатым в ладони трояком. И все. По всей видимости, парень за вином спешил, да так и не успел, поэтому наши будут теперь злобствовать. Так что гоните в шею алкашей, а заодно и этих… ну, девок легкого поведения.
– Каких-каких девок? – не понял я, ошарашенный и весьма огорошенный его рассказом о погибшем солдате.
(Оказывается, помимо «романтики», в нашей работе случаются и такие вот ужасные вещи).
– Девушек легкого поведения, бл*й, то есть, – уточнил сержант.
– А что, здесь и такие бывают? – спросил я удивленно.
– Да, бывают, – ответил защитник правопорядка, – причем сколько угодно.
– Так где же они? – вновь спросил я, опасливо озираясь по сторонам. – Покажите, командир, с какой стороны нам следует опасаться их приближения.
– Я могу вам показать место, где они собираются, – не меняя тона, сказал находчивый сержант. – Если хотите, мы прямо сейчас туда вместе сходим.
Мы с Коляном, уже неделю запертые в вагоне и от того ужасно соскучившиеся по женскому обществу, закрыв «спец» на внушительного размера висячий замок, вприпрыжку поспешили за маленьким сержантом, который шел довольно быстро и уверенно пересекал пути, бесстрашно пролезая, когда это было необходимо, под вагонами.
Когда закончились пути со стоящими на них вагонами, показался заросший бурьянами пустырь, посреди которого, метрах в ста от себя, мы увидели площадку, заваленную изломанными бетонными конструкциями и окруженную прорванной во многих местах сеточной оградой.
– Вот здесь, на бывшей танцплощадке и собираются эти социально опасные элементы, – сообщил нам милиционер, ловко пробираясь за ограждение. – Слышь вон, на гитаре балуются.
Обойдя одну из конструкций непонятного предназначения, мы увидели на небольшом, свободном от бетона пространстве, две деревянные парковые скамейки, стоявшие одна напротив другой. На них в настоящий момент располагалась целая группа молодежи: три девушки и четверо ребят. Один из парней играл на гитаре, остальные нестройно ему подпевали.
– Вот оно, это место! – вполголоса произнес сержант. – Будьте поосторожнее с ними!
– Спасибо за помощь, товарищ сержант! – сказал я ему, и чуть не добавил «можете идти», но вовремя спохватился: – Вы, наверное, торопитесь, поэтому мы не смеем вас больше задерживать.
Сержант пожелал нам удачи, повернулся и ушел той же дорогой, откуда мы только что пришли. Обитатели разбитой танцплощадки не обратили на нас внимания, а мы с Николаем некоторое время стояли и раздумывали, подойти к ним или нет. Спустя несколько минут, когда милиционер полностью исчез из видимости, самый молодой из парней встал со своего места и ленивой походкой направился к нам.
– Вы кто такие будете, ребята? – спросил он.
– Не видишь что ли, дружинники мы! – еле сохраняя серьезный вид, ответил я, одновременно с интересом разглядывая девушек, которые мне показались довольно привлекательными.
– Эй, а где же ваши повязки? – шутливо выкрикнула одна из них.
– У меня лично она на плавках, – в том же тоне ответил я и направился к компании.
– Ну, тогда иди к нам, присоединяйся! – поняв и приняв шутку, пригласила девушка. Это была высокая и стройная девица с длинными, спускавшимися ниже лопаток распущенными русыми волосами, явно самая юная из присутствующих, – на вид ей было не более 17 лет. Мы с Николаем подошли, поздоровались и присели на бетонную плиту вблизи скамеек.
– Ну что, скинемся? – лениво спросил один из сидевших, спортивного вида парень, настоящий гигант ростом под два метра и весом не менее центнера – я рядом с ним со своими нехилыми габаритами средневеса выглядел, наверное, щенком.