- К сожалению, с тех пор Дафна сильно изменилась, - вздохнул дядя. - Нам следует вернуть ей былую славу. В конце концов, Дафна и сейчас привлекает всех своей красотой и целебными водами. Это было бы чудесное место, если бы не один…

- Храм, - перебил я дядю. Такая уж у меня дурная привычка: всех перебиваю, даже самого себя. - Моему брату Галлу взбрело в голову построить его здесь для костей какого-то преступника… как бишь его звали?

Для мощей блаженного епископа Вавилы, казненного императором Децием. - Руки у дяди задрожали, и питье пролилось ему на тунику. Я притворился, что не заметил, но Оривасий, который старательно анатомировал большую пчелу ножиком для фруктов, протянул руку через стол и пощупал дяде пульс.

- Тебе сегодня следует попить целебной воды, - сказал он наконец.

- Я сегодня неважно себя чувствую, - извиняющимся тоном сказал дядяно на лице у него уже лежала печать смерти. Я давно заметил, как неестественно блестят глаза у тех, кто на пороге естественной смерти: кажется, они напрягают зрение, чтобы напоследок запечатлеть весь этот мир. Я любил дядю и не хотел, чтобы он умирал.

Что касается Дафны, то все, что о ней говорят, истинная правда. Это действительно райский уголок. Город утопает в садах, всюду бьют родники с целебной водой. Недалеко от городской черты находится знаменитая кипарисовая роща, которую много лет назад посадил Селевк по повелению Аполлона. Деревья такие высокие и стоят так плотно, что ветви сплелись и образовали сплошной зеленый шатер, сквозь который не проникают лучи солнца. Под их прохладной сенью можно идти часами. Дафна всегда была святым местом двух богов, прежде всего Геркулеса, а также Аполлона. Это здесь Аполлон гнался за нимфой Дафной. Когда она воззвала к Зевсу о спасении, тот превратил ее в лавровое дерево. Я видел это дерево своими глазами. Оно невероятно старое и все покрыто наростами, но каждой весной у него отрастают зеленые побеги. Они напоминают нам о том, что внутри векового ствола спит волшебным сном вечно юная дева. Еще в Дафне можно посетить ту самую рощу, где Парис судил, какая из трех богинь прекраснее всех.

Приветственную церемонию на городской площади я сократил до минимума, а вместо того чтобы удалиться во дворец, пошел с Максимом и Оривасием осматривать достопримечательности города. Дядя тем временем отправился в храм Аполлона, чтобы подготовить там все для жертвоприношения.

На меня особое впечатление произвело разнообразие минеральных источников. Интересно, что они никогда не замерзают. Адриан - да, он побывал и в этих краях - построил возле Сараманского источника большое водохранилище с колоннадой. В жаркую погоду около него приятно сидеть на мраморной скамье, в прохладе, которую несет с собой подземная вода. Осмотрел я и знаменитый Кастальский источник, бывший когда-то оракулом Аполлона. Когда Адриан был еще простым гражданином, он, желая узнать свое будущее, бросил в источник лавровый листок. Мгновение спустя листок вновь появился на поверхности, и на нем было начертано только одно слово - "Август". Впоследствии, когда Адриан действительно стал Августом, он заложил Кастальский источник мраморной плитой по вполне понятной причине: а вдруг еще кто-нибудь захочет узнать свою судьбу и оракул напророчит то же самое, а это, конечно, уже не в интересах государства. Я намерен вновь открыть Кастальский источник, если будет на то воля богов.

Городской префект был настолько бестактен, что показал нам базилику, в которой лежат останки богомерзкого Вавилы. С печалью в сердце смотрел я на длинную цепочку паломников, ждущих своей очереди, чтобы приложиться к его "мощам". Они всерьез считают, что кости этого мертвеца обладают целебной силой, а к вещим источникам Аполлона никто из них и близко не подходит. Рядом с храмом стоит целая мастерская, изготовляющая галилейские сувениры; по всей видимости, это предприятие приносит немалый доход. До чего только не доводит людей суеверие!

День уже клонился к вечеру, когда мы подошли к храму Аполлона. Вокруг него стояла большая толпа, но все они пришли не для того, чтобы почтить бога. Это были просто любопытствующие.

Я вошел в храм. Глаза не сразу привыкли к царившему там полумраку, но минуту спустя я уже смог различить великолепный колосс Аполлона и понял: никаких приготовлений к жертвоприношению сделать не успели. Я повернулся было, чтобы уйти, но в этот момент из дальнего конца храма навстречу мне метнулись две тени. Одна оказалась дядей, другая - грузным человеком с объемистым мешком в руках.

С трудом переводя дух, дядя представил его как верховного жреца Аполлона. Верховный жрец! Скорее всего городские власти просто поручили этому человеку подметать в храме и следить, чтобы в нем не поселились бездомные или он не превратился в место греховных утех либо общественный нужник. За неимением жрецов из сторожа при храме сделали верховного служителя божества.

- Да, государь, мы совершенно без денег. Я не смог купить для обряда белого быка или хотя бы козла… а я всегда говорил, чем хуже козел, особенно если он не слишком стар и жилист? Узнав, что ты идешь сюда, я принес тебе из дома все, что у меня осталось. По-моему, она совсем не жесткая. -С этими словами он вынул из мешка разъяренную серую гусыню.

Видя, что я вот-вот взорвусь и заору, дядя поспешил вмешаться:

- Да, жрец, сегодня обойдемся этим, но завтра мы устроим настоящее жертвоприношение. Прикинь, сколько ты сможешь собрать бывших жрецов, а утром отрепетируем весь обряд. Расходы я беру на себя. Кроме того… - Так говорил он без остановки, пока я не взял себя в руки. Учтиво поблагодарив остолопа "жреца" за труды, я помолился Аполлону и вышел из храма, избавив гусыню от уготованной ей печальной участи.

К счастью, во дворце меня ждала приятная новость: из Антиохии прибыл великий Либаний. Это была наша первая встреча, и должен признаться, я испытывал сильное волнение. Либаний - человек благородной внешности, борода у него седая, глаза помутнели от катаракты. Он слепнет, но, будучи истым философом, не жалуется на судьбу. В тот вечер у нас с ним была длительная беседа, и это повторялось до конца моего пребывания в Сирии. Мне доставило огромное удовольствие исполнить давнее желание Либания: он стал квестором Антиохии.

Либаний: Удивительно, как порой память изменяет человеку! Я никогда не обращался с подобного рода просьбами. Единственное, о чем я просил, - это дать мне возможность защищать интересы родного города перед Священной консисторией, но сделал я это по настоянию антиохийского сената. Впоследствии мне не раз приходилось пользоваться этим правом, чтобы оправдать некоторые действия, а часто и проступки своих сограждан. Хотя до страшного двадцать второго октября было еще далеко, я интуитивно чувствовал, что между императором и городом назревает серьезный конфликт. Я равно любил в нем обе стороны и считал, что на мне лежит обязанность их примирения. С этим согласились мои друзья - сенаторы и Юлиан. Я тешу себя мыслью, что спас родной город от кровавой резни, неизбежной при любом другом императоре. Так или иначе, Юлиан назначил меня квестором не по моей, а по своей инициативе. Я не просил у него ни этой должности, ни какой-либо другой. В конце концов, всему миру известно, что позднее я отказался от высокой должности преторианского префекта! Никогда в жизни я не домогался ни титулов, ни почестей.

В отношениях с Юлианом я вел себя диаметрально противоположно Максиму. Я не делал никаких усилий, чтобы завоевать его расположение. Я ни разу не просил аудиенции по личным вопросам, а лишь тогда, когда мне нужно было постоять за свой город. В записках Юлиана нет подробного описания нашей первой встречи, и я сделаю это сам, так как мое поведение тогда задало тон всем нашим дальнейшим отношениям, которым суждено было стать столь непродолжительными. По правде говоря, я ожидал, что Юлиан пригласит меня к себе сразу по прибытии в Антиохию. Уже много лет между нами шла оживленная переписка, а в Никомедии он даже нанимал стенографа для записи моих лекций. Его литературный стиль сложился под сильным влиянием моего слога, и этим я горжусь больше всего. Однако неделя шла за неделей, а меня все не вызывали. Впоследствии Юлиан принес за это извинения, сославшись на крайнюю занятость. Я, разумеется, отнесся к ним с пониманием, но, по правде говоря, тогда я просто горел желанием встретиться с императором. Так чувствует себя отец, гордый успехами одаренного сына. Нет нужды говорить, что я не пропускал выступлений Юлиана в городском сенате. В одном из них он назвал меня лучшим украшением в короне Востока. После этого все сочли, что я пользуюсь особой милостью императора, но приглашения из дворца по-прежнему не поступало.