А может быть, они записывают свои предания на холодных лентах летних течений Черного моря? И через Босфор переправляют их в Мраморное? Или складывают свои записи в темных подводных яминах? Или высекают их хвостами на отполированных скрижалях морских камней и читают их детям через увеличительные стекла медуз? Но это так — аллегории…
В детстве, загорелый и голый, я подражал им, кувыркаясь в кудрявых черноморских волнах, и нырял, воображая себя дельфином. Иногда они подплывали ко мне и что-то дружески насвистывали. Потом, удивляясь моей непонятливости, удалялись, издали оборачиваясь на меня. Но я улавливал некий смысл в их свисте…
Теперь это стало несколько проще. Каждое воскресенье я разговариваю с ними в бассейне через электронного переводчика. По-русски и по-дельфински их речь записана на звучные черные диски. У них своя Книга Бытия, свое сказание о Потопе…
Среди толпы блестящих спин
играет с сыном мать-дельфин,
то погружаясь, то взлетая,
изогнуто, как запятая;
как тень когда-то стройных ног
хвоста раздвоенный клинок.
Бело, как чайка, ее лоно,
спина из черного нейлона;
напоминают плавники
движенья некогда руки;
скорее женское, чем рыбье,
ее блаженное улыбье.
А сын, не зная ни о чем,
собой играет, как мячом;
она ему дает свободу
всплывать и погружаться в воду
и, объясняя жизнь ему,
внушает по-дельфиньему:
— Ныс, тьсап
ньусыв хревв!
(Сын, пасть
высунь вверх!)
Тьашыд ботя.
(Чтоб дышать.)
Худзов жевс.
(Воздух свеж.)
Хылпетв хагзырб
ужок жьен.
(В теплых брызгах
кожу нежь.)
Нифьлед ныс!
(Сын-дельфин!)
Идюл окзилб!
(Люди близко!)
Мчись, ныряй
вниз, вниз!
(Йярып, сьичм
зипв, зипв!)
Они спускаются под волны
в мир безопасный, мир подводный,
ежей, кораллов пестрый сад,
где спруты люстрами висят,
где рыбы с красными усами
без батареек светят сами,
на дно, в убежища свои,
в полупрозрачные слои.
Но там нет воздуха, нет неба,
нет солнца, нет дождя, нет снега,
и хочется наверх — домой,
спешить за вспененной кормой.
Мы, дельфины, опускаемся в глубины,
огибаем невзорвавшиеся мины,
якоря, уже рябые от ракушек,
доски палуб, почерневших и распухших.
Нас подводные встречают острова,
где дельфина не достанет острога,
где, раздут, свинцовоног и одноглаз,
ищет золото пиратов водолаз,
и спускается утопленник нагой
с грузным камнем под разбухшею ногой.
Эти толщи водяные, эти глуби
мы родными не считаем и не любим,
и кефаль, и скумбрия, и камбала —
никогда роднёю нашей не была,
только люди, только люди, только вы
нам близки среди холодной синевы.
И дышать мы подымаемся отсюда,
безземельные морские чуда-юда,
для игры, или охоты и любви —
будто люди, будто люди, будто вы…
Так, вплывая в прибережную теплынь,
с нами хочет объясниться мать-дельфин,
чтобы ультразвуковая ее речь
помогла ей дельфиненка уберечь.
— Наших мучеников дни и жития,
и отплытия, и стран открытия,
и с акулами кровавые бои
сохранили полушария мои.
Наши Библии, записанные в них,
долговечнее пергаментов и книг,
и глубокие извилин письмена
в память к сыну переходят из меня.
Я, как Ева вашей Книги Бытия,
девять месяцев ношу свое дитя,
и, как Авеля, но с черным плавником,
я кормлю его соленым молоком,
и неписаную Библию свою
в плоть из плоти я ему передаю:
«В начале пошел лед,
и стали тонуть звери,
и треснул земной свод.
Покинул нору крот,
покрылся водой берег;
мы стали вязать плот.
В потопе тонул слон,
и мертвые львы плыли,
и гром заглушил стон.
Затопленные холмы
исчезли в речном иле,
и в море ушли мы…»
Диск третий
Уже светало. Чуть рябя,
дышало море сонной грудью,
как будто радуясь безлюдью
без берегов, без корабля.
Я молча двигался, гребя
к скале, стоящей одиноко;
надел я выпуклое око
и два баллона на себя.
И погрузился в те края,
где в слой песчаный затянуло
корсаров пушечные дула,
обломки мачт и якоря.
Размахивая своими лягушечьими ногами в резиновых ластах, я достиг подножья скалы. Вокруг нее на подводных камнях расположилось все племя дельфинов с запасом воздуха на время действия. Здесь, в день весеннего равноденствия, ставилась их мистерия, их Книга Бытия. Подножье скалы — затопленный наводнением остров в дельте реки, где древние жили предки дельфинов — люди. Время действия — всемирный Потоп. Место действия — плот, на котором они спасаются от Потопа в разлившейся дельте. Лица — вожак племени Амад, жена его Аве, сыновья Инак и Ваель, их жены, дети,