Налетела копоть на волос,

тень

у щек,

а зерна и не убавилось —

туг

мешок.

Чечевицы — небо звездное,

в миске —

горсть,

прилетает ночью позднею

птица —

гость.

Тонкой струйкою крутится копоть свечи,

Замарашка устала — на корточках…

А скворец со двора осторожно стучит

коготком в кухонную форточку.

Он летал высоко в облаках дождевых

и обратно — дорогой привычной…

— Что за новости, скворка? — А он:

— Чив-чивик! —

Голосок у него чечевичный.

Не видала Золушка ничего:

ни сияющих гор, ни воды ключевой —

ничего! —

ничевод ключевых, ничеволков лесных,

ничевоздуха дальних морей,

ничевольности,

ничеВолхова,

ничевольтовых дуг фонарей!

Он к Золушке никнет,

садится на руку,

крылами повиснув,

головой ведет,

то флюгером скрипнет,

то мельницей стукнет,

то иволгой свистнет,

то речь заведет.

Картавит ласково

гортань скворца:

— Я летал до царского

дворца,

да не встретил царь

скворца.

Кипарис густой

в синь воздуха —

это будет твой

дом отдыха!

— Ты придумаешь, скворец,

сказки-странности,

от рассказа в горле резь,

сердце ранится…

— Я крылом лавировал,

видел

над страной

твоего

милого

на птице стальной.

— Эта выдумка, скворец,

в сказке скажется.

Если что со мною свяжется —

грязь да сажица…

А скворец в высоту

вновь торопится:

— Мне лететь на свету

по-над пропастью!

Коготком по плечу:

— Не забудь повести.

Ну, пора — лечу!

Привезу новости!

Через фортку прыгнул скворка

с песней-вымыслом…

Утомилась, — нету мыла

даже вымыться.

Два лица из рам недобрые —

это отчим и жена.

Сидит Золушка над ведрами,

чечевица вся разобрана

до последнего зерна.

Месяц выкатился мискою.

Ночь.

Черно.

Не разобрано бурмитское

звезд

зерно…

Чечевица скатилась — зернышко,

капля с крана упала в сон.

Ничего не видала Золушка,

а заснет и увидит все!

Вся забава у ней — руки в сон потянуть,

утомиться, уснуть и во сне утонуть.

Ноги сонные вытянуть

на простынке из ситца…

Что вчера не довидено —

то сегодня приснится.

Смотрят синие ведра,

веник с вьюшкой беседует.

Сны у Зойки с досмотром,

с «продолжением следует».

Кружка шепчется с хлебного коркой,

печь заглядывает под ресницы.

Все, что Зойке рассказано скворкой,

то и снится,

то и чудится,

то и кажется:

То Жар-птица, то карлик в дремлющей сказке,

то махнет самобранкой Шахразада-рассказчица.

Сны туманные, сны разноцветной раскраски!

Чудится Золушке: в красном камзолишке

принц! Шелестит шлейф, газ!

Лайковой лапою, перистой шляпою —

пусть закружит вальс вас!

Перьями павами, первыми парами…

Из-под бровей жар глаз!

Зала-то! Зала-то! Золотом залита.

Только с тобой весь вальс!

Кажется, светится, снится, мерещится…

В снег серпантином занесена

не просыпается;

и осыпаются,

сыплются,

сыплются,

блестки сна.

Возвращается с бала мачеха,

шубу меха морского сбрасывает,

лесным запахом руку смачивая.

— Кто понравился? — дочек спрашивает. —

Кто гляделся на вас?

Кто просился на вальс?

Как волны, взбегают по дочкам воланы.

— Нам нравится принц, загадали мечту.

— Ой, в ухе звенит! Исполненье желаний —

у принца мильон на текущем счету!

Сестры кружатся, а у отчима

вся манишка вином подмочена.

Много съедено ед,

расстегнулся жилет:

— Мне икается! — засутулился. —

Поскорее, жена,

мне пилюля нужна —

золочёная — доктора Юлиуса!

Пообвисли усы:

— Поскорее неси!

(Подбегает к аптечному улею.)

Нездоровится мне,

а пилюли-то нет!

Замарашку пошли за пилюлею!

Спится Золушке крепко

(а принц на пути

держит туфлю железными пальцами),

видит сон и боится, что будут будить,

так боится — не просыпается.

Спит,

упали на лоб золотинки,

улеглись ресницы в ряд,

прикорнули волосик к волосику,

на затылке спят.

Капля стукнуть боится,

а около мусора

сон тараканы обходят, ползя.

Струйка песчаная волоса русого

тихо,

часами течет на глаза.

Дверь гремит на петле,

половица скрипит,

злая мачеха туфлею хлопнула:

— Зойка, в город беги

да пилюлю купи! —

Ткнула грошик в ладошку теплую.

Поднялась, не поймет,

на щеке сонный шрам,

сном ресницы в наметку зашиты,

и в мурашках рука — не удержит гроша.

Смотрит, ищет у ведер защиты:

— Я не знаю, куда…

Не была никогда…

— Ну, иди!

(Подтолкнула и вытолкала.)

Опустилась и щелкнула щеколда,

синим снегом осыпалась притолока.

Стало щеки снежинками щекотать,

бить в ресницы осколочками стекла.

Стала вьюга над Золушкой хохотать.

Ледяным стеарином стена затекла.