— Да, это было б неприятно, — сказал Железный Тигран рассеянно. Потом, словно на что-то решившись, повернулся к Дану. — Даниель! Я должен попросить тебя об одном одолжении. Уговорить тебя совершить неэтичный поступок.

— Неэтичный поступок? — пробормотал Дан растерянно.

— Да. Я хотел бы знать… Этот медальон…

Шеф замолчал, и уже понявший Дан лихорадочно прикидывал, как себя вести… Пожалуй, лучше не устраивать сцен, а сделать вид, что не придаешь никакого значения…

— Какой медальон? — спросил он небрежно.

— Ночью я видел у Марана медальон…

— Ах этот! — сказал Дан беззаботно. — Сувенир. Его подарила Наи, когда мы навещали вас перед отлетом на Палевую. А что тут такого особенного?

— А тебе не случалось видеть обратную сторону этого медальона? — спросил шеф, не приняв его легкого тона.

— Нет. Где б я мог ее видеть?

— Снимает же он его когда-нибудь.

— Не знаю. Может быть. Например, перед тем, как стать под душ. Но я ведь не сопровождаю его в ванную.

— Даниель! Я прошу тебя посмотреть, что там. — Он подобрал обломок ветки и начертил на земле несколько непонятных знаков. — У тебя ведь фотографическая память. Запомни это слово. Я хочу знать, написано ли оно на медальоне.

— А что это значит? — спросил Дан.

— Это имя моей жены. У нее был такой медальон. После ее смерти он перешел к Наи, и Наи с ним никогда не расставалась. Можешь считать это суеверием, но она относится к этой безделушке, как к талисману, оберегу… Если она его отдала… Словом, я хочу знать, что к чему.

— А вы спросите у Марана, — предложил Дан. — Он человек гордый и врать не станет.

Железный Тигран посмотрел на него хмуро.

— Ты полагаешь, что Марану будет приятнее отвечать на такие вопросы мне, чем тебе?

— Ладно, — сказал Дан устало. — Я пойду к нему… Не могу, шеф! Что вы, в конце концов, против него имеете?

— Против Марана? — Тигран посмотрел ему в глаза, подумал. — Хорошо, — вздохнул он. — Я тебе скажу. Только дай мне слово не болтать.

— Слово Дана, — выпалил Дан и смутился.

— Да ты стал настоящим бакном, Даниель, — усмехнулся Железный Тигран. — Впрочем, бакны слово держать умеют… Так вот, Даниель. У меня свои виды на Марана.

— Какие виды?

— Ты знаешь, сколько мне лет? Шестьдесят четыре.

— Шестьдесят четыре года это еще совсем мало, — сказал Дан бодро.

— Возможно. Правда, два инфаркта…

— Вы же прошли регенерацию миокарда.

— Инфаркты, Даниель, откладываются, в первую очередь, тут. — Тигран притронулся пальцем к голове. — Не пойми меня превратно, я вовсе не собираюсь уходить завтра. Или в ближайшие пару лет. Но Разведка не то хозяйство, которое можно освоить за месяц и даже за год. Я должен загодя думать о человеке, который смог бы меня заменить.

— Маран?! — спросил Дан, сам себе не веря.

— У тебя есть кандидатура получше?

— Лучше Марана? Шутите, шеф?

— Что же тогда тебя смущает?

— ВОКИ, — сказал Дан. — ВОКИ никогда не согласится. На такой пост — неземлянина?

— С ВОКИ предоставь сражаться мне. Теперь-то это будет полегче. Но видишь ли, Даниель, для меня было б гораздо проще отстаивать кандидатуру человека, который формально таковым не является, чем дать повод заподозрить меня в личных мотивах. Я ведь тоже человек гордый. Понимаешь?

Дан открыл рот, потом закрыл…

— Понимаю, — сказал он упавшим голосом. — Но… Может, стоило б сначала спросить Марана? Что если он не согласится? Сейчас ведь все изменится. Может, он захочет вернуться на Торену и…

— И начать там все сначала? Не думаю.

— Почему?

— Потому что Маран не властолюбив. Власть сама по себе ему неинтересна. А власть, как приключение, он уже прошел.

— Власть для него вовсе не была приключением, — возразил Дан.

— Да-да. Знаю. Инструмент. Клал каменщик стену, работал в поте лица и вдруг заметил, что стена кривая. Отобрал мастерки у тех, кто, по его мнению, ремесла не знал, и стал класть сам. Один. Попробовал так, сяк, увидел, что дело не идет, и присмотрелся повнимательнее к камням. А камни, оказывается, неправильной формы. Обтесал, исправил — все равно не то. Тогда додумался, отошел подальше. Батюшки, да ведь стена с самого низа вкривь да вкось пошла. Разбирать надо и класть сначала. Целое дело. Примерился выдернуть камень побольше и тут видит: это ж не просто стена, тут, извините, дом, и в нем уже люди живут. А ну как обвалишь им все на головы! Вот тут-то у каменщика руки и опустились, кинул он в сердцах мастерок и пошел себе…

Дан невольно улыбнулся.

— Вы, шеф, тоже прямо как настоящий бакн. Истории рассказываете.

— А я и есть бакн. Немного бакн, немного дернит, немного лахин. Даже чуточку палевианин — со вчерашнего дня. Тем-то мы и отличаемся от прочих, Даниель. Для других людей все эти инопланетяне — страшно далекие, непонятные чужаки, а для нас — свои. Мы же видим воочью, что все разумные, в сущности, одинаковы. Вот я не знаю, Даниель, ты ведь не четыре года назад родился, наверняка у тебя на Земле масса друзей. Но ближе Марана нет, я думаю?

— Нет.

— Вот видишь. А скажи ты об этом в интервью, девять из десяти землян подумают, что ты либо врешь, либо сошел с ума. Так как насчет неэтичного поступка?

Дан вздохнул.

— Я попробую.

Когда Дан открыл дверь, в каюте уже горел свет. Патрик деликатно исчез, а Маран и Поэт выглядели именно так, как себе представлял Дан. Поэт валялся в постели, немытый и растрепанный, а Маран, гладко выбритый, умытый и причесанный, сидел на диване и полумашинально растирал левой рукой пальцы правой.

— Черт возьми, настоящая еда! — сказал он, увидев Дана с большим подносом.

— Самая что ни на есть, — подтвердил Дан. — Правда, деликатесов никаких, не додумались прихватить. Может, на астролете найдется что-то получше…

— Бог с тобой, Дан. Разве ветчина и сыр не деликатесы? Да для меня даже хлеб деликатес! — Он немедленно сделал себе огромный бутерброд и откусил чуть ли не половину.

— Ох как вкусно!

— Так ты еще станешь гурманом, — заметил Поэт. — Ты очеловечиваешься в невероятном темпе. Тебе еще нет тридцати шести, а ты уже стал замечать, что ешь. Прогресс фантастический. Нет, эта Палевая несомненно оказала на тебя благотворное влияние. Тебе осталось только влюбиться, и можно будет сказать, что ты наконец познал вкус жизни.

— А ты есть не хочешь? — спросил Дан, разливая кофе.

— Я жду, когда мне дадут коньячку, чтобы выпить за успешное завершение нашей миссии.

— Какой коньяк? — удивился Дан. — Мы на работе.

— Извини, но это вы на работе. А у меня, по-моему, есть полное право на коньяк.

— Право-то у тебя есть, но коньяка нет.

— Если ты собирался пьянствовать в экспедиции, — заметил Маран, — тебе следовало прихватить с собой бутылку тийну.

— Тийну! Какая может быть тийну! Отныне я пью только коньяк. Первое, чем надо заняться после того, как наладится контакт с Землей, это импорт коньяка. Или виноградных лоз. Нельзя жить на планете, на которой не растет виноград.

— Я вижу, ты успел изрядно изучить этот вопрос.

— Увы, — сказал Поэт неожиданно серьезно. — Ничего я не изучил. И вообще не ощутил никаких земных удовольствий. Ты мне все отравил. Но ничего, я наверстаю свое, когда вернемся.

Маран допил кофе и налил себе еще.

— Ты рассказывал про Дора, — напомнил он.

— А что с Дором? — спросил Дан.

— Да ничего. Лесса совсем его оседлала. Родила еще одного отпрыска… Да, кстати, Венита и Ина тоже произвели на свет сына, а твой Лет — дочь. Чума деторождения.

— Так ведь стареем, — сказал Маран спокойно. — Если когда и обзаводиться детьми, то теперь.

Поэт выпучил на него глаза, но промолчал.

— А что с остальными? Лет, как я понимаю, отсиживается в Вагре?

— Не только он. Он пристроил у себя Мита ловить каких-то воришек. По словам Мита Тонака продолжает прикрывать их. И не только их. Я думаю, он всячески старается искупить вину.

— Какую вину? — спросил Маран.