— Погоди, — сказал Поэт. — А как ты отвязался от той женщины? Ну первой из этих сумасшедших?

— Очень просто. Я произнес несколько слов по-бакниански. Звуков незнакомого языка оказалось достаточно, она тут же отскочила от меня, как от какого-нибудь дикого зверя… Итак, второй. Его я видел поздно вечером. На улице не было никого, кроме нас двоих, он кинулся ко мне, схватил за руки и стал бессвязно лопотать, лопотать и скулить, как нанок, потерявший хозяина. Я не разобрал и половины того, что он говорил. Он умолял меня: «Пойди скажи им, что я не виноват, они исключили меня из общности, но виноват не я, это Риет, это она не хотела»… Он повторял и повторял одно и то же, потом вдруг понял, что я чужак, ахнул, оставил меня и бросился бежать. Сначала я обратил внимание на «Риет не хотела», у меня сразу возникла мысль, что, возможно, она не хотела именно того, чего хотела встреченная мной на несколько дней раньше женщина. Потом я подумал, что… — он слегка замялся, но все же сказал, — что я слегка зациклился на этой сфере, и хорошо бы выкинуть из головы все подобные идеи. Выкинул и тогда понял, что он дал мне ключ. Он произнес главное слово.

— Общность? — спросил Тигран.

— Да. Но не только. Исключили из общности, сказал он. В нашем словаре оказались лингвистические неточности. Мы думали, что Миут лишили права общения, в смысле, запретили общаться. И потом, Эра Единства… А слово было другое: общность. Одновременно я вспомнил еще кое-что. Вы ведь уже знаете, что у Поэта есть эмпатические способности?

— У тебя тоже? — спросил Тигран.

— У меня, к сожалению, нет. Но зато у меня есть Поэт. Он мне об этом рассказывал, пытался объяснить. Он говорил мне, что когда у многих людей возникает сходное переживание, оно усиливается до той степени, что его может уловить и обычный человек, не эмпат. Мне, естественно, очень хотелось испытать это. Мы ходили с ним на концерты, собрания, состязания, он говорил мне: «вот сейчас», и я напрягался, но ничего не чувствовал. В последний раз это было на Поле Ночных Теней. Помнишь, Дан? В какой-то момент Поэт сказал мне, что его шатает от силы эмоций, которые он воспринимает…

— Но я тоже чувствовал, — перебил его озадаченный Дан.

— Это не то. Ты испытываешь какое-то ощущение сам и угадываешь по лицам людей, что они чувствуют нечто похожее. Но не улавливаешь самого чувства. Что поделаешь, подумал я тогда, на то он и Поэт, а я всего лишь…

— Глава государства, — вставил Поэт насмешливо.

— Да, — согласился Маран без малейшей иронии. — К несчастью. Так что я знал об этом немало. Однажды я присутствовал на ритуале в зале Большого Дома и в самом конце, когда все его участники стали браться за руки, уловил странное, пришедшее извне ощущение непонятно откуда взявшегося экстаза. Оно мелькнуло и пропало, я, наверно, забыл бы о нем, но через пару дней я встретил того типа и услышал слово «общность». И тогда я понял. Не все сразу, конечно. Но насчет эмпатии подумал в первую очередь. Стал перебирать все эпизоды, какие отложились в памяти. И вспомнил похороны Кориты. Жила в Бакне такая особа. Эту даму знали все. Даму в полном смысле слова, она была аристократкой, вдовой лет тридцати с небольшим, очень недурна собой, а ее любвеобильность буквально не имела границ. Одних постоянных любовников за ней числилось не меньше десятка, плюс те, которых она неутомимо ловила там и сям. Словом, личность незаурядная, мимо нее было просто трудно пройти.

— И ты не прошел? — поинтересовался Патрик.

— Я-то как раз и прошел. Я был занят, все это происходило вскоре после Перелома, и я, юный олух, творил историю. Но зато ей случилось как-то ангажировать Поэта.

— Это была совершенно ненасытная женщина, — сказал Поэт мечтательно. — Общение с ней давало чувство полноценности. Я даже был в нее влюблен. Целую неделю.

— Через полгода после этого маленького романа Корита умерла, и Поэта потянуло на ее похороны. Я пошел с ним. Там было всего человек десять-двенадцать — похороны баронской дочери уже тогда мало кто решался посещать, сплошь мужчины, и наверняка каждый из них, кроме меня, с ней когда-то спал. И вот после ритуала Поэт сообщил мне нечто, что отложилось у меня в памяти. Знаешь, сказал он, откровенно говоря, особого горя я не испытывал, так, немного жалел, вспоминая приятные минуты, и все прочие присутствующие явно чувствовали то же. Но общее ощущение скорби, которое я уловил, было таким интенсивным, словно все убиты горем, и не десять их, а чуть ли не пятьдесят. Ну мы перешли тогда на другую тему и забыли про Кориту. А теперь я стал это обдумывать. И понял, что в той ситуации было нечто уникальное. Ведь обычно на похоронах присутствуют дети, родители, братья, сестры, возлюбленные, друзья… Так? И хотя все скорбят, но чувства у них разные. А там? Все переживали одно и то же. И я подумал: возможно, синхронные эмоции не просто складываются. Что если результат их сложения превышает арифметическую сумму?

— Потенцирование, — сказал Железный Тигран.

— Да. И отражение. Человек, вошедший в зеркальный зал, удваивается, утраивается, превращается в целую толпу. В зависимости от числа зеркал. Словом, я скажу вам, как это выглядит в моем понимании. Они эмпаты и умеют ощущать эмоции друг друга. Ощущать, отражать, возвращая обратно, то есть как бы удваивая, утраивая и так далее. Складывать. Потенцировать. Суммация и многократное усиление и дают этот экстаз. Видимо, за многие века у них выработалась целая система движений и звуков, которые, согласованно повторяясь, позволяют им достичь слияния, если угодно, общности. И ощущения, которых они таким образом добиваются, настолько интенсивны и полны, что они все время стремятся испытывать их снова и снова. Это, наверно, похоже на наркотик. И потому им не нужно ничего другого. Разве наркоман стремится обладать женщиной? Разве он замечает, что ест и что пьет? Маленькие человеческие удовольствия его не привлекают. Забрасывается все. Не умереть от голода и холода — и больше ничего не надо… Вот примерно так.

— А что! — сказал Патрик. — Все укладывается. Общество, которому не нужен прогресс. Зачем прогресс морфинисту? Чтобы добиться лучшей очистки морфия? Прекрасно. А они совершенствуют свои способы вступления в эту общность. Все понятно. Сокращается производство. Отмирает искусство. Пропадает интерес к природе. Эмпатия объясняет и пацифизм и нежелание убивать, должно быть, чувства убиваемого для эмпата невыносимы. Ты попал в точку, брат по крови.

— Эта гипотеза объясняет и тот прием, который они вчера нам оказали, — заметил Железный Тигран. Он покачал головой. — Воображаю себе. Люди, видевшие Землю в первой половине двадцатого века, да еще притом и эмпаты…

— Они были на Земле в двадцатом веке? — спросил Маран.

— Так они сказали.

Маран присвистнул.

— Нам остается только захлопнуть люк и стартовать.

Железный Тигран промолчал.

— У них у самих рыльце в пушку, — напомнил Патрик. — Кто виноват в гибели Атанаты, мы или они? Кстати, Маран, а как ты объяснишь Атанату?

— Почему она погибла?

— Нет, это понятно. Почему они туда отправились?

— Видишь ли, я думаю, что общность это главный элемент доктрины, ее центр, но еще не вся доктрина. Не знаю, философская она или религиозная, но она должна включать и другие компоненты. И в ней обязательно должно присутствовать то, что присуще всем доктринам: уверенность в обладании истиной.

— Отсюда миссионерство, — согласился Патрик. — Пожалуй. Сначала они… кто знает, может, некогда это была маленькая секта?.. распространили свое влияние на всю планету. Потом пошли в космос. Но с Периценой у них не выгорело. Почему? Да потому что периценцы не эмпаты.

— Атаната наверняка была для них ужасным ударом, — сказал Тигран. — Особенно, если их люди находились там в момент катастрофы. Еще более, если кто-то из них уцелел и вернулся на Палевую. Вместе со своими ощущениями, открытыми для всех. На этом их миссионерство должно было прекратиться.

— И слава богу! — бросил Дан сердито. — При таких методах!.. Инфразвук и прочее. А как они поступили с жителями островов?