Фельдшерица взвизгнула, воткнула вилку и зажмурилась.

Зажмурился и я. Но через мгновение приоткрыв глаза и обнаружив себя живым, приободрился:

— На счет три убираем от больной руки! Раз! Два! Три!

Коллеги торопливо отпрыгнули от тела. Не теряя времени, я ткнул ложками в грудь несчастной. Затрещало, заискрило и противно запахло паленым мясом. Верхний свет замигал.

Я убрал ложки:

— Пульс?

Иваныч ткнул пальцами в шею пациентки:

— Нет ничего!

— Качайте дальше!

Фельдшер с акушеркой продолжили реанимацию. Выждав пару минут, я опять скомандовал:

— Отошли все! Разряд!

Под ложками вновь затрещало. Тело слегка дернулось.

— Пульс?

— Отсутствует.

— Продолжаем.

Тридцатая минута реанимации. Все, что могли, мы уже испробовали. Но — увы… Даже импровизированный дефибриллятор не помог. Я приподнял бледные веки: зрачки, разумеется, были просто огромными и на свет не реагировали. Роговичных рефлексов тоже не наблюдалось.

— Прекращаем реанимацию. Антон Иваныч, зафиксируйте время биологической смерти, — я стащил перчатки и рухнул на стул.

В полной тишине мои коллеги принялись наводить порядок в смотровой. С головой накрыли тело простыней, собрали разбросанные повсюду шприцы и салфетки. Иваныч уселся заполнять историю болезни. А я… я просто сидел и безучастно наблюдал за этой никому уже ненужной суетой. Вот и первый крест вкопан на моем персональном врачебном кладбище.

Так прошло минут десять. Наконец я начал приходить в себя:

— Клавдия Петровна, как вы тут поступаете с… трупами? — последнее слово выдавилось с огромным трудом.

— Обычно в ЦРБ увозим, в морг. Там вскрытие, ну и все, что положено…

Я встал, подошел к телу и откинул простынь с лица. Оно было бледным и спокойным.

— Что ж ты наделала, глупая? — тихо спросил я.

Синеватые, полупрозрачные веки дернулись и открылись. Я отшатнулся назад, налетев на акушерку.

— Что с вами, Пал Палыч? — удивилась она.

Вместо ответа я молча указал на покойницу. Та слегка приподняла голову и с видимым любопытством оглядывалась по сторонам.

— Мама! — басом прошептала Мария Глебовна и осела на пол.

Придерживая бесчувственную акушерку одной рукой, другой я нащупал артерию у ожившего трупа. Пульс был! Он бился ровно и уверенно.

— Э-э-э… — начал было я, но меня перебил незнакомый мелодичный голос за спиной.

— Здравствуйте! Меня зовут Аля. Пожалуйста, объясните мне, где я?!

Я обернулся. В дверях стояла ОНА — та самая «спящая красавица», которую привезли рыбаки несколько часов назад. Кутаясь в больничное одеяло, она смущенно улыбнулась и повторила:

— Давайте знакомиться: я — Аля. А вы кто?

Глава 4

7 сентября 1987 года, 20.40,

озеро близ Кобельков

— Ленька, ну хватит уже, маньяк чертов! — Анюта спихнула с себя мужа и, смеясь, выбралась из палатки.

Леонид, рыча и делая страшные глаза, успел поймать ее за ногу:

— Я буду познавать тебя, женщина, все глубже и глубже! Раз пять!

— Милый, я тоже хочу того… познаваться, — она наклонилась и чмокнула мужа в щеку. — Но Марья сказала, что сейчас нам слишком часто нельзя!

— А кто у нас Марья? И что значит «слишком часто»? — вкрадчивым голосом вопрошал Ленька, перебирая руками по ноге жены и медленно поднимаясь.

— Акушерка наша, Мария Глебовна, забыл? У меня матка в тонусе!

— Так это же хорошо, если в тонусе? — уточнил муж, выпрямляясь и обнимая Анюту.

— Наоборот, плохо! Может случиться… выкидыш, — споткнувшись на мерзком слове, тихо объяснила она.

— Ну уж нет, такого мы не допустим! — заявил Леонид. — Придется мне поумерить пыл и собрать волю в кулак!

Анюта опустила глаза, посмотрела, как муж «собирает волю в кулак» и прыснула:

— Так вот она какая, воля! Больно, наверное?

— Угу! — подтвердил он, морщась.

— Бедненький! — погладила мужа по макушке Анюта. — Ну давай потерпим пока, а? У меня и в самом деле низ живота тянет немного.

Леонид встревожился:

— Так что же ты молчала? Мы бы не…

— Хотелось очень! — улыбнулась ему жена. — Да ты не переживай: я сейчас но-шпы тяпну, полежу с полчасика, все и пройдет. А ты пока ужин приготовишь. Кто-то, кстати, уху обещал! Не знаешь, кто?

— Мужик сказал — мужик сделал! — гордо заявил Леонид и принялся мягко заталкивать Анюту обратно в палатку. — Нютка, ты давай ложись и отдыхай. А я пока сплаваю к острову, раколовки проверю. Хочешь раков?

— Хочу, конечно! Только… — Анюта запнулась.

Внезапная, необъяснимая тревога накрыла с головой. До дрожи в поджилках и «гусиной кожи».

— «Только» — что? — переспросил муж, заботливо упаковывая ее в спальный мешок.

— Ты… Ты побыстрее, ладно? — попросила Анюта, пытаясь побороть дрожь в голосе. Получилось довольно-таки жалко.

— Ты чего, Нют? — Леонид приподнял за подбородок ее голову. — Тебе совсем плохо, да?

— Нет, нет, у меня уже все прошло! Почти прошло! — замотала она головой. — Просто… Не оставляй меня одну надолго, ладно? Как-то тоскливо мне…

— Так я вообще не поплыву никуда!

— А как же раки? — кисло улыбнулась женщина.

— Да леший с ними! Рыба есть, ухи наварю. Как обещал! — заявил Ленька.

— Ладно уж, плыви давай. Правда, так раков захотелось! — Анюта мечтательно закатила глаза.

Тревога схлынула — также внезапно, как и появилась.

— Уверена, что у тебя все в порядке? — подозрительно поинтересовался муж.

— Уверена, уверена! Плыви, за меня не волнуйся. Раньше отплывешь — раньше вернешься: соскучиться не успею.

— Да тут плыть-то… За полчаса управлюсь. А ты подремли пока, — Ленька чмокнул жену в нос и выбрался из палатки. Через минуту снаружи послышался его голос. — Нютка, я дров в костер подкинул, так что — не вставай!

— Ладно, не буду! Спасибо! — крикнула она в ответ.

И услышала, как зашлепали по воде весла.

Тревожная тоска навалилась, будто только этого и ждала. Анюта свернулась клубочком, пытаясь избавиться от бьющего ее озноба. Тщетно: согреться не удавалось.

— Да что же это со мной такое?! — пробормотала она, слушая неприятный стук собственных зубов.

Тревога стремительно нарастала: теперь это была уже настоящая паника. Женщина с трудом сдерживалась, чтобы не выкарабкаться из спальника и не помчаться сломя голову куда угодно: в лес, в степь, в воду… И — бежать, бежать, или плыть, не останавливаясь, прочь от этого жуткого места.

Почему это чудесное местечко, которое они с мужем облюбовали и освоили давным-давно, стало вдруг жутким, Анюта объяснить не могла. Но ее подсознание, казалось, кричало во весь свой неслышный голос: «Беги, беги отсюда!» И требовательно, часто молотило кулачками в грудь… Впрочем, это уже не подсознание, это сердце.

Повинуясь этой команде, женщина торопливо выскользнула из спального мешка и, трясясь всем телом, выбралась наружу.

Смеркалось. На озеро опустился туман, в котором едва различимы были очертания удаляющейся лодки.

Снаружи страх набросился на нее, будто стая оголодавших комаров. И точно так же укутал все тело липким шевелящимся пологом.

— Леня! — Анюта попыталась крикнуть, но получился лишь какой-то несуразный хрип.

Она сделала несколько шагов и присела у костра. Протянула к пламени дрожащие руки. Теплее не стало. Зато рядом с огнем окружающие сумерки разом сгустились до почти полной темноты. Отчего стало еще страшнее.

Анюта опасливо покосилась в сторону леса. Тот стоял сплошной темно-синей стеной. И из-за этой стены кто-то пристально и недобро смотрел на сжавшуюся у костра испуганную женщину.

— Кто здесь? — прохрипела она, почувствовав на себе этот чужой взгляд.

Тишина. Даже эхо, такое веселое днем, теперь увязло в тумане и сумерках. Анюта до рези в глазах всматривалась в лес, но ничего, кроме сгущающегося мрака, не видела.