Но, рассуждая о том, какие политические и религиозные силы могли организовать травлю и судебное преследование Грандье и какие обстоятельства этому способствовали, историки почему-то забывают о том, что на эшафот веселого кюре фактически отправили все же монахини.
Версия о "любовной истерии", когда десяток женщин влюбились в одного мужчину, в данном случае абсолютно несостоятельна. Грандье с урсулинками фактически не общался, ведь он не стал их духовником. Но даже если допустить, что ему удалось магическим способом внушить подобную страсть десятку затворниц, то поведение женщин во время следствия и суда необъяснимо. Ведь не могли влюбленные монахини не понимать того, что своими действиями и словами они ведут своего "милого" прямиком на костер.
Характерно, что после казни Грандье безобразия в монастыре не прекратились. Монахини продолжали бесноваться, вещать от имени бесов, проявляя при этом неплохое знание демонологии, богословия и некоторых сторон оккультизма. Более того, эпидемия одержимости захватывала и послушниц, прибывавших в обитель после трагических событий 1631–1634 годов. Обитель превратилась в форменный дом умалишенных, и в конце концов власти разослали всех луденских урсулинок по одиночке в разные монастыри.
Пролить свет на дело Грандье, возможно, поможет другая история, случившаяся шесть лет спустя в нормандском городе Лувьер.
В тихой, ничем не примечательной женской обители, посвященной Св. Людовику и Елизавете Венгерской, находящейся под патронажем ордена францисканцев, в 1642 году умер священник отец Метьюрен Пикар, в течение пятнадцати лет бывший духовником лувьерских монахинь. Сразу же после его смерти обитательниц монастыря поразила эпидемия истерических припадков, сопровождавшихся судорогами и потерей сознания. Как всегда в подобных случаях, власти заподозрили одержимость бесами и было начато следствие, продолжавшееся пять лет.
Следствие выявило факты столь вопиющие, что часть материалов дознания была уничтожена самими членами следственной комиссии, дабы не смущать "будущие поколения христиан, в руки коих могут попасть эти документы". Нам же события в Лувьере известны по автобиографии монахини Мадлен Бавен, написанной или надиктованной ею в тюрьме.
Бавен приняла постриг в 1625 году, когда духовником обители был отец Пьер Давид. Он, по свидетельству современников, принадлежал к тайному оккультному братству иллюминатов и создал в рамках одного монастыря собственную религию, что-то наподобие русского хлыстовства. Давид считал наготу святой, полагая, что верующий, преисполненный Святого Духа, не способен на грех, а следовательно, любой, даже самый мерзкий поступок, является праведным, если совершается в состоянии "внутренней преданности" Богу. Согласно этим воззрениями отец Давид сожительствовал с монахиням, а к причастию и мессе обитатели монастыря ходили нагишом. Судя по всему, церковные власти подозревали, что в монастыре неладно, поскольку после смерти отца Давида все его книги были сожжены по приказу местного епископа.
В 1628 году капелланом монастыря стал отец Метьюрен Пикар, а его помощником — отец Тома Булле. Эти двое довели хлыстовство отца Давида до чистого люциферианства. Монастырь стал ареной всевозможных мерзостей, непотребств и даже убийств. Фактически за стенами монастыря в течение 15 лет действовала секта сатанистов, поддерживавшая тесные связи с ведьмовскими сообществами Парижа, Руана и Орлеана.
В подвале монастыря был оборудован специальный храм, где в дни шабашей зажигались черные свечи на дубовом алтаре, украшенном изображениями козлиных голов. В подземном храме регулярно служили "черные мессы", во время которых осквернялось причастие и возносились проклятия христианству. Однажды во время шабаша на кресте был заживо распят новорожденный младенец, руки которого были прибиты к кресту сквозь причастные облатки. Шабаши заканчивались ритуальным пиром, во время которого иногда употреблялось человеческое мясо, и сексуальной оргией.
Следствие и суд по делу лувьерских ведьм закончились в 1647 году. Отец Тома Булле был приговорен к сожжению, вместе с ним был предан огню и вырытый из могилы труп Пикара. Многие участницы сатанинского сборища были приговорены к пожизненному заключению, но некоторые монахини отделались ссылкой в разные монастыри или под надзор родственников. После суда над лувьерскими монахинями волна ведьмовских процессов прокатилась по Нормандии. Судя по всему, инквизиторы отследили связи лувьерских сатанистов за стенами монастыря.
Сравнивая дело Грандье и дело лувьерских ведьм, не трудно заметить одно сходство. И в том и в другом случае эпидемии истерии охватывали обитательниц монастырей после смерти духовника. В лувьерском деле — после смерти отца Пикара, а в деле Грандье после смерти аббата Муссо, имени которого большинство исследователей вообще не упоминают. Именно образом жизни отца Муссо следовало бы заинтересоваться членам трибунала в Лудене, и, возможно, за стенами монастыря урсулинок открылась бы картина не менее зловещая, чем в Лувьере. Но луденские судьи потратили время на примитивный экзорсизм и изучение мутной биографии ловеласа Грандье.
Возникает вопрос: почему женские католические монастыри в Европе стали прибежищем ведьмовского, люциферианского культа?
Ведьмовское сообщество (ковен), как правило, представляло собой группу женщин, возглавляемую лидером мужчиной. Среди рядовых членов сообщества мужчины были редкостью. Объясняется это антимужской направленностью ведьмовского культа в целом. Характерно, что, вступая в ковен, новоиспеченная ведьма произносила клятву, в которой присутствовало обещание препятствовать бракам и лишать мужчин их мужской силы (известно описание этого колдовского обряда). Более того, по материалам инквизиции, младенцы, которых убивали во имя нечистого во время шабашей, как правило, были мужского пола.
Агрессивное мужененавистничество ведьмовского культа объясняется тем, что ведьмами становились в основном женщины, не удовлетворенные жизнью. Больные, вдовые, чувствующие свою неполноценность и осознающие свой пониженный социальный и общественный статус. Встречались, конечно, и молодые девушки, вступившие в сообщество из-за глупого любопытства или необузданной гордыни. Красавица, с презрением смотрящая на своих сверстников и сверстниц, — типичная фигура для ведьмовского сообщества.
В условиях же XIV–XV веков, когда формировался европейский ведьмовской культ, людей, не самовыразившихся в нормальной жизни, было больше среди женщин, чем мужчин. И эти женщины создали свой перевернутый мир, где все было наоборот. Где дьявол стал Богом, отвратительное — прекрасным, зло — добром, а мужчина из друга и спутника жизни превратился во врага. Но и обойтись без мужчины ведьмовское сообщество не могло. Ибо, с точки зрения средневекового человека, дьявол бесспорно был мужчиной. Таким образом, мужчина-лидер олицетворял собой во время обрядов шабаша самого сатану.
Особо следует сказать о ритуальном сексе в ведьмовских сообществах, теме модной в современных изданиях по оккультизму. Он был важным элементом "черной мессы", но шабашные оргии носили преимущественно лесбийский характер из-за ничтожного числа мужчин в сообществах. Даже на старинных гравюрах, изображающих шабаш, партнерами ведьм по хороводу, как правило, изображаются черти, демоны, странные монстры, но не мужчины.
Женские католические монастыри Франции до XVIII века были заведениями в значительной степени дворянскими. Большинство девушек поступали в обители не из стремления служить Богу, а были против воли сданы в монастыри родителями. В католических дворянских семьях существовала практика постригать в монахини младших дочерей, чтобы не выделять им приданого из родового состояния. В отличие от православных монастырей сестры католических обителей фактически никаким трудом не занимались и в пределах монастырских стен были предоставлены самим себе. Скука, безделье, отсутствие какого-либо осознания высокого предназначения монашества, а зачастую слишком юный возраст сестер превращали французские женские монастыри из обители Бога в некое подобие колонии для малолетних правонарушителей с сильно расшатанной дисциплиной. Сама система работала на то, чтобы превратить Христовых невест в озлобленных, распущенных ведьм. Стоит ли удивляться тому, что многим женским монастырям Франции, для того чтобы превратиться в ведьмовские ковены, не хватало только мужчины лидера. Если же таковой лидер находился в лице монастырского духовника, то происходили такие случаи, как в Луцене, Лувьере или Эксе. Тем более, многие адепты ведьмовского культа считали, что для того чтобы "черная месса" была полноценной, ее должен служить священник или монах, пусть даже расстрига. Вряд ли это условие исполнялось в большинстве ковенов, но еще в середине XVIII века в западных районах Франции находились священники, готовые за хорошую плату исполнить сей кощунственный акт. Удивительно, но эти пастыри считали себя добрыми христианами, а "черную мессу" — невинной шалостью, ибо потребовалось специальное ватиканское постановление, запрещающее французским епископам отпускать сельским кюре этот грех на исповеди.