— Все в порядке, — облегченно вздохнул прохожий и зашел в подъезд.

…Небольшая комната тонула в полумраке. Настольная лампа лишь освещала стол и прикрепленную к нему маленькую форматку с чертежом.

Вошедший снял плащ и, потирая руки, проговорил:

— Ну и ветер!

Хозяин приподнял голову, вгляделся и сделал вид, что не узнал.

— Кто это? А-а, Виктор Михайлович Подгурский к нам пожаловали! За что вы нас так осчастливили?

— Есть разговор, — сумрачно ответил вошедший и сел на диванчик, в самый темный угол комнаты.

— Разговор? В час ночи? Странная словоохотливость. А, понимаю, наверно, опять какая-нибудь неприятная командировка к черту. Вы, говорят, часто там бываете. Обидно! Я-то думал, что скоро мне в розовом конверте пришлют приглашение присутствовать на бракосочетании девицы Истриной с Подг…

— Хватит, я по делу, серьезно.

— А я разве шучу? — удивился Ленька. — Я просто выражаю свой восторг, вызванный вашим появлением, Уж очень мило с вашей стороны неделями пропадать в этом Полу-цело, — словом, каком-то… актовом переулке, не заходя к товарищам и даже им не звоня. Как же? Виктор Михайлович — занятый человек: стоять для Нины в очереди за маслом, ходить за хлебом, мыть вместо нее посуду, штопать чулки. Ежели все это сопоставить с интеллигентными наклонностями последнего…

— Когда кончишь — свистни, а я пока вздремну. К тебе приходишь как к другу… Обидно.

— А мне не обидно? Забывать товарищей из-за какой-то юбки… Эй! Не кидайся будильником! Разобьешь и разбудишь моих предков! Они спят в соседней комнате. Я не то хотел сказать! Она… да нет, Нина, а не юбка, она, конечно, изумительная, потрясающая, неповторимая, лучше которой нет в мире. Но заметь, ты приходишь ко мне, только когда что-нибудь стряслось. Ну, что случилось?

— Мне нужны деньги.

— И только? Удивительно! Я почему-то думал, что они тебе не нужны.

— Много денег.

— Ну? Помню, моей бабушке как-то потребовалось несколько сотен на покупку пары нижнего белья. Она бегала по знакомым, и никто не давал ей в долг. И знаешь, где она достала нужную сумму? У обыкновенной дворничихи, что жила в соседней подворотне. О, это была кошмарная история! Тебе не интересно? А сколько тебе надо?

— Пятьдесят рублей.

— Тогда это пустяки. Ты еще можешь отдать себя под залог, пожалуй, в комиссионном еще рубля два накинут… — И уже совершенно другим тоном Ленька спросил: — Извини за вопрос, а зачем?

Виктор рассказал, почему ему надо достать билеты на этот концерт. Ленька спрашивал немногословно. Что он делает? Как занимается? Часто ли он видит Димку? Как они вместе убивают время? Как его отношения с Ниной? Ленька слушал его рассказ с большим интересом, хотя многое уже знал от Димки.

Он смотрел на Виктора и с сожалением замечал, что в глазах товарища нет больше озорного блеска. Глаза были невеселые, и в них, в его голосе и во всем облике Виктора таились неизвестные ранее Леньке какие-то покорность и равнодушие.

«Как Витька изменился! — почти с ужасом думал он. — Что осталось от дерзкого, даже хулиганистого коновода ребят? Витька, неужели ты позволяешь безраздельно командовать собой? Эх, если бы урвать время от этих проклятых чертежей и серьезно заняться Витькой!»

Тем не менее Ленька продолжал улыбаться и наконец весело сказал:

— Придется выделить что-нибудь из нашей скудной стипендии. Только расписка, и обязательно кровью.

— Ой, ну спасибо, Ленька!

Витька стоял, как-то виновато и в то же время радостно улыбаясь. Он был похож на маленького мальчика, который нашалил в день своего рождения и уже не рассчитывал получить подарки. Но вот его только что простили и сунули в руку большую кучу игрушек…

— Завтра еще можно достать билет. Надо постоять какой-нибудь час. А вот отдать…

Виктор красноречиво поднял глаза на Леньку. Ленька встал и хлопнул его по плечу.

— Вот что, когда ты будешь зарабатывать, тогда и отдашь. Свои люди — сочтемся. Но ты нос опустил? Брось. У тебя еще все впереди! Потом, мне кажется, как только ты займешься делом, вся эта чертовщина вылетит у тебя из головы. Я советую как друг: иди работать!

Виктор закусил губу и. опустил глаза.

— Я готовлюсь, занимаюсь, — произнес он, немного заикаясь. И тихо добавил: — Я же должен обязательно, наверняка поступить в институт, понимаешь? И потом… я не могу и дня жить без нее.

— Понятно, — еще тише ответил Ленька и стал разглядывать свои перепачканные тушью пальцы.

— Ты извини, помешал тебе спать.

— Нет, я еще позанимаюсь.

— Как знаешь… Ну, спасибо. Прощай!

— До свидания…

С лестницы донесся затихающий шум шагов. Затем наступила тишина. Лишь в глубине комнаты мерно тикал будильник.

Ленька неподвижно стоял и смотрел на дверь, как будто видел еще человека, который только что захлопнул ее за собой.

IX. ДРУЖЕСКИЙ УЖИН

Двадцатого октября в восемь часов вечера у булочной на Арбате произошла знаменательная встреча.

Виктор брел, опустив глаза, и сосредоточенно разглядывал ботинки прохожих. Вадим, наоборот, смотрел куда-то поверх голов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они столкнулись носами. Однако оба товарища были страшно поражены и обрадованы.

— Никак Виктор Михайлович?! — воскликнул Вадим. — Кажется, мы с вами не видались с прошлого вечера. С тех пор вы сильно изменились, похудели и побледнели…

— Как поживает твоя тетушка? — насмешливо спросил Виктор.

— Неужели весь симфонический оркестр увезли в больницу с приступами хронического насморка? — отпарировал Вадим.

Выяснилось, что у тетушки Димка зевал беспрерывно, да так, что испытанные гости жались по углам. Пришлось смыться. У Виктора дело оказалось серьезнее. Он пришел к Нине и застал там Олега. Нина поблагодарила за билеты, но сказала, что уже раньше договорилась идти с Олегом в кино.

— Ну и ты?

— Что я, стекла там буду бить? Не рассказывать же, с каким трудом я достал билеты на этот концерт? Мне оставалось лишь поблагодарить ее за внимание ко мне и пойти продавать билеты. Их вырвали из рук…

— Так. Олега предпочитают тебе?

— Наверно. Но, с другой стороны, тогда бы она мне сразу сказала. Может быть, просто договорились. А у меня же нет прав запрещать ей гулять с кем она хочет. Потом она давно хотела посмотреть «Пармскую обитель».

— Слушай, — предложил Вадим, — у тебя есть груши, и я наскребу рублей двадцать. Зайдем в какое-нибудь заведение и поговорим в спокойной обстановке о коварстве женщин и наших семейных делах. Мне порядком надоело патрулировать по мокрым улицам.

Виктор ответил, что он с удовольствием набил бы сейчас кому-нибудь морду или учинил где-нибудь дебош. Но так как все это пахнет кодексом, то, пожалуй, предложение Вадима — лучший выход из положения. Тем более, что он сам хочет опрокинуть на кого-нибудь все резервуары своей души.

Они бродили по центру до 10 часов вечера. Долго выбирали, куда идти. Молодые люди понимали, что для вечернего кафе они еще… ну, не очень солидны. Наконец остановились на уютном кафе вблизи улицы Горького.

В дверь они вошли храбро, но оба одновременно подумали: а вдруг не пустят? Так оно и получилось.

Приторный швейцар вежливо заметил: «Мест нет». — «Подождем», — ответил Виктор, раздеваясь, а Вадим зачем-то сказал товарищу: «Эх, мой старый армейский плащ… сколько лет, сколько зим…» На плаще были военные пуговицы, и Вадима могли принять за демобилизованного, набавив ему таким образом года три-четыре.

В центре освободился столик. Они сели.

Кафе было довольно чистенькое, с колоннами в середине зала и без всяких вызывающих росписей на стенах и на потолке.

За их столик сел прилично одетый блондин с университетским значком на пиджаке, с длинным горбатым носом, худыми щеками и ехидными глазами.

Этот великолепный образец «третьего лишнего» испортил весь интимный разговор. Пришлось Вадиму во второй раз рассказывать, как он удрал от тетки.