«Мне уже по ночам начинают сниться телефонные звонки и чей-то равнодушный женский голос: «Нины нет дома!»
«Как я только с ней остаюсь наедине, сразу начинаю бормотать примерно следующее: «Нина, я тебя люблю. Тебе, может быть, это смешно слушать, надоело? Думаешь, вот какой дурак. Заладил одно и то же. Но я сейчас ни о чем другом не могу говорить, ни о чем другом не могу думать. Ты же должна меня понять!»
И так каждый раз. А когда иду к ней, долго придумываю, о чем бы интересном мне с ней поговорить. Вспоминаю разные анекдоты, шутки… И все вылетает из головы.
Если бы я не повторял ей это каждую минуту, если бы не бегал за ней, все было бы по-другому. Может быть, она бы мне говорила такие же слова… Эх, девушка, почему вы не любите тех, кто вас любит?»
«Чудеса! Вчера звонит Нина. Говорит: «Быстро подъезжай к институту. Встречу в проходной». Я, разумеется, поставил рекорд в беге по улицам и по эскалаторам. Прихожу. Ее нет. Через десять минут является. «Пойдешь, говорит, сейчас со мной на вечер». Я растерялся: «Нина, я же не одет!»
«Ничего, отвечает, сойдет». И дает мне пригласительный билет на вечер отдыха 1-го курса. Поднялись мы в клуб. Прослушали жиденькую самодеятельность. Начались танцы. Нину приглашают непрерывно. Я не танцую. Почему? Старая история. Мы с Ниной познакомились тоже на вечере, у нее в школе. Я с ней танцевал, танцевал, а потом пошел с другими девчонками. Нарочно, чтобы посмотреть, как она к этому отнесется. Она хоть бы бровью повела. Только когда я ее наконец пригласил (а Нина и тогда не имела недостатка в кавалерах), она мне так спокойно говорит: «Если вы с кем-нибудь еще будете танцевать, можете ко мне не подходить».
Вот я с тех пор только с Ниной. Но сегодня, я смотрю, придется весь вечер подпирать стены. А Нина вдруг стала удивляться. Почему, мол, я никого не приглашаю. Что, она забыла свои же слова?
Появляется Ратновский. Пижон пижоном. Я и то таким не был, хотя одно время меня называли «королем вечеров».
Итак, мы издали поздоровались с Ратновским. Я гляжу, что будет дальше. Нина танцует со всеми подряд. Ратновский к ней не подходит.
Неожиданно Нина вспоминает о моем присутствии. «Витя, я совсем тебя забыла. Идем потанцуем». И она меня не выпускает. Всем остальным отказ. Так танцев шесть. Я на седьмом небе. Вдруг: «Витя, я устала». Садимся. Мило беседуем. Заводят какую-то дрянь. Подходит Ратновский. Она встает и уж после этого спрашивает меня глазами: «Можно ли?» Ну что остается?
Тут я делаю открытие. Оказывается, я не могу видеть, как она танцует с Ратновским. Хоть выбегай на улицу и бросайся под машину. Хорошо, что скоро вечер кончился.
Домой возвращались втроем: Ратновский, Нина и я. Но Ратновский из метро не вышел. Подмигнул мне: дескать, не буду тебе мешать. А чему мешать?
Мы почти не разговаривали. Нина сказала, что она очень устала, и я не решился мучить ее «своими душевными излияниями».
«Вчера идем поздно с Димкой по бульвару. Впереди стоят три человека. Смотрят на луну, на звезды, посмеиваются. Астрономы! Подходим мы к ним. Один из них, парень лет двадцати трех, подбегает к Димке:
— Хлопцы, сколько времени?
Димка подносит к его глазам руку с часами. Часы у него штурманские, со светящимся циферблатом.
— О, какие часы хорошие! — восхищается парень. Подходят двое других. А первый нежно так смотрит на Димку. — Ты ведь подаришь их мне, хлопец? Я тебя не забуду.
Димка улыбается, но отдергивает руку. Но рука уже схвачена. Его вежливо предупреждают: «Тихо, хлопец!» Он пытается вырваться и получает удар по лицу, от которого чуть не падает. Один из парней поворачивается ко мне, но, пока он поворачивался, я (наверно, с перепугу) как его ахну, да не кулаком — тяжелой металлической ручкой, случайно оказавшейся у меня в кармане. Тот с копыт. Другой на меня. Димка его ботинком по ноге… В общем, началось.
Все это заняло несколько секунд. Кончили. Стоим в нескольких шагах от них. «А ну подходи, — говорю я, — так вас и так, если хотите быть с проломанной головой». А самого дрожь пробирает. Они ругаются, но не подходят. Первого они подняли. Он прислонился к одному из них, держится за подбородок и тихо, сквозь зубы стонет. Вот, а Димка еще ворчал: «Брось эту гадость», — когда я нашел металлическую ручку у нас во дворе.
Так мы постояли, пообещали друг другу припомнить эту встречу, в изысканных выражениях высказали свое мнение о них и выслушали примерно в тех же словах, что они думают о нас. Они, очевидно, не хотели поднимать шума и ушли, поддерживая своего шатающегося товарища. Мы повернули в другую сторону…
Придя домой, я еще полночи размахивал кулаками…
Утром оказалось, что у Димки заплыл глаз. Мне почему-то хочется, чтоб у меня тоже был подбитый глаз. Во всяком случае, это являлось бы наглядным доказательством того, что я способен не только на нежные слова».
«Высшая математика очень интересная. Я ею, кажется, увлекся. Вчера сидел не отрываясь четыре часа, решал примеры. Но как быть с черчением? К сожалению, уже нет прежней уверенности в том, что пройду первый курс самостоятельно. Это — самое печальное. Нина целые дни пропадает в институте. Она записалась в волейбольную секцию. Интересно, что Нина сейчас делает? Иметь бы какой-нибудь «всевидящий глаз», чтобы знать, чем она занимается каждую минуту… Я ей как-то сказал об этом. Она говорит: «Нет, не надо, так тебе будет хуже». Странно, почему?»
«Неделя была полна событиями. Во-первых, меня послали к черту. Здорово, а? Произошло это так. Захожу я как-то к ней. Она встречает меня в передней. Поговорили две минуты. Вижу, она очень занята, даже в комнату меня не пускает. Ну, думаю, зачем мешать! Вышел на улицу. Посмотрел случайно в окна. А там знакомая мужская голова виднеется. Присмотрелся… точно, Олег.
Звоню на следующий день. Нина предлагает: «Идем в кино». Я удивлен: «Как? Ты со мной в кино? А где же Олег, где же Ратновский?» Она говорит: «Я хочу с тобой». Я опять страшно удивлен: «Как? А Олег? Он даже заниматься тебе не мешает. Ты не хочешь, чтобы я знал о его присутствии, и выгоняешь меня…» И продолжаю дальше, все в таком духе. Она снова: «Пойдешь в кино? Нет? Ну иди к черту».
Бедный Димка! Ему досталось больше всех. Я, конечно, сразу же пришел к нему и ныл целый день. Два дня я крепился. На третий вижу: больше не могу. Зашел к ней домой и оставил записку. Сегодня вечером пойду снова. Интересно, как меня встретят? А записка такая:
«Нина! На днях в соответствии с твоим желанием я навестил черта. Он был очень рад меня видеть, хотя немного удивился: почему, мол, так рано? Мы с ним занялись размышлениями: чем вызван мой визит? Я робко высказал мнение, что это от усталости и переутомления. Черт возмутился и стал мне объяснять вред зазнайства и грубости. Потом он запутался и сказал, что в этой чертовщине он, сам черт, не разберется. Решили послать меня к тебе за уяснением цели моей командировки.
Между прочим, черт — неплохой человек, одет, как пижон, немного похож на Ратновского. Он признался мне, что был тоже когда-то влюблен, но вспоминать об этом не любит. Мы с ним опрокинули по рюмочке, открыв тем самым сезон для листьев, осыпающихся в саду».
«Дверь открылась. Она стояла и молча смотрела на меня. Я хотел спросить, будет она сразу чертыхаться или нет, но не решился и просто поздоровался. Она ответила, повернулась и пошла к себе в комнату, знаком приказав следовать за ней. В комнате ничего не изменилось. Я лишь мельком оглядел ее и сел на кушетку, подумав: «Может быть, я здесь последний раз». Она села напротив, на стул. Мы помолчали минуту. Наконец она сделала движение губами, пытаясь что-то сказать, но я уже задал вопрос:
— Ну-ка расскажи, что с тобой случилось? С Олегом поссорилась или еще что?