Не получалось и все. Не могла леди Кай ни глаза опустить, ни прикрыть. Хотела, пыталась, но безуспешно. Так и пялилась она в это иностороннее сияние, пока слезы не выкатили, и это хоть немного, но смягчило жгучую боль в обожженных глазах.

Смягчить-то — смягчило, но, наверное, именно из-за этого Осси и пропустила тот момент, когда в белом проеме показалась чья-то фигура. Сначала почти такая же сияющая и невесомая, как и окружающий ее свет, она становилась все плотнее и темнее, и вскоре сомнений уже не было: она приближалась.

Шаг за шагом.

Вечность за вечностью.

В силуэте ее, да и во всем ее облике угадывалось что-то до боли знакомое, вот только лицо оставалось по-прежнему неразличимым.

Еще шаг, и еще одна вечность…

Она подходила все ближе и ближе, и наконец в какой-то момент Осси увидела ее столь отчетливо, что не сразу поверила своим глазам. А когда поверила, ей стало по-настоящему страшно.

Еще шаг, и развеялись последние сомнения: к ней, застрявшей посреди этой каменой пустыни меж гигантских лестниц и исполинских колонн, приближалась она сама — Осси Кай урожденная Шаретт, графиня и интесса Лиги. Во плоти, что называется, и наяву.

Лицо, фигура, одежда и даже оружие — все это было воспроизведено с невероятной, пугающей точностью, и до последней мелочи повторяло подробности оригинала. Хотя кто из них оригинал, а кто — хорошо и со вкусом сотворенная копия, Осси уже была не очень уверена. Во всяком случае, внешне двойник ничем от нее не отличался.

Да и не только внешне…

Леди Кай почувствовала, что сознание ее раздваивается, расплывается, и теперь находится сразу в двух телах одновременно.

Она видела себя выходящую из залитых светом врат предстояния (откуда взялось в голове это название она, кстати говоря, понятия не имела), и в то же время столь же ясно и отчетливо видела саму себя, стоящую в клубах темного тумана в самом центре каменистой равнины. И кто из них двоих — настоящая, леди Кай больше не знала. Она была и той и другой одновременно, оставаясь полновластной хозяйкой обоих тел, и, в то же время, чувствуя себя и там и там незваной гостьей.

А фигура, тем временем, вышла уже из распахнутого в пустоту дверного проема, и до Осси ей оставалось никак не более десяти шагов. И, по всей видимости, она намеревалась их сделать.

Это было плохо…

Раздвоенное сознание леди Кай не выдержало натиска противоречивых чувств и эмоций и запуталось окончательно: одна его часть страстно желала оказаться как можно дальше отсюда и, по возможности, как можно быстрее, вторая же, напротив, — изо всех сил стремилась добраться до нее и… слиться!

Слиться?..

Это новое, всплывшее из ниоткуда знание радости никакой леди Кай не доставило. Более того — ее охватил такой ужас, что по сравнению с ним все пережитое прежде казалось, так, — легким волнением и пустяком… Вот только сделать она, похоже, ничего не могла, потому что та ее часть, что мечтала поскорее отсюда убраться продолжала пребывать в оцепенении и полной неподвижности.

Чего никак нельзя было сказать о второй ее половине, которая продолжала приближаться. Медленно, но неумолимо.

Как смерть.

И лицо ее было при этом совершенно бесстрастным. Во всяком случае, ни радости от предстоящей встречи, ни тени сожаления от того, что должно было скоро произойти на нем не было. Абсолютно равнодушным оно было…

Равнодушным и… красивым!

Осси даже залюбовалась. Глупо, оно, конечно, в такой момент об этом думать, но, с другой стороны, — до этого как-то все в зеркале доводилось на себя смотреть, а тут — воочию, можно сказать. Все как есть и без прикрас. В общем, — ничего, так, она выглядела. Хоть и уставшей немного, но симпатичной…

Словно отзываясь этим глупым ее мыслям, фигура на миг замерла, пристально на нее посмотрела и усмехнулась.

А потом сделала следующий шаг.

И поплыла…

В смысле, — лицо поплыло. Как свеча.

Оно менялось прямо на глазах. Глаза проваливались все глубже и глубже, утопая в темных впадинах, щеки обвисали, а морщины мелкой сеткой затягивали только что гладкую бархатистую кожу, продолжая стремительно углубляться, и превращая лицо в пересохшую маску.

Она старела.

За несколько шагов она превратилась в дряхлую немощную старуху. Губы ее побледнели и потрескались, кожа сморщилась, приобрела нездоровый земляной оттенок и к тому же покрылась какими-то уродливыми наростами. Теперь она являла собой отвратительный образ человеческой дряхлости, отягощенный немыслимым количеством прожитых лет. И при этом она, без сомнения, оставалась сама собой — леди Осси Кай, и ни кем другим.

Трясущиеся ноги сделали последний шаг, и продолжавшее ухмыляться лицо древней старухи приблизилось к Осси почти вплотную.

Беззубый рот ее был полуоткрыт, а глаза текли, как грязный тающий лед, заливая глазные впадины, и сползая густой мутной слизью вниз по глубоким бороздам морщин.

Мерзкая старуха вцепилась в Осси своими скрюченными, сведенными судорогой пальцами и притянула к себе. Ее зловонное, ледяное дыхание ударило по ноздрям, и Осси едва не вывернуло от нестерпимого отвращения. И в этот же самый момент эта неведомая сущность, добравшаяся наконец до нее, взорвалась миллионом мелких дымных струй. Извиваясь подобно только что народившимся тик-палонгам[75], они зависли на мгновение в воздухе, а потом голодным роем накинулись на Осси, вкручиваясь прямо сквозь одежду и кожу, и легко проникая в тело.

Осси чувствовала, как вливается в нее лютая зимняя стужа, разбавленная жаром раскаленной пустыни и чем-то еще, чему нет в ее языке ни названия, ни определения…

Она умирала и возрождалась.

Снова и снова пересекала она ту черту, за которой обычно нет ни памяти, ни возврата. Вот только граница эта стала теперь проницаема для нее в обе стороны, и она, не задерживаясь нигде подолгу, вновь и вновь возвращалась назад…

Она наполнялась неведомой мистической силой. Незримой, но подлинной своей сущностью, с которой была разделена все эти долгие годы. А сила эта продолжала заполнять ее, захватывая власть над телом, подчиняя и перерождая сознание. Что-то темное и древнее сражалось с ней самой за обладание ее плотью, душой и сознанием. И не было у леди Кай больше ни сил, ни желания противостоять этому доводящему до безумия натиску. Она уступала…

Она ощущала себя вместилищем двух немного схожих, но все ж таки совершенно чуждых друг другу сущностей, которые сливались воедино, перерождаясь в нечто новое и целостное, приходя к равновесию, поначалу весьма неустойчивому, но с каждым новым ударом сердца все более обретающему состояние предвечного положения вещей…

Она испытывала мучительную и, в то же время, сладостную внутреннюю трансформацию, будучи не в силах противиться неодолимой притягательности своей темной половины. И пытаясь избежать окончательного уничтожения она уступила…

Мир померк. Схлопнулся до размеров маленькой черной точки. А потом и вовсе пропал…

От плит вполне ощутимо тянуло холодом, а въевшийся в них за долгие годы запах плесени щекотал ноздри. Приятного в этом было мало, и Осси чихнула.

«Будь здорова, — хохотнул в голове до боли знакомый голос. — Я, кажется, что-то интересное пропустила?»

– Хода? — Это было хорошее известие, и Осси открыла глаза.

Мир был странен и непривычен.

Во-первых, он зачем-то лежал на боку. А, во-вторых… Осси чихнула еще раз.

Во-вторых, он был как-то очень странно раскрашен. Не в том, смысле, что красное стало желтым, белое черным. Нет. Как все было, так и осталось: пол на котором лежала леди Кай был грязно серым, а стены выложены бурыми в подтеках кирпичами… То есть, все, как оно и должно быть. И в то же время… Все стало ярче. Цвета стали насыщенными, а тени густыми. Пламя все еще чадящего факела плясало восхитительным цветком, а лужа прямо перед глазами соперничала красотой с океаном. И, похоже, что такой же глубокой была…