За обрывом берег, постепенно снизившись охряно-бурыми террасами до уровня дюн, изгибался гигантской зубчатой дугой к горизонту. Внизу, на отмели, шла какая-то стройка, и я подошел ближе и увидел, что море и в самом деле «приколачивают гвоздями»: на огромных, грубо отесанных камнях, которые — плита к плите — словно шпорой вонзались в бок морю, возвышался копер, а возле него стояли несколько человек в кожаных куртках. Ритмично взлетая под толчками пара, стальная «баба» вколачивала толстую сваю в грунт. Копер пыхтел и грохотал, клубы пара развеивались на ветру, в сероватой дымке тускло поблескивали черные кожаные куртки; молот обрушивал удар за ударом на шляпку толстого коричневого «гвоздя», вбивая его сантиметр за сантиметром в морское дно. Зрелище было великолепное; полюбовавшись еще немного, я оглянулся в поисках бургомистра, но, кроме рабочих, никого не увидел.

Когда же я спросил, оказалось, что один из стоявших у копра людей в кожанке, худощавый мужчина лет пятидесяти, и есть бургомистр: обветренное морщинистое лицо, открытый взгляд, крепкое рукопожатие. Да, он действительно бургомистр, последовал ответ на мой удивленный вопрос, сюда, на стройку, он приходит помогать всякий раз, как выкроит время: дело срочное, рабочих рук не хватает, а отсиживаться в кабинете не в его характере. На речь бюрократа это не было похоже, бургомистр мне понравился, и я без обиняков сказал ему, что живу у фрау Траугот и хотел бы поговорить с ним о ее судьбе. Бургомистр вздохнул, поглядел на море и сказал, что это тяжелый случай.

— Ей надо уехать отсюда, — сказал я.

Бургомистр опять вздохнул и, расстегивая пояс куртки, сказал, что в том-то все и дело, что она не хочет.

— Чего не хочет? — спросил я недоуменно.

— Уезжать отсюда.

— Не хочет отсюда уезжать? — переспросил я, а бургомистр, ослабив пояс куртки, извлек из кармана брюк сигарету и сказал, что он уже трижды предлагал фрау Траугот перебраться в одну из деревушек в глубине района, но она каждый раз решительно отказывалась.

— Этого не может быть, — сказал я, вспомнив ее глаза.

Бургомистр пожал плечами.

— Тяжелый случай, — сказал он, закуривая. — Здесь ей не по душе, а куда-нибудь переехать она тоже не хочет.

— Значит, она надеется вернуться в родные места? — спросил я.

Бургомистр покачал головой.

— Я сам переселенец и знаю своих людей.

Фрау Траугот, добавил он, наверняка не хочет возвращаться, это он твердо знает, ведь он с ней давно знаком. Можно и ошибиться, заметил я, но бургомистр сказал, что никакой ошибки нет, фрау Траугот сама ему об этом говорила.

У меня не было оснований сомневаться в его словах: задумавшись, я глядел на колыхавшуюся траву, на бургомистра и пытался найти причину загадочного поведения этой женщины, но так и не нашел.

От мощных ударов молота громко лязгала металлическая рама копра. Я извинился перед бургомистром за то, что отвлек его от работы, но он сказал, что ему все равно пора возвращаться, и мы пошли вместе. Ветер немного утих, море было теперь светло-зеленым, с узкой фиолетовой каймой на горизонте.

Бургомистр вздохнул полной грудью.

— Хорошая погода готовится для вас, — сказал он.

Я посмотрел на море, под упругой гладью его перекатывались волны, будто мышцы под шкурой хищника. И я опять вспомнил глаза фрау Траугот.

— И все же ей надо как-то помочь, — с отчаянием в голосе упрямо сказал я.

— Мы сделали все, что в человеческих силах, — сказал бургомистр, а я спросил, неужели она настолько привязана к своему дому и клочку земли, что не хочет покидать их. Бургомистр ответил, что вряд ли причина только в этом: дом, который предлагали ей взамен, ничем не хуже ее рыбацкого домика, а земля здесь повсюду одинакова — черная, жирная, и кругом равнина.

— Может, ее кто-нибудь удерживает? — спросил я.

Бургомистр сказал, что она живет уединенно.

— Сектантка? — спросил я.

Он покачал головой.

— Но ведь какая-то причина должна быть! — воскликнул я, отчаявшись.

Бургомистр пожал плечами.

— Мы сначала допытывались, а потом бросили, — сказал он. — Она уже десять лет как живет здесь. Сколько ей ни предлагали переехать, отказывалась, — что ж, раз ей так хочется, пусть.

По небу мчались облака. Некоторое время мы шли молча.

— Вы тоже переселенец? — заговорил бургомистр.

Я кивнул и глухо ответил:

— Да.

Бургомистр посмотрел на меня, и мне показалось, будто он заглянул мне в душу.

— Здесь много переселенцев, — сказал он. — Целая колония.

Вдали чуть заметной черточкой показался пароход. Солнце пробилось сквозь облака, осветив пегое морское дно. Я спросил, как живется здесь переселенцам, и бургомистр сказал, что все они, кроме фрау Траугот, вполне обжились — у каждого крыша над головой и привычная работа. Он назвал пекаря с семьей из восьми душ, учителя Нейгебауэра, крестьян Фридмана и Зейферта, почтальона Нахтигаля и заведующую кооперативной лавкой. Разговор пошел о заботах и радостях, связанных с жизнью у моря, и, хотя имя фрау Траугот не упоминалось, мысли каждого из нас возвращались к ней. Беседуя, мы дошли до обрыва, из трещины в круче текла красноватая струйка охры, и под гладью моря, словно под шкурой зверя, перекатывались мышцы-волны.

Бургомистр остановился и показал рукой на горизонт.

— В ясную погоду там виден датский берег, — сказал он.

Я посмотрел по направлению его вытянутой руки, но увидел не датский берег; перед мысленным взором возникло грозное, бушующее море, и я видел его глазами фрау Траугот.

— Боже мой, — тихо промолвил я, — представляю, как она испугалась, когда первый раз взглянула отсюда, с обрыва.

— Кто? Фрау Траугот? — спросил бургомистр.

— А кто же еще? — воскликнул я и попытался обрисовать ему жизненный путь этой женщины, изобразить, как она впервые пришла сюда, на обрыв, к морю, которого еще никогда не видела, как ревело море и било волнами в глинистую кручу, а из стены сочилась кровянистая струйка. Я постарался как можно красочнее описать ту минуту, когда в душе фрау Траугот зародился болезненный страх, но бургомистр перебил меня и сказал, что я ошибаюсь. — Только так можно это объяснить, — сказал я убежденно.

— Вы ошибаетесь, — повторил он. — Страх перед морем мучил ее еще до приезда.

— Что? — воскликнул я, оторопев, и спросил, откуда ему это известно.

Бургомистр рассказал, что познакомился с фрау Траугот на сборном пункте для переселенцев под Эгером, то есть еще на богемской земле. Уже тогда он обратил внимание на ее необычайную растерянность и погасшие глаза и решил позаботиться о ней. В вагоне, узнав, что их везут к Балтийскому морю, она прижала к себе ребенка, как прижимает к стволу свои ветви дерево под ветром, долго сидела на скамье неподвижная, словно окаменелая, покачивала головой и с ужасом бормотала, что «придет вода и все унесет, все…».

Я схватил бургомистра за руку.

— А что вы еще узнали?

— На третий или четвертый день, когда она уже прониклась ко мне доверием, она спросила меня на какой-то остановке, нельзя ли ей поехать куда-нибудь в другое место, к морю она не хочет. Разумеется, я постарался успокоить ее, сказал, что к морю можно привыкнуть, но она лишь молча покачала головой и отошла.

Над нами, чуть не задев крыльями обрыва, промелькнули морские ласточки.

— Ну а дальше? — спросил я нетерпеливо, все еще держа бургомистра за локоть.

— А дальше ничего. Не могли же мы ради нее изменить маршрут эшелона. Фрау Траугот прибыла сюда, получила дом и земельный надел подальше от берега. Потом, увидев, что она все равно чувствует себя несчастной, я попытался переселить ее отсюда, но она воспротивилась, это я уже говорил вам.

— Странно, очень странно, — сказал я, задумываясь.

Мне пришла в голову неожиданная мысль.

— Если все так, значит, прежде она уже бывала на море!

— Каким же образом? — спросил бургомистр.

Я пожал плечами, я сам этого не знал.

— Могла ли батрачка из Богемии в прежние годы поехать к морю? — спросил он снова, и я согласился с ним. — Ведь в ту пору для крестьянина съездить по железной дороге даже до ближайшей станции и то было событием, о котором потом вспоминали всю жизнь! Какое уж там море!