Кто другой сделал что-либо подобное и навлек на себя погибель ради того лишь, чтобы спасти своего короля?

Когда король с королевой все это выслушали, они отвели Рейнеке еще дальше в сторону и в один голос спросили:

— А куда девались сокровища?

Рейнеке ответил очень тихо:

— С какой стати я отдам свое имущество королю, который больше доверяет заговорщикам и убийцам, нежели мне, и в благодарность за верную службу собирается меня повесить?

— Нет, Рейнеке, — поспешно отвечала королева, — этого не должно случиться! Король дарует вам жизнь и простит все ваши дурные поступки, если только вы обещаете впредь вести себя достойно!

— Ваше величество, — сказал ей Рейнеке, — ежели король соблаговолит обещать, что вновь подарит мне свою милость, я сделаю его первым богачом Фландрии и Брабанта!

Королева настаивала, чтобы ее супруг дал Рейнеке такое обещание, однако король Нобель сказал:

— Дорогая моя, когда дело касается мошеннических проделок, вранья, воровства, грабежа и убийства, можете спокойно верить всему, что вам сообщает Рейнеке, но…

— Нет, государь! — возразила королева. — Поверьте мне, вы к Рейнеке несправедливы! Я не хуже вас знаю, что лис на выдумки хитер, но на сей раз вы должны ему поверить! Ведь он не пощадил даже родного отца и родного племянника Гримбарта, хотя легко мог их пощадить — стоило ему только что-нибудь вам наврать! Нет, государь, послушайте меня: на этот раз вы можете довериться Рейнеке!

Просьба жены растрогала короля. Он снял у Рейнеке с шеи веревку и сказал:

— Коль уж за вас просит королева, Рейнеке, так и быть: я еще раз прощу вам ваши злодейства. Но клянусь своей короной: если вы опять нарушите мир, то кара постигнет вас и весь ваш род вплоть до пра-пра-пра-пра-пра-правнуков и все они будут презираемы и гонимы до скончания веков!

Рейнеке облегченно вздохнул и, продолжая лгать еще наглее, сказал:

— Каким болваном я был бы, государь, если бы, рассказав вам такую историю, не мог бы рано или поздно подтвердить ее на месте!

Теперь и король поверил словам Рейнеке; он снял с лиса путы и простил ему предательство отца, а также его собственную вину. Так Рейнеке спасся от виселицы, но разве при этом он не запутался безнадежно в паутине собственной лжи?

Рейнеке пал на колени и возблагодарил короля и королеву за их доброту и великодушие. Он сказал, что нет никого под луной, кто был бы более достоин владеть сокровищами короля Эрманариха, и он хочет теперь объяснить, как эти сокровища найти. На востоке Фландрии есть лесная чащоба, куда еще не ступала нога человека; в этой чащобе есть кустарник, называемый Хюстерло, а вблизи от кустарника Хюстерло есть родник Крекельпюц, а позади, родника Крекельпюц растут две молоденькие березки, и между этими молоденькими березками подо мхом и сухими листьями зарыт клад: золото, серебро, украшения и драгоценные камни, а также корона, которую Браун хотел надеть себе на голову: из самородного золота с драгоценными камнями в яйцо величиной, оцененными во много тысяч марок.

Услыхав это, король уже не мог сдержать своей алчности и воскликнул:

— Хорошо, Рейнеке, мы тотчас же отправимся в путь к этим — как бишь их? — Хюстерпюцу и Крекельло, и вы, конечно, будете нашим проводником. Мне доводилось слышать о множестве городов, например об Аахене, Любеке, Кёльне, Париже, Генте, Брюгге и Фленсбурге, а вот о Хюстерпюце и Крекельло я что-то не слыхивал, боюсь, вы все это выдумали!

Но Рейнеке наморщил лоб и сказал обиженным тоном:

— Вы все еще не доверяете мне, государь? Я же не посылаю вас в дальние страны, скажем, туда, где текут Иордан и Нил, я указываю вам места, до которых отсюда рукой подать, их знает любая животина в округе!

С этими словами он поманил к себе зайца Лампрехта. Лампрехт подошел к Рейнеке, трясясь от страха: ведь он знал, что лис хочет ему отомстить. Поэтому он старался во всем лису угождать.

— Мастер Лампрехт, дорогой мой, подойдите поближе, не бойтесь, — медоточивым голоском обратился Рейнеке к зайцу. — Король желает у вас кое-что узнать. Скажите, что вам известно о кустарнике Хюстерло и роднике Крекельпюц, разве не находятся они совсем близко отсюда?

Заяц сроду не слыхивал этих названий, но под страшным взглядом лиса пробормотал:

— Конечно, конечно, эти места я знаю. Кустарник Хюстерло отсюда совсем недалеко, родник Крекельпюц тоже, мне они хорошо известны — большой пес Рейн не раз меня туда загонял.

— Благодарю вас, мастер Лампрехт, — сказал Рейнеке. — Вы хорошо сделали свое дело — сообщили королю как раз то, что он хотел узнать.

Лампрехт поспешно шмыгнул прочь, а король проговорил:

— Рейнеке, забудьте о моем недоверии, теперь я убежден, что во Фландрии действительно есть такие места — Хюстербуш и Крекельбруннен. Стало быть, тем скорее вы проводите нас туда!

Теперь Рейнеке оказался в крайне затруднительном положении. Но он смело врал дальше: ему-де надо немедленно отправиться к папе римскому, дабы просить у него отпущения грехов, а уж против этого король ничего возразить не мог.

Папа в Риме был в те времена еще могущественнее, чем король в Аахене, да что там — могущественнее, чем император в Праге. Поэтому король согласился дать Рейнеке отпуск для паломничества в Рим и пожелал ему счастливого пути. А дорогу в Крекельпюц и Хюстерло, сказал он, ему сможет показать и заяц Лампрехт.

Когда они таким образом обо всем договорились, король с королевой и Рейнеке вернулись в суд, и звери прямо обомлели, увидев, как Рейнеке, свободный от пут, шагает по левую руку от короля. Король прошел на свое место, выпрямился во весь рост и приказал всем умолкнуть. Позади короля стояла королева, ну а рядом с королевой стоял Рейнеке и улыбался.

Все вокруг смолкли, и Нобель заговорил.

— Вы все, звери и птицы, малые или большие, ничтожные или могущественные, бедные или богатые, слушайте меня и внемлите моей воле!

Рейнеке оправдан. Он возымел большие заслуги перед нашим королевским домом, за что мы хвалим его во всеуслышанье и заверяем в нашей милости. Поэтому я возвращаю ему свободу и приказываю всем вам всегда оказывать высочайшие почести Рейнеке, его жене и всему его роду! Я также не желаю слышать впредь никаких сетований на Рейнеке, ибо я уверен, что он исправится и что все будущие жалобы на него могут быть только клеветой. Такова моя воля, вы ее слышали, извольте отныне повиноваться!

Когда враги Рейнеке услыхали, чем кончилось его дело, они побледнели от страха и задрожали всеми членами.

— Значит, все наши труды пошли насмарку, — гневно сказал Хинце-кот Брауну-медведю и Изегриму-волку. — Мне хотелось бы сейчас быть на краю света, — простонал он. — Один глаз этот негодяй мне уже выбил, теперь впору опасаться за второй, да и за свою жизнь вообще!

— Но что же нам делать? — спросил Браун, трясясь от страха.

— Мы должны пойти к королю, — сказал Изегрим, — и попытаться изменить его суждение, другого выхода у нас нет!

И Браун с Изегримом пошли к Нобелю и повторили ему свои прежние обвинения против Рейнеке, но этим только снова разожгли гнев короля.

— Вы разве не слышали, что мы вернули Рейнеке нашу милость? — заревел король.

Затем он поставил им в вину заговор, о котором ему наплел Рейнеке, а поскольку оба заявили, что понятия об этом не имеют, король приказал связать их веревками и канатами, бросить в темницу и держать там до тех пор, пока они не сознаются.

Когда Рейнеке увидел, что его враги в неволе, он пожелал насладиться местью сполна. Он так долго приставал к королю, что тот наконец приказал вырезать у Брауна из спины кусок шкуры, дабы она служила лису ранцем на пути в Рим. А Изегриму и его жене Гирмунде пришлось каждому срезать с себя по паре башмаков. И когда эти башмаки оказались у Рейнеке на ногах, а на спине — ранец из Брауновой шкуры, он подумал: «Как жалко, что Хинце-кот удрал, я бы с таким удовольствием взял и у него что-нибудь на память!»