Озадаченная и смущенная, Афина покинула Олимп.

Но не в ее характере было покорно сносить обиды. Размышляя о своей неудаче, она вспомнила, что Гермес не смеялся, слушая, до тех пор пока не увидел ее лица. Тут она поспешила к морю — поглядеть на свое отражение в воде. И вот что предстало ее взору: безобразно перекошенный рот, надутая щека, синие вздутые вены на висках. Было над чем похихикать, узрев такую картину.

Афина, защитница целомудрия, с отвращением отбросила флейту. И гнев ее был столь велик, что флейта, перелетев через море, достигла Фригии. Богиня наложила свое проклятие на злополучный инструмент.

«Тот, кто поднесет флейту к губам, — сказала она, — никогда не приблизится к богам, и наказание будет гораздо более жестоким, чем простая насмешка».

И дева старательно вымыла лицо морской водой.

Прогуливаясь по берегу моря, Марсий нашел флейту. Мы уже говорили, что он был силеном, отпрыском знаменитых спутников Бахуса — из тех косматых простодушных созданий, сочетавших в себе ослиное упрямство и козью доверчивость и отличавшихся раскачивающейся походкой, присущей всем толстякам. Они любили выпить, у них были копыта и длинные уши и иногда, вот как у Марсия, например, — небольшие хвостики. Все их обожали, прощая им пьянки и храп по чужим садам. Эти пьяницы-весельчаки гуляли ночи напролет, а тут еще появилась флейта: от ее звуков воздух как будто полнился вином. Марсий играл, и фригийцы, после падения Трои забравшиеся в свои пещеры, вылезали на свет божий и устраивали танцы.

А Афина была уже далеко.

Сладкозвучная флейта привлекла и Кибелу, черноглазую фригийскую богиню, которую крестьяне и кузнецы прозвали Аммас. Она явилась в обличье храмовой девы, с раскрытой грудью; удобно расположившись на траве, пила вино, раскачиваясь в такт музыке, смеялась и говорила, что в игре Марсий превосходит Аполлона. Силен был достаточно простодушен, чтобы поверить Кибеле, и, не долго думая, повернув инструмент навстречу потокам западного ветра, вызвал Аполлона на состязание.

Аполлон не преминул предостеречь его, и вот каким образом: заснув, Марсий увидел себя снова прогуливающимся по морскому берегу; устремив глаза к небу, он заметил, что оно необычайно высокое и на нем ничего не видать, вверху простиралась мерцающая пустота. Марсий напряг зрение, ища какого-то знака оттуда, сверху, но вдруг споткнулся о флейту, лежавшую на песке. Хотел взять ее, но она оказалась настолько тяжелой, что он не смог оторвать ее от земли. Он все-таки попытался ее поднять, вцепившись в нее обеими руками, и чуть не лопнул от натуги.

Весь следующий день он не прикасался к флейте, но вечером все пошло своим чередом: вино лилось рекой и, хотя Кибела на этот раз не приходила, собравшиеся веселились не меньше и речей богини не позабыли. «Звук, подобный свету луны!», «Лучше Аполлона!» — ликовали танцующие вокруг костра, повторяя слова богини. Раззадоренный, упиваясь успехом, силен опять принялся за игру, споря с Аполлоном, а ночью ему привиделся второй сон.

На этот раз ему привиделась лира — опять на фоне пустынного неба, — лира, устремленная вниз под косым углом; внезапно струна ее, выгнувшись дугой, издала неприятный дребезжащий звук, пронзивший Марсия до самых потрохов. Тупой, тягучий страх объял его. На утро Марсий решил отсидеться в своем тростнике и не поддаваться на уговоры. Ему, однако, не удалось устоять перед полуобнаженными нимфами, охмурявшими его на все лады: они притащили вино и плясали, выставив напоказ голые груди. Он не утерпел, приложил флейту к губам, и вся его тоска излилась в чудесных звуках. Одурманенный собственной игрой силен улегся спать, в счастливом неведении предавшись мечтам.

Он играет так прекрасно! Никакой Аполлон не сравнится с ним.

Но почему он так и не появился? Куда он пропал?

Наверное, не решается…

Лира, низвергшаяся с пустынного неба.

Марсий погрузился в сон. И Аполлон не заставил себя ждать. Фигура его возникла неожиданно неподалеку от зарослей тростника, темные глаза бога были устремлены на силена, который, смущаясь и недоумевая, крепко держа флейту обеими руками, пытался стряхнуть с себя сон. Сияя на фоне окружающей зелени и чистейшего речного песка, бог не снизошел до приглашения: Марсий предлагал божественному выпить, однако ему пришлось взяться за дело одному; пропустив пару глотков, он наконец догадался, что соперник ожидает его. С трудом поднялся он на своих копытцах.

О том, как будет происходить соревнование, они договорились быстро, Аполлон все предусмотрел: каждому по песне, начинает Аполлон, никаких праздных наблюдателей, условия для обоих равные, место соревнования — опушка леса на Иде, решать, кто победит, будет третейский суд муз, наиболее осведомленных по части сказаний и песнопений, музы следуют за Аполлоном в числе его свиты и должны держаться на почтительном расстоянии, позволяющем все же в случае необходимости мгновенно исполнять Аполлоновы приказания.

Ну а приз победителю?

Аполлон смерил его взглядом.

Марсий ничего не заметил.

Между тем они поднимались в гору по дороге, окруженной молодой зеленью. Позади похлюпывало болото. Из зарослей тростника за ними наблюдали, шелестели листья папоротника. Силен, который не чувствовал, как смотрит на него Аполлон, замечал зато тысячи глаз, устремленных на бога, своего недосягаемого спутника, перед которым склонялись все обитатели Олимпа, исключая разве что Зевса, и у которого он, Марсий, осмелился истребовать назначения приза победителю, что, несмотря на все возрастающую гордость собой, чуть-чуть смущало-силена. Приз победителю. Как будто они на очередном празднестве, где смельчаки оспаривают награды в метании копья и диска и в гонках с препятствиями. Неужели Аполлон не шутит? Тот молчал, о чем-то размышляя. А вдруг он откажется? Они шли дальше. Марсий боялся, что призом будет назначен позолоченный кубок, который снискал бы ему там, в тростниковых зарослях, многочисленных завистников. Ему и в голову не приходило, что он может проиграть. А ему что от меня нужно — может, флейта, подумал он, да, конечно флейта! Ну и пусть! Он засмеялся от радости. Так вот в чем дело. А если он, Марсий, победит, что же ему потребовать от бога?

Аполлон безмолвствовал.

— А может, мех с вином, — предложил Марсий.

Он поднял взгляд и увидел, что Аполлон смотрит на него.

— Приз — дело не последнее, — провозгласил бог, — побежденный отдает себя в руки победителя, и тот поступает с ним на свое усмотрение.

— На свое усмотрение?

— По усмотрению и по мере.

Браво вышагивая, Марсий цокал копытцами и скреб брюхо. По усмотрению и по мере. Вот это да! В этих словах есть что-то таинственное. Начало-то хорошее — для победителя, а конец неплох для побежденного. Однако у Марсия не было никаких сомнений в собственной победе. Он вскинул флейту на плечо и рассмеялся: итак, побеждает он, Марсий, а Аполлону придется притащить ему полную пещеру вина. Или это уж слишком? Скрипнула галька под ногами, Марсий забулькал от удовольствия: берлога, полная вина, из самого сладкого винограда, растущего на Самосе, вот искомая мера — на меньшее он не согласен! Они продолжали идти по горному откосу. Аполлон хранил молчание. А вдруг он, бог, все-таки победит? Что надумал он сотворить с Марсием?

Он сможет раскрыться полностью, последовал ответ. Марсий возрадовался: а, ясно, он целую вечность будет развлекать небожителей, чтоб они — и он захихикал, — чтоб они вкусили его чудесной музыки: Аполлон ведь пообещал, что ему дадут раскрыться до конца.

Ему, Марсию?

Ему.

Раскрыться?

Раскрыться.

Полное недоумение: как же это произойдет?

Прибегнем к вскрытию, ответил бог. Он отыщет местопребывание Марсиевой души, и еще, прибавил Аполлон (эти слова совершенно не дошли до сознания силена), он постарается найти, где сидит Марсиево дикое зазнайство.

Его душа изливается в звуках этого инструмента, засмеялся Марсий.

Непонятно: что можно извлечь из пустоты?

Из лесу донесся шум, и меж стволов, в хороводе света, отбрасываемом облаками, бегущими над склоном Иды, возникли девять прелестных муз Аполлона.