— В этом нет сомнений! — И хитрый огонек зажегся в его глазах. — Как говорим мы, немцы: золотая мысль обязательно посетит вашу голову! Преступник не уйдет из сетей.

Соколов, словно шахматист над трудным ходом, напряженно задумался. Потом решительно произнес:

— Безусловно, Альберт, вы правы! Я этому зверю пасть порву.

Вейнгарт удивился:

— Странно выразились вы — “пасть порву”...

Соколов потеплевшим вдруг голосом сказал:

— Это сравнение я привел невольно. На память пришла давняя история, случившаяся в канун Рождества, когда я служил еще в Петербурге. Был я подполковником лейб-гвардейского Преображенского полка, сам Государь знал меня и отличал, вероятно, больше за заслуги моего батюшки, члена Государственного совета, нежели за мои собственные.

Как бы то ни было, но я оказался в числе приглашенных на Рождественский бал, который давала Августейшая семья в Царском Селе.

Моим спутником был Великий князь Андрей Владимирович, красавец-мужчина, любитель костюмированных балов, куражный до безумия.

Должны мы были ехать по железной дороге, да опоздали на последний поезд — в половине шестого.

— Не беда, — говорит Великий князь, — до Царского каких-то двадцать две версты, а лошади у меня отличные.

По морозцу, под ясной луной — часа не пройдет, долетим с наслаждением!

Возражаю:

— Дорога не велика, но волки шалят, много их нынче развелось. На той неделе фельдъегеря загрызли.

Великий князь хитро щурит глаз, меня подначивает:

— Вы, граф, не боитесь ли?

Спокойно отвечаю:

— Только за вас, Ваше Высочество!

Разговор этот проходил в апартаментах Андрея Владимировича в Зимнем дворце.

Он дернул за шнурок. Тут же появился камердинер. Великий князь распорядился:

— Пусть Аверкий закладывает тройку. И медвежьи шубы прикажите снести, а то морозец нынче хваткий.

Накинули эти самые шубы мы поверх шинелей, сели в легкие розвальни, и ямщик, коренастый ярославец Аверкий с дремучей бородой, погнал тройку.

Лошади и впрямь хороши, весело дробят крупной рысью по укатанной дороге, только взвивают круп да мечут снежными комьями вверх из-под задних, сверкающих серебром в лунном свете копыт. Студеный ветер туго бьет в лицо, режет глаза, слезу выбивает. Эх, красота!

Так большую часть пути мы пролетели, вдруг Аверкий стал притормаживать, бороду к нам поворачивает:

— Ваши Высочества, вон у края леска на дороге... стоят, — и кнутовищем показывает.

Луна светит ярко, хорошо в ее свете видать трех матерых волков, спокойно сидящих на дороге и нас поджидающих. Лошади хрипеть начали, понесли каким-то диким галопом вбок, чуть розвальни не перевернули.

Волки тем временем зашевелились, неспешно двинулись нам навстречу. Только сквозной изумрудный, страшно красивый блеск в глазах их светится.

Великий князь в азарт вошел, выпростал из-под медвежьей шубы руку, в ней пистолет. Я шашку оголил, надеюсь, что с ней сподручней будет.

Великий князь кричит:

— Гони вовсю!

Сани между тем бьются из стороны в сторону, мотаются по колее, и Аверкий уже не в силах совладать с совершенно ошалевшими лошадьми.

А волки уже рядом с нами несутся, не отстают, смрадное дыхание их открытых пастей на лицах ощущаем. Один из волков прыгнул было в сани, да спутник мой грохнул ему прямо в морду из пистолета, тот так кубарем и покатился по дороге, ранен или убит — того уже разбирать некогда.

Другого я шашкой по спине полоснул, он на две части и развалился. А вот третий, бежавший слева от саней и выпавший на миг из нашего внимания, прыгнул на Великого князя, повалил его, вцепился зубами в грудь, к горлу подбирается.

Признаюсь, что вгорячах я едва не рубанул волка шашкой, да вовремя опомнился: мой спутник и зверь сплелись в едином клубке. Так и Великого князя недолго пополам перерубить! Что делать? Вложил шашку в ножны да схватил волка за горло. Про моего деда рассказывали, что он однажды на охоте, когда медведь на него из берлоги вышел, без зарядов остался. Так он медведя руками задушил. Правду сказать, дед покрепче меня был, цепи рвал и ладонью полуторавершковые гвозди в стену вгонял.

Вейнгарт с восторгом внимал Соколову. Он с нетерпением спросил:

— Ну, схватили, граф, волка за шею! А что дальше?

Соколов положил в рот какую-то котлетку, без особого аппетита сжевал ее, вытер салфеткой усы.

— Не желаю, Альберт, ранить ваше национальное чувство, но немецкая кухня против российской никак не устоит. Вот к нам опять приедете, так я вас снова к Егорову свожу. Помните, какие расстегаи там? На всю Россию знаменитые! Да, вы про волка любопытствовали? Придушил его малость, а потом схватил за пасть, да порвал ее. У меня его шкура по сей день под роялем лежит. А Рождественский бал был восхитителен:

Государь, Императрица, изысканный ужин, музыка, танцы, юные красавицы в роскошных туалетах...

Вейнгарт с нескрываемым изумлением смотрел на Соколова. Тот вздохнул:

— С той поры и прижилось это выражение — “пасть порвать”. Теперь надо порвать пасть этому двуногому хищнику. И кое-что я, кажется, придумал. Мой ход будет простым. И визы прокурора не понадобится.

— Все гениальное просто.

— Согласен! Я попробую попасть к Блиндеру-Шварцу на медиумическое собрание. Вы, Альберт, кстати, бывали на таких сеансах?

Вейнгарт фыркнул:

— Увольте, граф, это место для психопатов!

— Жаль, а то ваш зоркий глаз наверняка бы заметил кое-что замечательное. По рассказам очевидцев, я себе составил картину происходящего. И, кажется, проник в нехитрые тайны явления духов. Возможно, есть в комнате потайной вход. Хотя в дом проведено электричество, но, весьма вероятно, именно в гостиной медиум отказался от этого блага цивилизации.

— Браво, граф! — Вейнгарт с восхищением хлопнул в ладоши. — Да. Побывавшие на сеансах утверждают, что в гостиной медиум пользуется исключительно свечами.

— Почему не держит электрического света? Ясно, что боится: вдруг кто-то во время сеанса включит его! Бог даст, скоро вырвем у этого змея ядовитое жало.

Томительное ожидание

Дом Блиндера, как помнит читатель, был расположен почти напротив Цвингера — картинной галереи. Утром в дверь постучала почтенная дама. Это была сотрудница секретной полиции. Когда юноша-слуга допустил даму к медиуму, она сказала:

— Мой родственник, богатый негоциант из Парижа, находясь проездом в Дрездене и прослышав о ваших, господин Шварц, необыкновенных способностях, хотел бы побывать на сеансе.

— Но я не думаю в ближайшие дни устраивать сеанс.

— Родственник очень просит вас, господин Шварц! Когда еще занятому человеку представится подобный случай? Быть в Дрездене — это значит посетить картинную галерею и великого Шварца. — Дама сделала паузу. — Родственник за деньгами не постоит. Сколько это стоит?

Блиндер-Шварц важно произнес:

— Во время сеанса у меня большие энергетические потери. Так это будет стоить... — медиум закрыл тяжелые веки. — Это будет стоить три тысячи пятьсот шестьдесят пять марок. (В архивном полицейском деле названа именно эта несуразная цифра!)

Дама вздрогнула, но справилась с собой, угодливо улыбнулась:

— Родственник хочет общаться с духом самого Наполеона!

Лицо Блиндера-Шварца приняло значительное выражение. Он важно покачал головой:

— Таки об этом надо говорить сразу, а вовсе не по порядку. Если Наполеон — на тысячу марок стоит дороже. Сеанс назначаю на пятницу, пусть приходит в девять вечера.

...До сеанса оставалось три дня. Соколов наслаждался досугом и красотами сказочного четырехсотлетнего города. Он прогуливался по мосту Августа, приходил в Нейштадт — Новый город, любовался колоритными торговками в допотопных шляпах и туфлях на толстой деревянной подошве, стук которых о брусчатку был слышен за версту. Побывал в Гроссэргартене — замечательно ухоженном парке, съездил и в Саксонскую Швейцарию — совершенно сказочное место с водопадами, дикими зарослями и благоустроенными тропинками.