— Так уверяю вам, что у вас веревочка есть!

И остолбеневшие от удивления зрители увидели замечательную картину, способную поразить любое воображение: маэстро всем показал пустую ладонь, затем запустил ее за пазуху баса и вытащил метра два бечевки. Бас, словно очнувшись от сна, покрутил головой. Все захлопали в ладоши, племянница градоначальника и богатые купцы, прежде хранившие гробовое молчание и смущавшиеся от умных речей, захлопали в ладоши, а Бальмонт даже крикнул: “Браво!”

— Я попрошу вас, Изольда, — повернулся маэстро к помощнице, — покиньте нас и для чистоты сеанса выпроводите всех этих слуг из квартиры.

Бас поинтересовался:

— А что делать с веревкой?

— Я попрошу вас, коллега, на крепкий узел привязать к ручке дверей, а другой конец держать надежно. Чтобы вы на меня не имели мыслей.

Вдруг Блиндер высоко поднял левую руку:

— Если я доверчив к людям, так это не значит, что меня надо лишать фамильного перстня с чистой воды бриллиантом!

Все недоуменно посмотрели на руку медиума. Действительно, только что все видели массивный золотой перстень на указательном пальце. Теперь его не было.

Маэстро первый раз за вечер улыбнулся.

— Я делаю грех, но я немного пошутил и использовал свою магнетическую силу. Господин поэт, — обратился Блиндер к Брюсову, — я, конечно, извиняюсь, если это вас не сильно огорчит, возьмите кое-что из правого сюртучного кармана. Не из моего, а из вашего собственного. Взяли? А теперь покажите, и пусть все удивятся. С помощью высших тайн человеческой природы я на дальнее расстояние без физического приложения отправил свой бриллиант в сюртук уважаемого поэта.

Бас вновь грохнул смехом, так что чуть задрожали в оконных переплетах тонкие стекла:

— У-ха-ха! Уморил!

Блиндер грустно посмотрел на него:

— Я скорблю о невеждах! Надсмеяться может каждый, а следует изучать дивные свойства проявлений духовной сущности. Дайте, поэт, мой бриллиант. Вы постигли высших тайн. А я изучал опыты профессора Рейхенбаха. Он делает предметам различные движения на дальнем расстоянии.

Хозяйка, с горящим взором внимавшая маэстро, восторженно воскликнула:

— Я уповаю на вас, Георгий Александрович!

Тот продолжал:

— Замечательные люди признают силу сверхъестественных явлений. У знаменитого писателя Толстого есть книжка “Плоды просвещения”. Так для меня специально в библиотеке Изольда выписала умные слова. — Маэстро достал листик бумаги и громко прочитал: — “Медиумическая энергия известна человечеству давным-давно: предсказания, предчувствия, виденья и многие другие — все это не что иное, как проявления медиумической энергии. Явления, производимые ею, известны давным-давно. Но самая энергия не признавалась таковой до самого последнего времени, до тех пор, пока не было признано той среды, колебания которой и производят медиумические явления”.

— Голос маэстро зазвучал победительно, словно это он сам открыл то, что сделает счастливым все человечество:

— “И точно так же, как явления света были необъяснимы до тех пор, пока не было признано существование невесомого вещества, эфира, — точно так же и медиумические явления казались таинственными до тех пор, пока не была признана та несомненная теперь истина, что в промежутках частиц эфира находится другое, еще более тонкое, чем эфир, невесомое вещество, не подлежащее закону трех измерений”! Каково! — Глаза Блиндера горели счастьем.

Звезда синематографа иронически улыбнулась:

— Дорогой Георгий Александрович! Ведь в пьесе Толстого эти слова вложены в уста профессора-шарлатана. И автор всем произведением опровергает медиумов и прочую загробную чертовщину.

Блиндер помахал в воздухе толстым пальцем:

— Вот, видите: сам профессор говорит! А профессора опровергать нельзя. Профессор — ученый, он сам кого угодно опровергнет!

Хозяйка и купцы захлопали в ладоши:

— Правильно, опровергнет!

Звезда, нервно дернув шейкой, отчего колье красиво заискрилось, нетерпеливо сказала:

— Хватит теории! Пора к делу переходить.

Блиндер, как полководец перед сражением, оглядел поле ристалища:

— Итак, к ручке дверей привязана веревка. Дорогой коллега, пожалуйста, держите ваш конец, чтобы удостовериться: к нам посторонние не входили! Прошу соблюдать тишину и не надо надсмехаться. Никто не разговаривает, все держатся по кругу за руки. Итак, выключаю свет!

Звезда легкомысленно хихикнула:

— Мы ничего не перепутали? Для этого тоже нужна темнота?

Все улыбнулись. Даже сидевшие, как замороженные, купцы зашевелились. Блиндер обиделся.

— Я вам выскажу для чего. Потому как темнота есть необходимое условие проявления медиумической энергии. Известная температура способствует проявлению динамической и химической энергии. Вы же не можете в холодной воде, извините за выражение, сварить яйца? Так и тут — условие. И смею заметить: ни в коем случае невозможно отцепляться от рук, для вызова духа круг должен быть замкнутым.

Бас хохотнул:

— Тушите! Я уже держусь! — и погрузил в свою громадную лапищу узкую ладошку звезды.

Наступила кромешная темнота. В окно с Садового кольца несся глухой шум движения толпы, крики извозчиков, звон идущего по маршруту Курский вокзал — вокзал Александровский (через Мясницкую и Тверскую) трамвая номер один.

Блиндер каким-то взволнованным, изменившимся голосом прошептал:

— О великий и просвещенный Бенвенуто, сын маэстро Джованни Челлини, родившийся в божественной Флоренции, в знаменательном одна тысяча пятисотом году от Рождества Христова, потомок великих предков, обитавших в Валь д’Амбра, где у них было великое множество владений, тот самый Челлини, которого Божественное Провидение наградило золотыми руками, утонченным роскошным вкусом и безошибочным глазом! Пусть твой неизреченный дух явится к нам, потому как к вашей личности наблюдаем большой интерес.

Бежали минуты. В комнате все напряженно молчали. Лишь с улицы неслось разухабистое пение чьей-то хриплой глотки: “Ах, о чем, голубка Маша, понапрасну слезы льешь?” Гости стали потихоньку шушукаться: “Не явится!”

И вдруг глухой, могильный, но явственно разбираемый голос произнес:

— Приветствую вас, о досточтимые московитяне!

Блиндер торопливо, словно боясь, что дух проследует куда-то дальше, выкрикнул:

— Мы любопытны узнать: кто вы?

— Я дух того, кого вы желали видеть. Я свято душу свою блюл те годы, что по земле ступал. И славу роду своему весьма я приумножил.

Гости испустили звук ужаса.

Блиндер:

— Рук не распускать, соблюдайте силу магического круга! — И задушевно: — О великий флорентиец! Позволь тебе задать вопросы?

— Задавай!

— Твой любимый город?

— Возрос талантом я в доблестной Тоскане!

— Твоя последняя работа?

— Незавершенная бронзовая статуя Юноны для принца Франческо.

— А гости спросить вас могут?

— Пожалуй! Но только рук не отпускать, иначе слабнет связь.

— Любезные гости, можете вопросы задавать духу великого Челлини!

Бас сказал:

— Итальянец Бенвенуто, если ты и впрямь загробный дух и ведаешь нашими никому не нужными делишками, ответь, кто из солистов Императорского Большого театра сейчас заброшен гастролями на чужбину?

— Собинов поет на родине моей в “Ла Скала”. Успех большой, но у тебя был больше.

— Ты меня приятно удивил, скажу честно: я потрясен. Может, Челлини, ответишь на прощанье, от какой партии я недавно отказался?

— От партии Вотана в опере великого Рихарда Вагнера “Валькирия”. Для этого надо ехать в Киев, а ты связан контрактами с Большим и Мариинкой.

Бас крикнул:

— Браво, Челлини!

Соседка баса, кинозвезда, явно смущаясь, торопливо произнесла.

— Меня будут снимать в “Крейцеровой сонате”?

— Навряд ли, но там сыграет роль скрипача Трухачевского тот, чьей любви добиваешься.

— Я добиваюсь?! — В голосе кинозвезды звучала обида. — Все добиваются моей любви. А все-таки, кого имеешь в виду?