— Дяденька, а правда, Темка не утонул, да?

— Не утонул, сказал ведь уже! — Василий кивнул на Ратникова. — Вот и отец его приемный подтвердит.

— А Тема нам про вас рассказывал! И про жену вашу. И еще — про Пашку маленького.

— Слышь, парни, — Михаил быстренько перехватил инициативу, дотоле принадлежавшую почти исключительно своему непоколебимому дружку. — Вы позавчера весь день чем занимались? Ну вот, с Темкой…

— Позавчера? — мальчишки переглянулись. — Да ничего особенного.

Говорил в основном темненький, загорелый почти до черноты Руслан, а его стеснительный братец лишь кивал да поддакивал.

— Что, с утра прямо рассказывать?

— Ну, если помнишь.

— Да помню, чего ж не помнить-то? Утром на зарядку бегали, потом, после завтрака, в кружок пошли, ну, в судомодельный, мы туда все трое записались. Потом новую речевку репетировали, а вечером, после полдника, концерт был — Тема там стихи читал, между прочим — сам сочинил. Мы, как он сочинял, видели.

— А ничего необычного в друге своем не заметили? Ну, может, молчалив был, задумчив…

— Темка-то? Так он и так задумчивый. Не, ничего такого не было…

— Погодь! — в дело неожиданно вмешался Вовка. — Да как же не было-то? А котлеты?

— Что за котлеты?

— Да за обедом… В столовой лишние иногда остаются, так он выпросил и нас еще отправил просить, а суп, между прочим, не доел!

— Конечно, не доел, я тоже не доел — суп-то рыбный был, вспомни!

— Так-так, — быстро покивал Ратников. — Котлеты, значит. И еще — бутерброды?

— Да, и бутерброды. Но те — вечером.

— А утром он вас на косу позвал, в будку.

— Не, сказал, у кустов пока ждать, а уж он нас потом крикнет. Мол, показать кое-что хочет.

— Погодь, Рустик! Он нас вообще утром брать с собой не хотел, один хотел слинять, мы его еще пристыдили.

— Да, да, было такое. Темка начал — типа я сейчас без вас пройдусь быстренько, а потом мы его все же уговорили — не по-товарищески это, одному! Ведь верно?

— Верно, парни, верно.

— Ну, а потом — крики услышали. А дальше вы уже знаете.

— Знаем. И что, никого не видели?

— Никого. Только… Тему. А если не Тема, так кто это тогда был-то?

— Не сомневайтесь, узнаем. Хорошо б побыстрей Артема найти — потому вас и расспрашиваем, уж извините.

— Да мы готовы, готовы, спрашивайте, что хотите!

— Приятель ваш с утра во что одет был?

— Как обычно — в шорты и майку.

— Майка светлая, да, а шорты какого цвета?

— Темные.

— Темно-синие или черные?

Вот тут ребята озадаченно замолкли.

— Ну… темные, это точно…

— А светлых у него и не было, — усмехнулся Ратников. — Специально не взял, чтоб не пачкать. Значит, какие точно — с уверенностью сказать не можете?

— Не, дяденька, не можем.

— Ладно, спасибо — помогли!

— А вы, когда Тема найдется, нам…

— Сообщим обязательно! Телефон только дайте… — Ганзеев с готовностью вытащил мобильник.

— Ой, мой запишите…

— И мой…

Блондинка, до того неотступно наблюдавшая за ходом беседы, отошла, но вскоре вернулась с большим кувшином.

— Вино свое. Выпейте, в жару лучше нету!

Приятели не отказались, выпили, да не по одной кружке, а уж потом, поблагодарив хозяйку — и еще раз ребят, — направились к выходу.

— Темнеет уже, а нам еще ехать.

Платками им вослед не махали, но проводили куда приветливее, нежели встретили.

— Ну? — усаживаясь в машину, обернулся Миша. — И что ты обо всем этом думаешь?

— Тоже, что и ты! — опер хитро прищурил левый глаз. — Твой Темка и тот, утонувший, были знакомы! Мало того, это именно ему, утопленнику, Артем таскал в будку еду… Ну и кем бы этот парнишка мог быть?

— Черт… А ведь скорее всего — побегушник! Из лагеря какого-нибудь выгнали, или сам откуда-нибудь сбежал — например, из детского дома.

— Или из спецприемника, из интерната, от цыган… от кого угодно!

— Надо девчонкам сказать… ну тем, гарным дивчинам из детской комнаты.

— Мишель! «Детских комнат» с семьдесят восьмого года нет, есть отделения по делам несовершеннолетних.

— Да ла-адно, не суть. Сергей, трогай.

— Куда прикажете, господа? — запуская мотор, поинтересовался водитель.

— Домой, Сережа, в лагерь. Надеюсь, местечко там для нас сыщется?

— Да сыщется, конечно. А лучше я сейчас начальнице позвоню — чтоб уж точно.

— Звони, звони, Сережа, а то свалимся, как снег на голову. — Веселый Ганс радостно потер руки и хлопнул Ратникова по плечу. — Не журись, Миха! Отыщем твоего Темку, зуб даю — отыщем!

Алевтина Матвеевна, несмотря на поздний час, встречала гостей лично.

— Не утонул Артемка-то, говорите?! Господи, радость-то… А кто же тот мальчик? И… Артем-то где? Сбежал? Не сбежать не мог — зачем? Может, заблудился где в плавнях?

— Тогда, наверное, позвонил бы.

— Тут у нас не везде связь, да и телефон разрядиться мог. Ну мог ведь?

— Да мог.

— Или вообще он его потерял, телефон свой. Мы всегда родителей предупреждаем — ответственности не несем. Ой, да что я! Голодные, поди? Пошли-ка в столовую, там у нас и девочка уже чай пьет… инспектор детский.

— Опаньки! — Василий радостно потер ладони. — Вот и тут кое-что узнаем. Так сказать, из первых рук! Ведите нас скорей, любезная Алевтина Матвеевна, ужас, как есть хотим, прямо ночевать негде.

К огорчению Ганзеева, девушка оказалась без косы — не Оксана, но тоже вполне симпатичная, старший лейтенант. Звали ее Людой.

— На последний автобус опоздала, теперь только утром будет, — помешивая ложечкой чай, улыбнулась инспекторша. — Ну да ничего, не впервой, этот лагерь — на моем участке. Так что — в своем праве, ночую, где хочу!

— Оч-чень, оч-чень верно замечено! — не преминул поддакнуть Веселый Ганс и облизнулся, когда дебелая повариха поставила на стол миски с макаронами, котлетами и подливой.

— Подливка — это хорошо, вкусно!

— Кушайте на здоровье! — присела рядом начальница. — Может… настойки хотите? Так, с устатку.

— А есть? — тут же переспросил Василий с интонациями потерпевшего кораблекрушение, вдруг увидевшего совсем рядом землю.

Алевтина Матвеевна усмехнулась:

— Да найдется. Сейчас, принесу.

— Ну? — доев макароны, Ратников посмотрел на Люду. — Как поиски?

Девушка улыбнулась:

— Ищем. У меня, кстати, раньше к вам вопрос был… ну, когда думала, что тот погибший мальчик — ваш приемный сын.

— А что за вопрос? Давайте, давайте, спрашивайте?

— Ну, — инспекторша чуть смущенно пожала плечами. — Теперь уж это не к вам… а к кому — не знаю.

— Ну, Людочка, — светски улыбнулся Ганзеев. — Скажите, раз уж начали — в чем там дело-то? Просто изнемогаю от любопытство, что же такое вы хотели спросить у моего друга? Прямо теряюсь в догадках.

Ратников хохотнул: ишь ты, павлин, распустил перья!

— Ну… раз вы так просите…

Люда принесла лежавшую на скамейке у окна папку, раскрыла…

— Вот! — фотографию она протянула вовсе не Василию, а Мише. — Что скажете?

— А что это? — Михаил и в самом деле не очень понял, что было изображено.

— Увеличенный и обработанный снимок того, что было под мышкой у погибшего мальчика.

— Так-так-так-так-та-ак! — внимательно вглядываясь в фотографию, задумчиво протянул Ратников. — Буквы какие-то… древнерусские. Ну да… «И. Мир». Что за «мир»? Клеймо какое-то!

— Вот и я думаю — очень похоже на клеймо! Может быть, здесь и зацепка — откуда ребенок сбежал, зачем?

— Ай, Людмила, ай, молодец, — похвалил Ганзеев. — Замечательно рассуждаете! Нет, в самом деле.

В этот момент в столовую вернулась начальница с саквояжем, из которого и достала бутылочку смородиновой наливки, столь чудесного цвета и изысканного запаха, что попробовать не отказался никто, даже инспекторша.

Так вот, вчетвером и выпили: за успех в поисках.

Ганзеев снова принялся болтать, а вот Михаил как-то рассеянно смотрел в тарелку. Еще бы… Возникла уже у него одна догадка, о которой никому нельзя было рассказать, чтобы не приняли за полного и конченого психа.