И он пнул голову негра с такой силой, что она дважды мотнулась туда-сюда. Мила вскочила на ноги, но тут же вновь полетела на пол. Айвен дал понять, что больше не потерпит ее вмешательства. В нем проступила такая ожесточенность, что показалось, внешность претерпела метаморфозу, и мягкое по звучанию имя перестало подходить этому человеку. Впервые Мила по-настоящему испугалась за свою жизнь и осознала, что ничем не сможет помочь Рейни. У нее спазмом перехватило дыхание, а когда он прошел, она зарыдала, закрыв лицо руками.

Самым пугающим было холодное прагматичное спокойствие Смита. Он думал о биосивере, представлял, как это устройство отделяется от тканей мозга, и как менеджер Стивен Рэйни снова становится капитаном Сэнди Каллагэном.

Сквозь рыдания Мила услышала еще два удара, затем шаги Смита, звук набираемой в ванной воды, снова шаги, опять плеск воды.

– Ну же, Сэнди, прошу тебя, вернись, – сказал он. – Ты мне сейчас нужен как никогда.

Негр слабо застонал, и Смит снова обдал его водой.

Мила отвела руки, осторожно открыла глаза и, приготовившись увидеть страшную картину, украдкой посмотрела на лицо Рэйни.

Щека его была рассечена от подбородка до виска, ухо в крови.

– Вы ответите за это… – глухо пробубнил негр.

– По-прежнему не узнает, – констатировал Смит. – Плохо.

И он ударил снова. Затем еще раз. И еще.

Мила впилась зубами в кулак. Слезы продолжали капать, но она больше не сводила глаз с происходящего. Удары сыпались на голову жертвы один за другим, превращая ее в подобие арбуза, с которого срезали корку.

«Не бей больше», – хотела попросить Мила, но слова застряли в горле.

Рэйни опять потерял сознание, и теперь Смит никак не мог привести его в чувства. Он вылил на негра четыре кувшина воды, красноватая лужа растеклась по всей прихожей, и платье Милы промокло. Она села на корточки, прижавшись спиной к стене, а Смит шлепал по луже, обхаживая полуживого негра. Вдруг он упал на колени и снова прислушался к сердцу, лицо его стало серьезным. Они с Милой встретились взглядами.

– Черт! – наконец сказал Смит. – Кажется, увлекся.

– Что?!! – К Миле вернулся дар речи. – Что значит увлекся? Ты убил его? Он умер?

Смит поднялся.

– Нет, он еще жив, – сказал он. – Но сердце стучит как-то не так. Перебои. Черт!

– Вызови врача! – крикнула Мила. – Немедленно вызывай!

Неожиданно появились силы. Она вскочила и бросилась в комнату, попыталась связаться со службой скорой медицинской помощи, но Смит выбил миником у нее из рук. Устройство упало на пол и развалилось на две части.

– Уходим, – сказал он и слегка подтолкнул ее к двери. – Иди вперед.

В бессильной злобе Мила топнула ногой и пошла. Айвен двинул следом.

Проходя мимо умирающего, он сказал:

– Прощая, Сэнди. Я знаю, ты сам попросил бы меня об этом. Не так ли?

В следующий миг Мила почувствовала затылком горячее дыхание Смита.

– Бежим, – сказал он. – К черту из этого больного города.

Фридрих Ганф попытался отвлечься от дел, забыть о навалившихся неприятностях и даже позволил себе выпить три бокала шампанского.

Его перевязь стала тяжелее на четыре с половиной грамма. Новый орден «За заслуги в деле гуманизма» дополнил вереницу предыдущих наград, став шестым и, как рассчитывал шеф-оператор, не последним.

Праздник был уже в самом разгаре. По Красному залу, предназначавшемуся для частных банкетов, туда-сюда сновала вышколенная прислуга – не роботы, а люди. Они подносили все новые угощения – маленькие произведения искусства от компании «Пиры Валиасара». Каждое блюдо вызывало у присутствующих бурю восторга. Торжество обошлось в немалую сумму, но оно того стоило: что называется, прием на высшем уровне.

Гости по очереди поднимались из-за стола, произносили хвалебные речи, вспоминали достижения региона за четыре года службы Фридриха в должности шеф-оператора. Самую проникновенную речь произнес представитель трансрегиональной строительной компании, занимавшейся демонтажем холодильников.

Одно место за столом пустовало. Никто не посмел бы отказаться от приглашения Фридриха на его праздник, просто Вацлав Ремиш – не при нем будет помянуто настоящее имя, – всем известный как Ремо, имел обыкновение опаздывать.

Шеф-оператора двенадцатого региона и звезду эстрады связывали общие воспоминания о годах студенчества. Некоторые из них способны были всколыхнуть общественность и на волне интереса ко всяческим непристойностям поднять рейтинг певца на новую высоту. Для Фридриха это могло означать только одно – погребение карьеры. Общество с приоритетом семейных ценностей не потерпит, чтобы у руля стоял человек, однажды замеченный в порочных связях.

Ремо при всей его склонности к эпатажу дураком не был, поэтому даже в самые трудные времена, которые довелось ему пережить, не предал дружбу. Фридрих время от времени делал безвозмездные пожертвования в «индустрию развлечений». Ремо об этом ни разу не просил, но и принять дары не отказывался. Благодаря щедрой поддержке Ганфа, Ремо перевоплотился в сексапильного юнца, упоминать истинный возраст которого было еще большим святотатством по сравнению с упоминанием настоящего имени.

Временами Фридрих ему завидовал. Завидовал той свободе и непосредственности, которые, возможно, были театральными масками, но при этом такими привлекательными. Мог ли шеф-оператор двенадцатого региона выплеснуть воду в физиономию какого-нибудь неприятного типа? Конечно нет. А Ремо – запросто, и ему все это сходило с рук. Более того, оскорбленный сам не замечал, как переходил в категорию облагодетельствованных, и его лицо долго мелькало на страницах газет и журналов рядом с безупречным ликом певца. Ремо изменил себя до неузнаваемости. Фридрих долго не мог привыкнуть к этой метаморфозе, лишь мельком, в каком-то оттенке настроения, во взгляде он угадывал тень прежнего однокашника.

А ведь Вацлав Ремиш был толковым студентом и мог бы стать неплохим юристом, а стал Ремо, Ремо Великолепным, Ремо Прекрасным, обожаемым поклонниками. Никогда Фридриху не будут так рукоплескать, сколько бы наград ни появилось у него на груди. Скорее всего, даже шумиха в прессе связанная с успешным завершением проекта «Разморозка» продлится дольше исключительно благодаря присутствию на этой вечеринке Ремо. А значит и он, Фридрих Ганф, в какой-то степени окажется облагодетельствован, потому что о его вкладе в дело гуманизма узнают больше людей из числа тех, что не интересуются политикой. Что ж, добро пожаловать, Ремо!

И словно в ответ на эту мысль послышалось эхо легких энергичных шагов. Фотограф, что сидел по правую руку от Ганфа рядом с женой второго помощника, мгновенно оживился. Журналист, оказавшийся в осаде клуба домохозяек слева, подобрался и в глазах у него зажегся огонек охотничьего азарта.

– Фридрих дорогой! – Ремо влетел в обеденный зал и с распростертыми объятиями двинулся к Ганфу. Он не был бы самим собой, если бы явился в подобающем случаю костюме. Никогда! Вечный праздник, вечный фейерверк, да такой, чтобы ослепнуть, а не какие-то там несколько жалких плевочков огоньками.

– Как поживает Жуль? – исключительно из вежливости поинтересовался Фридрих и получил традиционный ответ: «Как всегда, хорошо».

– А ты не мог обойтись без оголенных ягодиц? – с кислой усмешкой спросил он, когда Ремо, как полагается, облобызав друга, развернулся и направился к своему месту за столом.

– Как можно, Фридрих?! – возмутился певец, изящно вскинув руку с чуткими длинными пальцами. – Прятать такую идеальную задницу – преступление! Можешь после праздника продать обивку кресла, на котором я сидел. Обещаю: недурно заработаешь.

М-да, любопытно, сколько можно за такое выручить? – мелькнула дурацкая мыслишка, которую Фридрих тут же отогнал прочь, как донельзя неприличную. Вот всегда так, стоит появиться Ремо, как все превращается в шутовство и форменную глупость. А задница у него… Хм.

Остаток вечера Ремо вел себя на удивление пристойно, лишь изредка позволяя себе бросать томные взгляды то на одну, то на другую особу женского пола, во всеуслышание перед этим заявив, что из мужчин тут буквально глаз положить не на кого. Женщины млели: поочередно заливались румянцем в ответ на внимание со стороны столь известного красавца.