– Маша, – Борис пристально посмотрел на сестру, – Маша, не надо со мной, как с больным ребенком.

– Не буду, – пообещала Маша. – Забудем этот разговор.

– Забудем, – согласился Борис.

Они помолчали некоторое время, потом Маша вздохнула и сказала:

– Он мне действительно нравится.

– Я рад за тебя, – отозвался Борис.

– А расстроилась я потому, что не знаю, хочет ли Иван остаться в монастыре. Потому что, если он действительно решил уйти от мира, то я не имею права даже в мыслях думать о нем, как о мужчине, понимаешь?

– Маша, я в этих вопросах не силен, – вздохнул Борис, – поговорила бы ты лучше с отцом Варнавой.

– Вероятно, ты прав, – неожиданно для Бориса, сестра согласилась с ним.

118

Маша и не подозревала о том, что Иван Берестов давно и, как ему казалось, безнадежно влюблен в нее.

Все эти годы он пытался забыть свою любовь, изгнать из своей памяти. С самой первой встречи, с первого взгляда Иван знал, что эта девушка – его вторая половинка, и никто не сможет занять ее место в сердце молодого человека. Его робкая любовь, безмолвная, созерцательная, была направлена только на то, чтобы Маша была счастлива. Он был рядом до тех пор, пока в жизни девушки не появился Андрей. И тогда Иван решил, что он не имеет права дольше оставаться в доме Шахматовых. Но за то время, пока он общался с Машей, Иван полностью переменился. Если раньше его мечты и стремления не простирались далее тихой семейной жизни, то на момент ухода от Шахматова, Иван Берестов твердо знал, что ему делать дальше.

Иван воспитывался в большой православной семье, у него было два брата и две сестры. Теперь они жили со своими семьями в разных городах. Мать и отец – пенсионеры, вели довольно активную жизнь, они помогали своему Храму, участвовали в различных мероприятиях, организуемых приходом. Мама огорчалась от того, что никто из ее детей не посвятил себя служению Церкви. Поэтому, когда Иван сообщил родителям о своем решении поступать в семинарию, они, конечно, обрадовались и всячески поддержали его. Иван окончил семинарию, но так и не женился. Он попросил благословения на дальнейшую учебу уже в Духовной Академии.

В семье стали думать, что их сын и брат решил стать монахом. И, хотя разговоров на эту тему не велось, родители, втайне гордились Иваном.

И все-таки что-то удерживало Ивана от принятия монашеского пострига. Хотя он все чаще задумывался об этом, даже советовался со своим духовным отцом. Но старенький священник, который крестил его и его сестер и братьев, был давним другом семьи и ее духовным наставника, на вопрос Ивана о принятии пострига, только покачивал головой и улыбался:

– Погоди еще, чадо, – говаривал он.

И Иван ждал.

За время учебы в Академии он познакомился с разными людьми, были среди его друзей и монахи, и священники, и такие же, как он сам, неопределившиеся. Каждый со своей судьбой, своими мыслями и надеждами. Всех их объединяла Православная вера, все они служили Церкви, и каждый, так или иначе, искал себя в лоне ее. И только Иван все никак не мог понять своего пути.

Но он не роптал. Он ждал.

В тот осенний день, когда он неожиданно увидел Машу, сидящую на скамейке у источника, Иван понял, что его прежняя любовь не забыта, что она только уснула на время, но вот, появилась Маша, и таким теплом и светом повеяло на Ивана, такой невыразимой нежностью затрепетало его сердце! Она оставалась прежней, все той же милой чистой девушкой, как будто время пронесшееся между ними, было не в силах оставить на ней своей печати.

Он думал о ней весь остаток дня и всю ночь, и все следующие дни и ночи; но мысли его были чисты, не было в них ничего грешного, того, что обычно называют страстью или вожделением. Нет, Маша виделась ему со своей тихой улыбкой, открытым взглядом теплых лучистых глаз, мягким движением рук, темной прядью, выбившейся из-под шали на чистый лоб. С ней хотелось говорить, хотелось коснуться ее руки, погладить щеку; хотелось видеть ее по вечерам, когда за окнами шумит дождь, или снег сыплет хлопья, желтые от уличных фонарей. Она была родной и близкой, и именно ее он искал и ждал всю жизнь.

Он решился позвонить Маше; и очень обрадовался, когда она попросила его встретиться с отцом Варнавой.

Ивану приходилось и раньше общаться с монахом. Он помнил отца Варнаву еще с тех времен, когда работал у Шахматовых. Обучаясь в Академии, Ивану несколько раз удалось говорить с ним. Правда, Иван не знал, помнит ли его отец Варнава.

Улучив минуту, Иван подошел после службы к монаху и обратился к нему от имени Маши. Отец Варнава не удивился, он как будто ждал, что именно Иван сообщит ему о том, что Маша собирается приехать.

Священник был ласков, смотрел внимательно, расспрашивал о семье, родных, о том, как продвигается учеба, словом, задавал обычные вопросы, но Иван чувствовал неподдельный интерес, а потому отвечал с удовольствием, искренне и подробно. После этой беседы отец Варнава пригласил Ивана бывать у него. Неожиданно возникшие теплые отношения с духовным отцом Маши, несказанно радовали Ивана, словно священник сблизил их, стер некую грань, черту невозможности, через которую Иван не смог бы переступить самостоятельно.

Когда Маша приехала во второй раз, Ивану показалось, что его чувство не осталось безответным. Поспешное бегство Маши, ее смущение, все, что она сказала тогда, у главной арки, все это давало Ивану надежду; надежду на новые встречи, на будущее, на то, что может быть, когда-нибудь он обретет свое счастье.

Промаявшись несколько дней, он решился обратиться к отцу Варнаве с просьбой о беседе.

Священник не отказал, разумеется.

Выслушав сбивчивый рассказ молодого человека о его чувствах, отец Варнава задумался. Иван сидел, опустив голову, ожидая ответа отца Варнавы, как приговора. Наконец, священник заговорил:

– Иван, я очень благодарен тебе за то, что ты решился довериться мне. Ты знаешь, меня с семьей Маши связывают очень давние отношения, я помню ее совсем ребенком. Можно сказать, что она выросла на моих глазах. Она очень хорошая девушка. Но жизнь ее складывается сложно, подчас трагично, и она всегда с честью выходила из всех передряг. Что я могу пожелать ей, кроме счастья? – Отец Варнава замолчал и улыбнулся Ивану.

Иван вздохнул, кивнул головой несколько раз:

– Да, да, я так же чувствую, всегда так… хочется беречь ее, всегда быть рядом. Если бы я мог высказать, отче все, что на душе у меня!

– Не надо, не трудись чадо, – остановил его священник, – я и так все вижу. Вот что я скажу тебе: коли такие намерения имеешь, почему не попытать? Если ее сердце ответит тебе, значит, так тому и быть, венчайтесь с Богом!

– Вы благословите, батюшка?! – Иван упал перед священником на колени, сложил молитвенно руки.

Отец Варнава велел ему подняться, покачал головой:

– Экий ты, какой! Жениться тебе надо, так видно, Богу угодно. Я со своей стороны поговорю, конечно. Хотя в таких делах я не сведущ, ну да уж как-нибудь. Я вот что подумал: если придется в Австралию ехать, то попрошу Владыку, чтоб тебя направили. Похлопочешь там о младенце, заодно и с Марией пообщаетесь. Узнаете друг дружку поближе.

Иван молчал ошеломленный всем услышанным. Он ждал совета и напутствия, но то, что сказал отец Варнава, было так неожиданно, что Иван, не в силах справится с охватившим его чувством, опустился на стул, прижимая руку к сердцу.

– Что-то ты брат осоловел, – улыбнулся священник, – ноги не держат? Погоди радоваться, тебе еще вон сколько труда предстоит!

– Я справлюсь, батюшка, – проговорил Иван чуть слышно.

– То-то, справлюсь… С Божией помощью, поди, справишься, – добродушно проворчал отец Варнава.

– Во Славу Божию! – Иван поднялся со стула и припал к руке пастыря.

Отец Варнава благословил его.

119

Маша зачастила в Лавру. Борис день ото дня чувствовал себя все лучше, и ее постоянное присутствие более не требовалось. Как только Сергей Иванович вернулся из Швейцарии, он сразу справился о здоровье своего подопечного, и вскоре Борис сам потребовал его к себе. Маша вначале присутствовала при их беседах, но потом поняла, что брат стесняется ее, замыкается, недоговаривает что-то. Посоветовавшись с Сергеем Ивановичем, Маша решила оставить их вдвоем, тем более что их встречи стали почти ежедневными.