И все-таки было одно спасительное мгновение! Репшнур захлестнуло за крошечный скальный выступ. Женька хватнул руками за камень, за другой — как-то сумел зацепиться; мне нельзя было падать на него, и те спасительные камни прошли мимо меня — репшнур тенькнул звонко и пронзительно, как лопнувшая струна. Дальше был воздух, один только воздух. И обжигающий снег…

Я слышал твои шаги, дружище! Я слышал твой голос: «Валька, погоди, не умирай! Валька, стой! Не надо…» Я хотел сказать тебе: «Пусть Слава и Виктор простят меня. Я любил вас всех!» — и даже открыл глаза. Но небо почему-то было черным.

Вот и все. Салют, мужики!

Зырянова приходит в конторку всегда с каким-нибудь фокусом. То пропоет с порога новую частушку, то начнет сыпать цеховые новости — не остановишь. Распахнется дверь, покажется синий берет на тугих кольцах каштановых волос, белое с румяными щеками лицо — жди, значит, очередного выверта. Даже инженер по труду Ольга Петровна, молчаливая, с вечно усталым лицом, завидев Зырянову, оживляется, откладывает бумаги.

У окна сидит экономист цеха Зоя Бегунова, задумчивая девушка с чуть раскосыми насмешливыми глазами на смуглом лице. Она убирала за уши пряди черных волос и поглядывала на конструктора Киреева. Побасенки Зыряновой Зоя слушала вполуха.

— Не веришь, Зоенька? Убей меня бог, сущая правда! И знаешь, этот парень тебе бы подошел…

Зоя засмеялась и оглянулась на Киреева.

— Но приметил меня, — продолжала Зырянова. — Правда, он был чуточку выпимши, да солнышко закатилось — не разглядел толком. Приглашает в кино. Ну, я и пошла… И верно ведь оказалось. Сидим это, смотрим итальянскую картину. Мафия, стрельба среди бела дня, красивую девушку усыпляют и замуровывают в колонну из бетона… Так вот, смотрю я, переживаю, а он мне руку жмет. Я засмеялась. «Ошибся маленько, — говорю. — Старовата для тебя». — «А от меня девушка ушла», — говорит он. «Ах ты, рыбонька, — я ему, — не кручинься. Еще найдешь себе хорошую дивчину. Ты только поищи хорошенько». Довела до дома, обождала, пока мать в квартиру впустила. Тут кино и конец…

Киреев усмехнулся:

— Если я правильно понял, вы утешили еще одного несчастного, товарищ Зырянова.

— Вон чего… «Товарищ Зырянова»…

Киреев с вжиканьем провел несколько линий кохиноровским карандашом, склонился над доской.

Он считался толковым конструктором, был председателем цехового БРИЗа, а еще… еще собирал старые патефонные пластинки. За пластинку с «Нищей» Вадима Козина не пожалеет никаких денег, а за «Андрюшу» Клавдии Шульженко готов отдать «Песняров».

Дома у него вся комната опутана проводами, динамики различных размеров и конструкций расставлены по углам и подвешены к потолку.

Надевая радионаушники, Киреев забирался в постель и включал электрофон. Он собирался в круиз вокруг Европы и усиленно изучал французский по новейшей методе — во сне.

— Платоша… Ты нарисовал блок, на какой я тебе давеча предложение принесла? — спросила Зырянова.

— Если по каждому вашему предложению чертежи разрабатывать, так мне сутками из цеха не вылезать, — ответил Киреев.