— Получила диплом врача. Анестезиолог и реаниматор. Шесть лет муки позади. А впереди еще три года. В декабре поступаю в аспирантуру… Не теряю надежды быть врачом какой-нибудь из ваших памирских экспедиций. Хочется увидеть эту загадочную страну, мужественных парней — тигров снегов — и, может быть, понять, наконец, почему меня тянет в горы… Кроме этого, вопросы гипоксии, адаптации к ней, акклиматизации еще до конца не разработаны. Если поможете, возьму аппаратуру, начнем работать вместе. Хочется помочь всем вам облегчить муки высоты… Только я сама ходить еще совсем не умею. Приехала выполнить третий разряд по альпинизму. Возьмете меня в свое отделение? Вы в этой смене с новичками или со значкистами?
— Со значкистами… Поставить чай?
— Спасибо! Я приду к вам, милый инструктор, когда устроюсь и приму душ. Ладно?.. Мы будем с вами пить чай — и говорить, говорить, говорить.
Она исчезла за дверью. Мелькнул кантик загорелой спины, остался в комнате не знакомый мне легкий запах духов. Щемительное чувство освобождения от тягостного состояния души вдруг овладело мною, и я облегченно вздохнул. Еще четверть часа назад все было похоже на кусок маршрута, когда не идется ни влево ни вправо: посмотришь вниз, толкнешь ногою камушек, — а он летит прямо на ледник беззвучно и долго, посмотришь наверх — нависание, гладкая стенка и ни одной трещины, куда бы можно было замолотить крюк. А вот когда выберешься из этого заколдованного угла и увидишь — дальше идется! — жизнь снова кажется прекрасной, даже если до твоего последнего мгновения остается каких-нибудь… Так было и со мной в те минуты, а что будет потом — я не знал, не мог знать.
Через распахнутое окно я видел, как она полубежала-полушла к столику дежурного по лагерю, как что-то сказала ему весело, как подхватила с земли рюкзак и как какой-то парень, высокий, статный, черноволосый, остановил ее, принял рюкзак, взял ее под руку и повел к коттеджам, где по традиции каждую смену селят участников — разрядников и значкистов «Альпинист СССР». Я не знал ни имени, ни фамилии этого парня, но обратил на него внимание полчаса назад — он нетерпеливо ждал автобус из Фрунзе, он кого-то встречал. И теперь я понимаю — кого…
— Вячеслав Петрович, протоколы происшествия я читать не буду: это слишком мучительно для меня и ничего нового мне уже на даст. Я не хотела копаться в причинах, но после разговора с Виктором Ивановичем у меня почему-то возникло такое желание. Если считать, что смыслом жизни для человека является работа, то там у Валентина все было, как нельзя лучше. Дома у него, в семье, все было, что называется, полной чашей, — искать причины и там нет нужды. Обстановка в лагере, несмотря на гибель Жоры Николаева в первой смене, куда как более жизнерадостная — Валентина здесь любили. Что же тогда, Вячеслав Петрович?.. Может быть, он был нездоров перед восхождением, но из чувства долга перед своими участниками решил все-таки пойти на маршрут. А участница из его отделения и врач, Наталья Лихачева, помогла ему скрыть это?
— Я вас понимаю, Галина Григорьевна. Строго говоря, все люди, находящиеся на высоте, могут считаться больными: у них повышенная температура, изменяется состав крови, изменяются многие функции, — но организм запоминает высоту. Валентин в свое время поднялся на пик Коммунизма — это 7495 метров над уровнем мирового океана и для него 4200 — это уже не высота. Кроме всего прочего, он уже успел отработать в горах почти месяц — акклиматизация была высокой. Все участники из его отделения безоговорочно подтвердили: он был здоров. Что касается врача Натальи Лихачевой, то я верю в ее безукоризненную профессиональную честность и уже имел случай убедиться в этом.
— А вы за все это несете ответственность?
— Согласно правилам горовосхождений, выпускающий не несет ответственности за последствия, происшедшие на маршруте по вине участников или их тренеров. Все, что от нас зависело, мы сделали без промедления. Тем не менее мне и Степанову уполномоченный Федерации альпинизма СССР вписал по строгому выговору. Основание: недостаточный контроль за работой учебно-спортивных отделений. И это лишает нас всех преимуществ при подведении итогов соцсоревнования альпинистских лагерей Союза… Но выговор не снимает фактов ЧП в горах — подобные случаи, к сожалению, происходят. Горы не считаются с нами, но жить без гор — это уже доказано! — человек не может.
— Но когда-то этим ЧП должен быть конец?
— В идеале — да! Но когда это будет, я не знаю, Галина Григорьевна. В горы человек приходит разными путями. У Валентина, как мне кажется, был свой путь. После первой сессии в институте он записался в студенческое научное общество, потом перешел в СКБ. Доктор технических наук Александр Григорьевич Чупахин предложил ему работу, которая, как рассказывал Валентин, показалась поначалу не стоящей внимания: «Повышение мощности и надежности мотоциклетного двухтактного двигателя». Но когда его движок начал крутить по восемь-десять тысяч оборотов за счет изменения системы впуска, продувки, степени сжатия и расчета формы глушителя-резонатора и когда его приятель Серега Скворцов (он потом поднимался на мотоцикле на Эльбрус!) на этом двигателе выиграл первенство области по мотокроссу, — Валентин был счастлив. Чупахин помог ему написать первую статью и напечатать в большом журнале, добился участия работы Валентина в выставке научно-технического творчества молодежи на ВДНХ, после которой Валентин получил диплом, бронзовую медаль, очень лестный отзыв Минского мотовелозавода и предложение передать результаты работы в заводские КБ, — Валентин был счастлив во второй раз. Он говорил, что ему стало интересно жить. Пришел к Чупахину, показал медаль, диплом, отзыв, сказал: «Поздравьте меня, Александр Григорьевич!» А тот говорит ему: «И ты меня поздравь, Валентин, — получил жетон мастера спорта». Валентин спрашивает: «По шахматам?» А тот отвечает: «Не угадал — по альпинизму!» Вот такая была история!
— Выходит, по-вашему, что между его инженерными делами и альпинизмом связь была не случайной?
— Несомненно! У меня находится целая серия нового страховочного снаряжения, которое сделали Валентин и его заводские товарищи: они испытывали его на самых трудных маршрутах на себе. Еще не одно поколение покорителей гор и у нас, и за рубежом будет пользоваться этим снаряжением и ходить с меньшей степенью риска по казавшимся ранее недоступным маршрутам. Я вас не утомил?
— Нет… Но я не знала об этом. Валентин мне об этом никогда не рассказывал.
— Значит, вы не знаете и про нашу мастерскую. Мне удалось раздобыть для нее почти все станки, какие только надо. Это наша творческая лаборатория: в лучшие времена мы с Валентином не вылезали оттуда целыми днями. Там у нас и чертежный прибор, и кофеварка, и чайник, и все, что надо. А все модели снаряжения делает Николай Филиппович Захаров. Он в прошлом слесарь-лекальщик. Золотые руки!
— Захаров? Мне надо с ним поговорить, Вячеслав Петрович.
— Идемте, Галина Григорьевна! Я вас провожу.
Да, Слава, мастерская у тебя, что надо! А ведь есть еще и хижина на Аксайском леднике — о ней можно писать поэму, хорошую поэму о преданности парней горам, о бескорыстии людских сердец.
После гибели Жоры Николаева ты долго не хотел никого выпускать на Корону, несмотря на то что в маршрутных листах уже стояла подпись Степанова. И лишь команде Киргизского альпклуба ты сказал свое «Да!» Сказал потому, что повел этих парней наверх сам Анатолий Кинжибекович Минджилкиев, или просто — Тоха. Сказал «да», но вслед за парнями поднялся наверх, в хижину, — они, конечно, не знали об этом, они уже стояли на «коронских» ночевках.
У нас в тот день по учебному плану были ледовые занятия: приемы передвижения по ледовому рельефу в ботинках и кошках, рубка ступеней, забивка ледовых крючьев, приемы страховки и самостраховки, передвижение в связках, подъемы — спуски по ледовым стенкам, вытаскивание из ледовой трещины условно пострадавшего — программа большая и сложная. Чаша ледника была как жаровня, но мы старались! Старались еще и потому, что видели над хижиной треногу со зрительной трубой и тебя возле нее. Потом ты оставил трубу и стал быстрыми шагами спускаться на ледник — ты шел ко мне.