Вертолет выгрузил Чаттертона и несколько ящиков с припасами в джунгли, а затем снова растворился в небе. Чаттертону показалось, что прошла целая вечность, прежде чем послышалось шуршание за деревьями. Он повернулся на звук и увидел дюжину белых людей с грязными лицами, длинными волосами и всклокоченными бородами, мужчин, которые выходили из джунглей. Чаттертон подумал в первую минуту, что калифорнийская банда байкеров материализовалась во Вьетнаме. К нему приближались люди, одетые в разодранные футболки и штаны. Никто не носил каску, или бронежилет, или вообще какую-либо военную одежду. Они подходили ближе, и Чаттертону показалось, что у всех солдат одинаковое выражение лица — взгляд человека, который уже ничему не удивляется.

Солдаты вскрывали ящики с боеприпасами и снаряжались, при этом никто не сказал Чаттертону ни единого слова, включая еще одного санитара, приписанного к командному пункту роты. Время от времени они кидали на Чаттертона взгляд, полный презрения, в котором безошибочно угадывались слова, обычные для Вьетнама: «Ни хрена ты не знаешь. Ты долго тут не продержишься. Если нам будет нужна помощь, ты, скорее всего, обделаешься». Когда они закончили паковаться, один из них обронил в сторону Чаттертона: «Пошли». Эти люди выстроились в небольшую колонну. Они переходили на новую позицию. Во время перемещения они должны были попутно выслеживать и убивать южных вьетнамцев — по мере необходимости. Группа вошла в джунгли. Чаттертон вошел туда с ними, двигаясь в одной линии.

Они пересекали рисовые поля, давили ногами насекомых размером с хорошую птицу, перебирались через реки, полные аллигаторов, переступали через буйвола, убитого пулеметной очередью. Через час в джунглях прозвучали выстрелы. Взвод залег. Чаттертон залег последним. Пули, как горох, сыпались в грязь вокруг них. Чаттертон думал, что у него разорвется сердце. Когда стрельба прекратилась, он осмотрелся. Выражение лиц окружающих оставалось совершенно тем же, которое он увидел при встрече. Через несколько минут они двинулись дальше. Чаттертон взял себя в руки и присоединился к взводу. Когда его дыхание и мысли пришли в норму, он подумал: «Эти парни — сумасшедшие убийцы. Никто со мной не говорит. Где я, черт возьми, нахожусь? Что я наделал?»

Взвод провел ночь под раскаленной луной. Все спали, только Чаттертон не мог заснуть. На рассвете он увидел, как тигр скрылся в джунглях. На следующий день, когда жара была в самом разгаре, взвод дошел до края заброшенной деревни. По донесениям, в этих местах были вражеские солдаты. За исключением Чаттертона, люди во взводе были хорошо вооружены и готовы к бою, а особенно Джон Лако, по кличке Туз, двадцативосьмилетний оклейщик обоев из Нью-Джерси, которого Чаттертон определил как лидера во взводе. Лако (рост шесть футов и два дюйма, вес 220 фунтов) завершал свой третий рейд — ветеран, по вьетнамским меркам. Он нес пулемет М-60 и семьсот патронов в лентах, которые висели у него крест-накрест на груди: по определению времени, вооружен до зубов. Лако заслужил кличку Туз за то, что всегда оставлял игральную карту черной масти на груди убитого врага.

Взвод выстроился в одну линию и начал патрулирование. Вскоре они достигли высохшего рисового поля, которое обеспечивало хороший проход в холмистой местности. Они вышли на открытое пространство, высматривая неприятеля на возвышенностях. Лако поднялся на большой камень, чтобы лучше осмотреться. Неожиданно со склона холма прозвучали выстрелы. Пять пуль, две из них бронебойные, насквозь пробили его правое бедро. Он замер, положил оружие на землю и залег, частично замаскировавшись в траве двухфутовой высоты. Из его ран хлестала кровь. Остальной взвод развернулся назад и укрылся за грудой камней и комьев грязи высотой в десять футов, возле выхода в поле. Кто-то закричал: «Туза ранили! Санитар! Санитар!» Чаттертон и второй санитар поползли вперед. Они видели силуэт Лако в траве, примерно в пятидесяти футах от них. Он был открыт и представлял собой хорошую мишень. Однако противник его не добивал: скорее всего, ждали санитара, чтобы уложить сразу двоих.

Второй санитар взвода, старший для Чаттертона, вжался в укрытие, которым служила стена из грязи. «Чтоб его! Я туда не пойду», — сказал он Чаттертону.

Взвод смотрел на него. От Чаттертона ждали еще меньше. Все понимали, что никакой салага на второй день во Вьетнаме не станет соваться в зону обстрела. «Я его достану», — произнес Чаттертон.

Взвод снова примолк. Чаттертон удивился себе больше всех. Он стал снимать с себя снаряжение, все, кроме небольшой санитарной сумки, которую ему собрал Мышь. «Бог мой! Малыш таки собрался идти», — сказал кто-то.

Взвод начал занимать позиции, чтобы прикрыть его огнем. С каждым моментом зрение Чаттертона сужалось, а звуки джунглей становились все глуше и глуше, пока весь мир не наполнился его собственным учащенным дыханием и биением сердца. Чаттертон испытывал такие моменты в госпитале, в Японии. Он считал, что если ему придется принимать подобное решение, он поступит так, как его учил дед. Теперь, когда он приготовился в открытую ринуться к Лако, он думал: «Вот теперь я узнаю, кто я такой».

Чаттертон ринулся вперед, и сразу же с дальнего холма обрушился шквал автоматного огня. Пули вздымали грязь вокруг Чаттертона, но он продолжал бежать. На полпути к цели он увидел Лако, который так и лежал в траве. Он ускорил шаг. Впереди ревело стаккато автоматных очередей. Позади он услышал, как взвод ответил таким плотным огнем, что взорвалось само небо. Чаттертон ждал, что его сейчас убьют, ждал падения, но неясное чувство удерживало его от рывка назад, и это было чувство, что он не хотел прожить остальную жизнь, зная, что отступил. Секунду спустя он нырнул в траву рядом с Лако. «Я лежал там, и меня охватило онемение и шок, — вспоминал потом Лако. — И тут я вижу этого нового парня, и у него с собой было все, что нужно. Я его совсем не знал, даже по имени. Но он вышел прямо на линию огня. Парень рисковал жизнью».

Чаттертон укрылся в траве рядом с Лако. Пули рвали землю вокруг них. Чаттертон полез в сумку за ножницами, разрезал штаны Лако снизу доверху и проверил, не повреждена ли артерия. Нет. Лако можно было сразу выносить. Теперь задачей Чаттертона было оттащить его назад под прикрытие стены из грязи, а это расстояние в пятьдесят футов, которое тянулось как будто через весь Вьетнам.

Чаттертон думал взвалить Лако на плечи, но раненый боец был тяжелее его на пятьдесят фунтов. Чаттертон присел позади Лако и взял под руки. В землю вокруг них впилось еще несколько пуль. Чаттертон начал отталкиваться ногами назад, чтобы тянуть за собой Лако, продвигаясь каждый раз на длину его тела и постоянно ожидая пули. Через две минуты они были на полпути к грязевой стене; теперь взвод определил, откуда вел обстрел противник, и гасил огонь, направленный на Чаттертона и Лако. Вскоре оба были уже в десяти футах от стены, потом в пяти, потом позади нее. Солдаты бросились к ним. Еще через несколько секунд появились два американских боевых вертолета «Кобра» и накрыли склон, где засел противник, адским огнем. Вслед за «Кобрами» появился вертолет санитарной эвакуации «Хьюи» и забрал Лако, теперь уже в состоянии полного шока, в госпиталь.

Когда «Хьюи» исчез, Чаттертон свалился наземь. Его мучила жажда, он обессилел и едва соображал, где находится. Но он видел, что с людьми произошла перемена. Они с ним заговорили, хлопали его по плечу, они ему улыбались и называли его Док.

Идя через джунгли, кое-кто из взвода мог задуматься над тем, на какой такой полке хранилось до этого бесстрашие Чаттертона. Американские санитары во Вьетнаме были в той же шкуре, что и те, кого они сопровождали во время боевого патрулирования. Поскольку их работой было помогать раненым солдатам, санитарам часто приходилось бежать прямо туда, где сражение было самым ожесточенным, остерегаясь противопехотных мин, под огнем снайперов, стараясь не нарваться на мину-ловушку. При этом они сталкивались с еще более серьезной опасностью: зачастую противник хотел уничтожить их больше, чем кого-либо. Уничтожение взводного санитара означало, что солдаты оставались без помощи в случае ранения, а это сокрушительный удар по моральному духу подразделения.