Хаггар поднял руку с факелом, и колеблющееся, угасающее пламя выхватило из тьмы покрытую письменами литую бронзовую пластину. Потолок был довольно низок, Шенн легко достал до нее рукой и нажал.

Воины услышали шум скрытого механизма, плита над их головами сдвинулась и стала отъезжать. Из трещины посыпался песок, а воины восторженно завопили. Вот оно, спасение! Неожиданно плита остановилась.

— В чем дело, мастер? — встревожено спросил Хаггар.

— Похоже, сломался механизм. Надо попробовать самим.

— А ну, держи! — Хаггар передал факел фагиру, уперся руками в край плиты и напряг все силы, но едва ли сдвинул на волос.

— Что стоите? Помогайте! — рявкнул десятник.

Воины побросали оружие, наваливаясь на неподатливую плиту. Песок сыпался на головы, и ноги разъезжались на нем, не находя упора. Плита чуть сдвинулась.

— Давай еще! — закричал Эрбин, отплевываясь от попавшего в рот песка. Воины напряглись и сдвинули преграду еще на ладонь. Песок сыпался, не переставая, и уже доходил им до коленей. Пришлось оставить плиту и отгребать песок в сторону.

Когда песчаные струи иссякли, Шенн увидел темное, усыпанное звездами, ночное небо. Воины разразились торжествующими криками.

— Теперь наверх, — скомандовал Хаггар, — подсадите меня.

Ход вывел на окраину Анвинора. Выбравшись из подземелий, воины с жадностью вдыхали прохладный ночной воздух и долго отряхивались от попавшего за шиворот песка. Далмира с сожалением осматривала отяжелевшие, покрытые грязью волосы. Помыть их было негде.

Найдя укромную лощину, развели огонь. Без воды ничего сварить не получилось, и воины подкрепились вяленым мясом и сухарями, со смехом вспоминая былые страхи. Под звездным куполом и жилось и дышалось много лучше и свободней, чем под землей.

Далмира подошла к Шенну. Фагир глядел на звездное небо. Глядел так, что не заметил девушки и вздрогнул от прикосновения пальцев.

— Далмира?

— Шенн… Тогда, под землей… ты говорил, что оставишь всех нас в хранилище навечно, если… Шенн, ты ведь шутил? Ты ведь не сделал бы этого?

— Ты хочешь знать правду?

— Да.

— Сделал бы.

— Но… почему? Ведь и я осталась бы там навеки.

Шенн молчал.

— Тебе не жаль меня?

— Пойми, Далмира, я не мог иначе. Но все ведь хорошо. Мы наверху и…

— Нет, не хорошо! — Далмира помрачнела. — Ты стал иным, Шенн. Ты не тот добрый и смелый парень, которого я знала когда–то. Раньше ты не прятался за спинами других и сражался за себя… и меня. Ты был дикарь, но поступал так, как подсказывало тебе сердце, был честен и прям, а теперь… Теперь я не знаю, чему ты поклоняешься и чему веришь. Древние изменили тебя. Ради своего учителя, уже мертвого, ты готов погубить живых, убить всех нас! И меня.

— Прости, Далмира, я не мог поступить иначе, — Шенн смотрел твердо, и казалось, в глазах его застыл лед.

— Если бы ты любил меня, ты поступил бы иначе.

— Ты права, Далмира. Прости.

— Я ждала иных слов. Я надеялась, что… — девушка не договорила и, махнув рукой, ушла. Слезы лились из глаз. Шенн не любит ее, не любит. Было бы иначе, он обнял бы ее, и просил прощения. Нашел бы иные слова, но он…

Когда Далмира ушла, Шенн опустился на песок. Руки вцепились в волосы.

— Боги, как мне тяжело, — прошептал он. — Она не понимает, что Ольф создал меня таким, какой я есть. Всем, что я знаю, что умею — я обязан ему. И выполню то, для чего он учил меня. Я больше не варвар, не дикарь. В отличие от них, я понимаю главное: жизни нескольких людей не стоят ничего, если смерть грозит целому народу.

Далмира вернулась к костру. Все воины спали, лишь Эрбин и гурданец сидели у огня. До девушки донесся разговор:

— … этого я не знаю. Кто он и что он — неизвестно, — Эрбин поковырял веточкой угли. — С Улнаром мы сражались рука об руку много лун. Он непонятный человек для меня, но в одном могу поручиться: он не предатель.

— А я могу поручиться только за самого себя — ответил гурданец. — Я уже не знаю, кому здесь доверять. Если Улнар — не предатель, то куда он ушел?

— Не знаю, — отвечал эшнарец. — Но он пропал, а одному в Кхиноре не выжить…

Далмира опустила глаза. Улнар был хорошим человеком, подумала она, вспоминая воина. С первого взгляда она поняла, что он близок ей. После многих дней в походе Улнар показал себя отважным воином, но не жестоким, как Маррод, и не жадным, как эшнарец Эрбин. Она не могла сказать, что привлекало ее в нем, Улнар явился в ее жизнь стремительно, и так же быстро исчез. Как жаль, если он погиб!

Утром воины двинулись на восток. Было жарко. На небе ни облачка, и жгучие лучи солнца раскаляли доспехи так, что можно было обжечься. Хаггар вел отряд низинами, чтобы скрыться от посторонних глаз. Все хранили молчание. Говорить было не о чем, к тому же от разговоров лишь сильнее пересыхало в горле. Запасы воды закончились, и все мысли арнов занимала река.

— Сколько мер еще нам идти, а, мастер? — утирая пол со лба, спросил Эвран. Поджарый гурданец как будто высох, его узкое, покрытое щетиной лицо стало коричневым от загара.

— Я смогу ответить ночью, — сказал Шенн.

— Ты говорил, что бывал здесь.

— Бывал, но это было давно. И сами видите, эти холмы и пустоши как близнецы–братья.

— Что верно, то верно, — согласился Хаггар. — Но не забудь: ты должен привести нас к забытому городу, о котором говорил.

— Я приведу вас, я помню, — хмуро отвечал Шенн. Он дал обещание, и слово надо держать, но как наемники не понимают: время не на их стороне. А еще гулхи… Шенн хорошо помнил, как одна–единственная рана, нанесенная этим существом, едва не убила его. И лишь благодаря учителю Ольфу он жив.

Шенн был в растерянности. Он выполнил завещание Ольфа, но на душе было худо. Нет стагнира — и что теперь защитит Арнир от морронов? Он спас людей от катаклизма, который мог не свершиться, и обрек на гибель от воинствующих морронов. Но ведь чернолицые и раньше нападали на Арнир, разве он виноват в этом? Но что будет, когда он придет к одану с пустыми руками? Изгнание — это меньшее, что мне грозит, подумал Шенн. Одан жесток и не прощает ошибок — Шенн понял это сразу, едва увидел его лицо. Надменное, властолюбивое лицо человека, привыкшего повелевать. Быть может, бежать? Но я не вор, чтобы бежать, я поступил так, как считал должным, подумал фагир, и будь, что будет…

Шенн увидел, как идущий впереди Кронир пошатнулся, ноги его подкосились, и воин рухнул на песок.

— Что с тобой? — все собрались вокруг упавшего.

— Это солнце! Подержите над ним плащ, ему нужна тень, — распорядился Шенн. — И воды, дайте ему воды.

— Воды почти нет, — сказал Хаггар, протягивая свою флягу. Шенн вытащил пробку и смочил губы Кронира. Тот зашевелился, постепенно приходя в себя.

— Нам нужен привал, — сказал Шенн. — Сейчас он все равно идти не сможет.

— Привал, так привал, — пробормотал десятник, устало садясь на песок.

— Шенн, быть может, повернем к расселине? — спросил гурданец. — Там же была вода!

— Это несколько дней отсюда к югу. Мы не дойдем. Потерпи, Кхин вот–вот покажется. Осталось немного. Быть может, день пути.

— Ты каждый раз это говоришь!

— Не ссорьтесь, — сказала Далмира. — Давайте поедим.

— Кусок не лезет в горло без воды, — пожаловался Эрбин. — Эх, сейчас бы кружку литернского! Втрое бы заплатил! Впятеро!

— Заткнись, Эрбин, и без того тошно, — проронил Хаггар. — Литернского ему… Погоди, морроны тебе нальют.

— Все же мне это не нравится, — сказал Эвран. — Мы пересекли Кхинор, а морронов и не видно. Куда они делись? Не к добру это. Знаете пословицу: чего не ждешь — случится, а ждешь — не возвратится.

— Ты это к чему?

— Не знаю, — ответил гурданец. — Только чую: бежать надо! Не идти, а бежать.

Хаггар хотел сплюнуть, но не вышло. Слюны не было.

Шенн предложил переждать жару и двигаться вечером. Возражений не было. Воины нашли сухую балку, где когда–то протекал ручей, и там устроились на отдых. Эвран попробовал найти воду, руками и кинжалом раскапывая старое русло. Гурданец добрался до влажной земли, но в ямку, что он вырыл, вода не набралась. Крониру стало лучше, и воин был готов идти, но Хаггар ждал вечера.