Погруженный в свои занятия, он все же часто уносится воображением к встрече у ручья, к сестрам Каррон и продолжает изливать свои чувства в стихах. Надо заметить, между прочим, что поэт он был неважный.

Со времени знаменательной встречи прошло уже много недель, но Андре не рискнул еще воспользоваться полученным приглашением, хотя мысль о нем неотвязно преследует его.

Он пытается дипломатично разузнать у старой служанки Амперов — Марион и у арендатора-садовника Делорма что-нибудь о семье Карронов. Но дипломатия наивного юноши настолько прозрачна, что вызывает только лукавый смех. Скоро его увлечение перестает быть секретом для близких. Ему дружески рассказывают о Карронах, их семье и образе жизни. Жадно впитывает Андре Мари все, что связано с именем Жюли.

Клод Каррон, крупный торговец шелковыми тканями, после бурных событий предыдущих годов сохранил лишь остатки своего солидного состояния. Преклонный возраст и паралич, приковавший его к креслу, не позволяют ему снова пуститься в коммерческие спекуляции, для которых открылось столько перспектив с того дня — 27 июля, когда пал Робеспьер и началась буржуазная оргия. От прежнего благополучия сохранились лишь городской особняк в Лионе и дачный дом в деревушке Сен-Жермен, в двух километрах от Полемье. Здесь семья Карронов проводит большую часть года. Только на короткое время зимой Карроны переселяются в город. Из пятерых детей Клода Каррона с отцом живут лишь две младшие дочери — Екатерина, которую все обычно называют Жюли, и Элиза. Старший сын уже давно обосновался в Париже, а две другие дочери замужем; одна из них — за крупным лионским книгопечатником Жаном Перриссом.

Наконец, Андре решается нанести визит Карронам. Облаченный в свое лучшее платье, с галстуком, заботливо завязанным руками матери, он готовится отправиться в путь. Но он смущен заранее, боясь нарушить правила хорошего тона. И он решает освежить в своей памяти статью «Этикет» из «Энциклопедии». Только после этого он чувствует себя готовым к визиту. Два километра — расстояние небольшое, но чем ближе он подходит к Сен-Жермену, тем взволнованнее бьется его сердце, тем медленнее его шаг. Когда же он, наконец, переступает порог дома Карронов, ему кажется, что он передвигает не свои, а слоновые ноги, и что никогда не сможет вымолвить хотя бы одно слово. Он нервно облизывает пересохшие губы и сдавленным голосом произносит слова приветствия.

Он принят весьма любезно. Госпожа Каррон расспрашивает его о Полемье, о хозяйственных делах. Прикованный к своему креслу, глава семейства рад случаю поговорить и монотонно брюзжит о текущей политике. Непринужденная болтовня Элизы; чай за широким деревенским столом; сдержанный и немного холодный взгляд Жюли… Быстро проходит время, и Андре собирается домой.

Первый визит благополучно окончен. Его приглашают приходить почаще, совершенно запросто, по-соседски.

Быстро шагает Андре Мари домой, и кажется ему, что весь мир поет так же радостно, как поет его душа.

Есть что-то необычайно нежное в первой юношеской любви, когда так утончаются и обостряются чувства. Вот идешь ты, Андре, по шершавой деревенской дороге, смотришь на насмешливо покачивающиеся верхушки деревьев, спотыкаешься о все неровности почвы и захлестывает тебя прибой новых чувств. Будет день, и ты поцелуешь ее, она склонит свою голову тебе на плечо и ты будешь долго-долго гладить ее золотистые волосы. Но, черт возьми, ты не только бесконечно нежный влюбленный; нет, если полюбят тебя, ты будешь мужчиной, который за подругу свою, за счастье ее отдаст всего себя до последней мысли, который смело взглянет в лицо любой опасности, любым треволнениям бытия. Так шагай же веселей, Андре Мари, ибо еще долог путь твоей жизни и немного будет в ней минут, когда ты будешь смотреть на все смеющимися глазами. Когда острая боль печали и одиночества тонкой сетью морщин окружит глаза и придет твой последний час, тебе будет что вспомнить и в личной жизни своей.

Много раз он слушал музыкальные произведения, но Люлли и Рамо всегда оставались для него книгой за семью печатями. И вот однажды, слушая, как Жюли исполняла на фортепиано какой-то грустный и нежный мотив, Андре почувствовал, как у него на глазах навернулись слезы. Удивленный, задумался Андре о причине этого. Он понял, что музыка перестала быть для него только совокупностью звуков, а стала источником глубоких и сильных переживаний. Захваченный новыми чувствами, он пишет «Трактат о музыке», в котором пытается проанализировать причины и характер влияния музыки на душу человека.

Он дает барышням уроки итальянского языка, руководит наблюдением солнечного затмения, объясняет, как можно, не сходя с места, измерить расстояние до едва видимой вдали часовни.

Этим же страницам дневника, испещренным алгебраическими формулами, Андре Мари откровенно поверяет совершенные им промахи. «Я очень некстати заставил напомнить, что мне пора уходить… Сегодня обе барышни пели, а я, вместо того чтобы наслаждаться, едва-едва не уснул… Элиза сегодня сказала мне, чтобы я не смел так таращить глаза на ее сестру при посторонних…»

Постепенно семьи Карронов и Амперов сближаются. Соседство, взаимная склонность молодых людей, общность вкусов и интересов способствуют этому. Совместные прогулки чередуются с визитами, обедами, поездками в Лион.

В этой жизни, где сегодняшний день похож на вчерашний и ничем не отличается от завтрашнего, обостренный взор влюбленного юноши находит тончайшие нюансы и оттенки, отмечает каждый новый день, как новую эпоху своих чувств.

Жюли почти на два года старше Ампера. Она получила воспитание, вполне соответствующее традициям и запросам своей среды. Она была немного знакома с литературой, пела и занималась музыкой, но орфография ее находилась далеко не на высоте. Она любила принимать участие в различных увеселениях, танцевала с упоением и, по общему мнению, была жизнерадостна, весела и грациозна.

Прядь ее прекрасных белокурых волос до сих пор хранится в суровой папке архива Французского института. Биографы Ампера, рассматривавшие его архив, уверяют, что, воспевая Жюли в стихах, Андре Мари не слишком злоупотребил правом поэта и влюбленного приукрашать действительный образ предмета своих вдохновений.

Жюли и ее родители мечтают о блестящей партии. Она отвергла длительное ухаживание скромного медика Дюма только потому, что ее мать не сочла его подходящим зятем для их почтенной семьи.

Такие провинциальные буржуазки до революции мечтали о том, что их отметит и безумно полюбит какой-либо граф или виконт, и они, щеголяя пышным кринолином, украсят своей особой придворные балы Версаля. Но с 1798 года все обстояло иначе. Дыхание революции коснулось и этого замкнутого мирка, сотрясло его узкий идейный горизонт.

Жюли знает, что Андре Мари любит ее, — при всей своей робости он совершенно не умеет скрыть своих чувств, но разве он тот человек, о котором она мечтала?

Пусть без блеска чинов и дворянского герба, — но тот, кто тревожит ночью ее воображение, красив, строен, он словно сошел с картины Фрагонара. А Андре?

В письмах к сестре Жюли подтрунивает над его внешностью и манерами. «Он знает все, кроме света…», «он похож на старика, он так серьезен, никогда не увидишь, чтобы он смеялся», «сегодня он явился в новом рединготе на английский манер, горничная заявила, что он похож на щеголя…» Действительно, какая жалость! Он знает все, но не знает светского этикета, не привык к светскому пустословию, не понимает тяги среднего провинциального буржуа подражать этому высшему свету. Впрочем, у этого буржуа нет даже сколько-нибудь правильного представления о светской жизни.

Однако постепенно и незаметно для самих себя Жюли и вся семья Карронов подпадают под обаяние ума и сердца Андре Мари. Элиза первая поняла, какое чистое и преданное сердце бьется в груди этого немного неуклюжего юноши и какие необъятные возможности таит его исключительный интеллект.