Пока они ехали в тишине, Оливия раздумывала предупредить ли его, но решила этого не делать. Он мог просто возненавидеть вестника, не смотря на то, как сильно вестник любит его, больше, чем кто-либо и когда-либо. Нет способа сделать это легче для него, неважно как сильно терзает ее сердце быть ему шофером и везти его туда, где он не представляет, что обнаружит, а точнее чего не обнаружит. Он сидел рядом с

ней, держался. Она потянулась и дотронулась до его лица. Он отпрянул; единственное, чего его внутренне сердце сейчас не хотело – прикосновений, но она не убрала руку.

У матери есть определенные права, и когда человек не может утешиться, раздражение порой лучше других помогает дать ему понять, что он здесь, он прямо здесь. Они про- ехали парк и свернули на лужайку.

Как и предполагала Оливия, когда они добрались до места Руманчеков, машины уже не было, а дверь трейлера осталась открытой на распашку; они даже не побеспо-

коились закрыть ее за собой. Вышли наружу и Роман посмотрел, слегка озадаченный, словно искал кусочек головоломки, которой не было в коробке. Затем его глаза напол- нились неожиданно ужасным осознанием. Очевидное, к коему она не могла его подго- товить: Цыгане есть Цыгане. Они украдут кольца с твоих пальцев или любовь из серд- ца, и исчезнут, не оставив ничего после себя, кроме следов дыма в ночи. Но она ничего не сказала, видя, как это давит на сына, но внутренне, от осознания, что изначально была права, она улыбнулась. Но лишь чуть-чуть. Как не подготовлен ее мальчик к таким врагам! – смерть, это одно, она порой неожиданная и непроизвольная. Но дезер- тирство. Не существует сильнейшего разрушителя миров, чем оно. Она завела руку за спину и тихонько провела рукой по тонкому следу шрама через ткань блузки.

Много лет назад Оливия, еще маленькая девочка, в местах далеко за лесами, и самая уродливая из двух сестер. Ни то чтобы она не обладала красотой, способной обе- щать многое в жизни, но некой серой андрогинностью, которая при сравнении с красо- той ее сестры, казалась порочной шуткой. И, главная изюминка, внизу ее спины, про- стирающийся в длину, как большой палец: ее хвост. Но, тем не менее, она всегда была счастливым ребенком, нежным существом, который мог пропустить весь день, гуляя

по долине подсолнухов и поя самой себе, всегда под защитой отца и старшей сестры, которые верили, что даже все богатство мира не сможет сравниться с радостью заботы о такой простой и домашней девочке.

Но их огромная любовь не могла помешать сбыться их страхам, и в свои тринад- цать лет Оливия познала вкус первого страдания, от которого так долго опекалась. Его имя было Дмитрий, и он был рабом. Это было обыденностью, во времена аристокра- тии, и не было имени древнее или хваленее, чем ее отца, обладавшего бесчисленными цыганскими рабами, она никогда не думала о них больше, чем о лошадях и свиньях.

Для понимания, даже такому нежному и чувствительному существу, порочности мыс- ли обладания людьми наравне с лошадьми и свиньями, от нее потребовалось бы ду- мать, что цыгане, фактически, люди – понятие, которое даже ребенок не воспринимает всерьез. Но, потом был Дмитрий. Нет, покупка этого раба не сдернула окончательно пелену с вопроса таксономии, нет, она лишь до бесконечности все усложнила. Не то чтобы она поняла, что Дмитрий такой же человек, как ее отец или его друзья, но, об- наружила, что он существо достаточно не похожее на других мужчин или цыган, ког- да-либо встречавшихся ей.

Отец Оливии купил Дмитрия за немыслимую стоимость – двух быков, за ко- торых можно было приобрести целую семью. Но он действительно был беспреце- дентным существом: его плечи и бедра не такие сильные и мощные, как у жвачных животных, за которых он был продан, его ум или красота не примечательны тоже; но в нем был определенный талант, прославивший его по всем горам, и сделавший его

столь ценным. Будучи представителем танцующего и поющего народа, он мог со своей скрипкой заставить плясать и дьявола.

Эта история древнее сказок. В первый, как маленькая девочка, любившая пес- ни, увидела демонстрацию цыганским рабом своего навыка с инструментом, ее хвост зашевелился. Оливия, обладающая наряду с сестрой самыми лучшими вещами, что только может желать девочка, в мире, никогда не чувствовала боли зависти в душе от желания, чтобы какая-то вещь стала ее собственностью, пока, сквозь свои, наполнен- ные слезами глаза, не увидела пальцы, бегающие по деревянной лебединой шее скрип- ки. Но Дмитрий, не был подарком ей, или экстравагантным приобретением отца для

собственного развлечения. Дмитрий предназначался в приданое ее сестре.

Сердце Оливии походило на влажное полотенце, досуха выжатое руками сила- ча. Она любила свою семью и никогда бы не поставила свое счастье выше нее, но с Дмитрием это не было вопросом счастья, а уникальной породой страдания, которой является первая любовь, которой она не могла добровольно противиться так же, как и силой воли остановить биение своего сердца. И вот перед нами девочка, чей нежный дух отныне также вечно уныл, как беспрецедентно ее лицо. Она нарушила закон своих земель и крови и украла его.

Дмитрий, который был столь же искусным знатоком сердец молодых барышень, как и музыкантом, не нуждался в объяснениях, когда дочь его нового хозяина отперла казарму и бесшумно повела его через древнейшие катакомбы на свободу, к подножию гор, где она оставила дожидаться их двух лошадей. Они скакали весь день и всю ночь, не отдыхая, пока не достигли реки, расположенной достаточно далеко, чтобы их не обнаружил поисковый отряд. Дмитрий взял свою несчастную избавительницу на руки и мыл в реке ее волосы. Они едва ли обменялись парой слов, кроме необходимых ин- струкций, за все это время, но тут он сказал ей, что им нужно поспать; еще слишком большой путь ждет их впереди. Но спать было немыслимо! Теперь, когда они были здесь, должен был начаться процесс его обучения до последней мелочи о ней; нет вре- мени, которое может быть потеряно в столь оперативном и комплексном деле. Однако две бессонные ночи достигли ее, и магическое поглаживание рук цыгана убаюкало де- вочку, которая умиротворенно осознала, что время теперь, в действительности, прости- рается перед ними бескрайним лугом, полным подсолнечников, когда она наконец-то безраздельно владела им.

Когда он проснулась на рассвете от щекочущих лицо лиан деревьев, Дмитрий, обе лошади, и кольца на ее пальцах исчезли.

Оливия обыскала берег реки, пока не нашли кусочек гальки, формой с раковину устрицы. Она задрала юбку. Посмотрела вверх и открыла рот, чтобы присоединиться к шепоту ветра в листве с ее любимой песнью, но, нахуй это, нахуй песни и откуда они берутся.

Когда поисковый отряд набрел на нее на следующий день, она лежала лицом вниз и не шевелилась. Ее юбка, задранная до талии, так пропиталась кровью, что на расстоянии выглядела, как куст ярко красных роз. Одна рука вытянута и между паль- цами зажато нечто, похожее на бледный огурец.

Прошло время. И что-то случилось с девочкой – свет невинности погиб в ее гла- зах, вместе с тем, как лицо бесперспективного домашнего уюта перестраивалось, явив в себе неприятную красоту. До конца трансформации потребовалось девять месяцев,

и в ее конце, она смотрела на новорожденную девочку в руках своего отца с маской жестокого совершенства.

Скажем, что она твоей сестры, – сказал он. К тому моменту она была уже замужем, и это ни у кого не вызвало бы подозрений.

Рабская кровь порождает рабов, – ответила Оливия. – Отдай Это свинопасу.

Так ребенок был отдан свинопасу, старому Руманчеку, и был обречен навечно нести его низкое имя испорченной родословной, а Оливия сообщила отцу, что собира- ется поступать в академию в городе, чтобы обучаться актерскому мастерству.

Сейчас, она стояла наружи, в то время как Роман дрожа, подошел к входной двери и ступил внутрь. Она ждала. Не далеко от ее уха раздался гул. Ее рука выстре-