Изменить стиль страницы
  • Моему отцу, коммунисту

    В час, когда, захлебнувшись закатом,
    осеннее сонное солнце
    ищет ощупью запах забытых весенних ветвей,
    мой отец в дряхлом «додже»
    по горной дороге трясется
    к деревушке, похожей
    с обрыва на птицу в траве.
    Или, может, бредет через ржавую топь
    в резервацию арауканцев[294],
    чьи поля тихо тают,
    как будто чернеющий снег,
    чтобы им рассказать про тот день,
    когда земли начнут размножаться,
    как хлеба или рыбы, —
    и правды им хватит на всех.
    Вот уже тридцать лет
    об аграрной реформе твердит он
    и поет «Интернационал» —
    и хоть голос не бог весть какой,
    с голосами крестьян, рыбаков, с голосами рабочими слитый,
    он могучим мотивом плывет надо всею землей.
    Окруженный друзьями
    на фабрике, дома и в поле,
    в профсоюзе, в подполье и на площадях городов,
    он — лишь горстка семян,
    у которых завидная доля:
    прорасти прямо к солнцу лесами весенних миров.
    Его вера прекрасна —
    как будто сиренью настоянный ветер.
    И хочу я, чтоб сам он дожил до зари над страной,
    когда улицы станут носить имена
    Рекабаррена или Лаферте
    (в тридцать первом он с ним подружился — поверьте,
    что тогда коммунистом был только герой).
    Я хочу, чтобы внукам по яблоне
    руки его посадили,
    чтоб входил он в свой собственный,
    пахнущий деревом дом,
    чтоб еще много лет
    «Марсельезу» он пел в годовщину Бастилии
    в честь отца своего:
    тот ведь был уроженцем Бордо.
    Чтобы смог, наконец,
    он спокойно с друзьями собраться:
    не на митинг — а просто за щедрым
    крестьянским столом,
    чтоб, заботы забыв, от души он сумел рассмеяться,
    запивая жаркое студеным и терпким вином.
    В этот час, когда тонет в закате
    осеннее сонное солнце,
    мой отец,
    чтобы проще про рай на земле объяснить —
    и живей,
    знаю, вновь через горы на стареньком «додже» трясется
    к деревушке, похожей
    с обрыва на птицу в траве.

    ЭКВАДОР

    ХОРХЕ КАРРЕРА АНДРАДЕ[295]

    Перевод О. Савича

    Одиночество и чайка

    Моря белый блокнот —
    чайка, весть или птица,
    разворачивает полет
    на две путевых страницы.
    Чайки сестра морская —
    одиночество без границ,
    чего-то еще ожидая,
    вздыхает и смотрит на птиц.
    Насекомые и растенья
    изрыли всюду пески:
    сигнальные искаженья
    подземной страстной тоски.
    Здесь, в центре всего, как ленник,
    живу среди птиц морских,
    сам свой собственный пленник,
    товарищ развалин немых.
    И вижу и слышу невольно,
    как дождь в доспехах идет
    и по одиночеству больно
    жидкою шпагой бьет.

    Сигналы

    Как дверца узенькая, зеркало
    ведет в загадочность кристалла:
    за светом ледяным немеркнущим
    внимательные ждут сигнала.
    Посланье из другой вселенной
    в глуби зеркальной открывается,
    блеснет кометою мгновенной,
    и глаз, ослепнув, сомневается.
    Брильянтами сияет черными,
    купаясь в свете неизвестном,
    сигнал живущих по ту сторону
    от нашей жизни в мире тесном.
    И ловит неводом лучистым
    фигуры, символы и линии
    то зеркало со светом чистым,
    хранилище предметов синее.
    Глаз караулит, глаз впивается,
    за перспективой ждет движенья;
    но в цвет дневной он упирается
    лишь в ироничном отраженье.
    И слух охотничьею сукой
    подстерегает дичь украдкою,
    но ловит только призрак звука,
    скрепленный, как пером, догадкою.
    Душа, расстанься с оболочкою,
    и глубь зеркальную мгновенно
    прочертит лопнувшею почкою
    послание другой вселенной.

    Апрель-водяной хмель

    Время, когда сердце хотело б скакать разутым,
    как у девочки, грудь вырастает у дерева,
    а нас охватывает страсть писать наши вещи
    ласточкиными перьями.
    Эти лужи — будто бокалы с чистой водою,
    ее взмах крыла или травинка морщинит,
    и как синий прилив этот воздух стеклянный,
    где лодочка насекомого медленно стынет.
    Вода с удовольствием сандальями шлепает,
    москиты просеивают молчанье природы,
    и воробьи подбирают клювом жемчужину
    хорошей погоды.

    Портрет испанца Сант-Яго Карреры

    Глаза за нами следуют, блистая,
    из-под бровей, как хищных два зверька,
    и в них мерцает нежность золотая
    под отблеском смертельного клинка.
    Луна и зеркало — броня простая —
    сраженья отражали, как река;
    и о любви и храбрости сухая
    и длинная нам говорит рука.
    Друг вице-короля и капитан Кастильи,
    индейцев защищал он шпагой боевой,
    но в жизни, прожитой в колониальном стиле,
    стал эшафот последнею главой,
    и клетку целый день по площади носили
    с его отрубленною головой.
    вернуться

    294

    Арауканцы — индейское племя.

    вернуться

    295

    Хорхе Каррера Андраде (р. 1903) — поэт, литературный критик, дипломат, путешественник. Его творческой манере в определенной степени свойственны художественные приемы авангардизма; некоторые произведения выполнены в духе нативистской поэзии. В основном же его творчество питали яркие впечатления многочисленных путешествий. Автор книг «Шпроты» (1934), «Биография для птиц» (1937), «Вехи поэзии» (1958).