«Вопросом дерзким не пытай…»
Вопросом дерзким не пытай
Судьбы таинственных велений,
Поднять завесы не мечтай,
Не разрешай своих сомнений
И не тревожь в тиши ночной
Видений злых готовый рой?..
Оставь, забудь, не трогай их,
Там нет отрады и спасенья…
В борьбах измученных пустых,
Ты пожелаешь разрушенья…
Так пусть в сердечной глубине
Всегда безмолвствуют оне!..
Что если – страшные мечты! —
Все беспредельное созданье
И мир бы целый понял ты
И перенес в свое сознанье?..
Но, мнится, дух напором сил
Земные узы б сокрушил!
Моли, чтоб вечно не могла
Раскрыться истины пучина,
Заговорит с тобою мгла,
На зов откликнется темнина
И дать властительный ответ,
Где дышит смерть и жизни нет!
Всенощная
Приди ты, немощный,
Приди ты, радостный!
Звенят ко всенощной,
К молитве благостной.
И звон смиряющий
Всем в душу просится,
Окрест взывающий,
В полях разносится!
«Среди цветов поры осенней…»
Среди цветов поры осенней,
Видавших вьюгу и мороз,
Вдруг распустился цвет весенний —
Одна из ранних алых роз.
Пахнуло вдруг дыханьем мая,
Блеснуло солнцем вешних дней,
И мнилось – гостья дорогая
Мне принесла, благоухая,
Привет из юности моей!..
Иван Иванович Панаев (1812–1862)
Будто из Гейне
Густолиственных кленов аллея,
Для меня ты значенья полна;
Хороша и бледна, как лилея,
В той аллее стояла она.
И, головку склонивши уныло
И глотая слезу за слезой,
«Позабудь, если можно, что было», —
Прошептала, махнувши рукой.
На нее, как безумный, смотрел я,
И луна освещала ее;
Расставаяся с нею, терял я
Всё блаженство, всё счастье мое!
Густолиственных кленов аллея,
Для меня ты значенья полна:
Хороша и бледна, как лилея,
В той аллее стояла она.
Василий Павлович Чуевский
Серенада
Я здесь один, я жду свиданья,
Заснули люди, спит земля.
Приди, мой друг, дай мне лобзанье,
Приди скорей, я жду тебя!
Приди ко мне с улыбкой нежной,
В блестящих шелковых кудрях,
В одежде легкой, белоснежной
И с детской радостью в глазах!
Скорее, друг! Луна сребрится,
Звезда любви для нас горит!
Проглянет день, и все умчится,
И наше счастье улетит.
«Не кукушка…»
Не кукушка
Во сыром бору
Куковала;
Моя милая
В светлом тереме
Тосковала.
С утра до ночи
Из очей
Слеза всё катилась,
И головушка
На грудь белую
Приклонилась.
Ах ты, Волга, Волга-матушка
Ах ты, Волга, Волга-матушка,
Река быстрая, глубокая,
Стороны родной кормилица,
Многоводная, широкая.
Для чего ты меня, молодца,
Сберегала и лелеяла,
И победную головушку
На своих волнах покоила?
Подняла б ты грудь широкую,
Всколыхнулась, расплескалась бы,
И меня волнами шумными,
Как дитя свое, одела бы.
Если б знато, если б ведано,
В дни былые, в годы прежние
Лучше б ты меня, родимая,
Приютила бесталанного.
Всколыхнулась, расплескалась бы,
И меня волнами шумными,
Как дитя свое,
Одела бы.
И лежал бы я на дне твоем,
Как ребенок в колыбелочке,
И меня бы ты, родимая,
Шумом волн своих баюкала.
Сторона моя, сторонушка
Сторона моя, сторонушка,
Сторона моя родимая!
Не на радость, не на счастие
Ты меня вскормила, молодца.
В молодых летах не знаю я
Ни утехи, ни веселия;
Белым днем и ночью темною
Лью я слезы безутешные.
Гаснут, меркнут очи светлые,
Сохнет грудь моя с кручинушки;
Проклинаю долю горькую,
Не гляжу на вольный Божий свет,
Тройка
Пыль столбом крутится, вьется
По дороге меж полей,
Вихрем мчится и несется
Тройка борзая коней.
А ямщик, разгульный малый,
Шапку на ухо надел
И с присвистом, разудалый,
Песню громкую запел.
Соловьем он заливался
Из дали, глуши степной.
С песнью русскою сливался
Колокольчик заливной.
Долго, долго пыль крутилась,
Долго песню слушал я,
И от песни сердце билось
Так тревожно у меня.
Тройка мчалась пред горою,
Вдруг ямщик коней сдержал,
Встал, слегка махнул рукою,
Свистнул, гаркнул и пропал.
Только пыль лишь разостлалась
Вдоль по следу ямщика…
Песнь умолкла, но осталась
На душе моей тоска.