Любовь цыганки
Любовь цыганки, —
Все нам твердят, —
Самой смуглянке,
Самой смуглянке
И рай и ад!
И рай и ад.
Знавали ль Хмару,
Найдете ль пару
В Москве еще таких очей;
Такой певуньи,
Такой плясуньи
Теперь уж нет нигде, ей-ей,
А пела, пела,
Что твой соловей.
Любовь цыганки —
Все нам твердят, —
Самой смуглянке,
Самой смуглянке
И рай и ад!
И рай и ад.
Она молчала,
Когда, бывало,
Ее дивятся красоте;
А сердце билось,
Оно просилось
Сказать «люблю»,
Сказать «люблю».
Всё он наяву,
Всё он наяву,
Наяву и в мечте.
Любовь цыганки, —
Все нам твердят, —
Самой смуглянке,
Самой смуглянке
И рай и ад!
И рай и ад.
В ней сердце ныло,
Она любила,
Он день и ночь за ней следил,
Но лицемерно
Любил, неверный:
Она цыганка, он барин был,
Ее разлюбил,
Ее разлюбил,
Разлюбил и погубил.
Любовь цыганки, —
Все нам твердят, —
Самой смуглянке,
Самой смуглянке
И рай и ад!
И рай и ад.
Ее венчали
И в пышной зале
Всю ночь был шумный пир потом;
Ее венчали,
А в ночь с печали
Заснула Хмара покойным сном.
Она умерла,
Она умерла,
Умерла с тоски по нем.
Александр Николаевич Островский (1823–1886)
«Баю-баю, мил внучоночек!..»
Баю-баю, мил внучоночек!
Ты спи, усни, крестьянский сын!
Допрежь беды не видали беды,
Беда пришла да беду привела
С напастями, да с пропа́стями,
С правежами беда, всё с побоями.
Баю-баю, мил внучоночек!
Ты спи, усни, крестьянский сын!
Нас Бог забыл, царь не милует,
Люди бросили, людям отдали:
Нам во людях жить, на людей служить,
На людей людям приноравливать.
Баю-баю, мил внучоночек!
Ты спи, усни, крестьянский сын!
Беду нажили, как изжить будет?
Изживаем беду за работушкой,
За немилей, чужой, непокладною,
Вековечною, злою, страдною.
Баю-баю, мил внучоночек!
Ты спи, усни, крестьянский сын!
Ты спи, поколь изживем беду,
Изживем беду, изживем грозу.
Пронесет грозу, горе минется,
Поколь Бог простит, царь сжалится.
Баю-баю, мил внучоночек!
Ты спи, усни, крестьянский сын!
Белым тельцем лежишь в люлечке,
Твоя душенька в небесах летит,
Твой тихий сон сам Господь хранит,
По бокам стоят светлы ангелы.
Баю-баю, мил внучоночек!
Ты спи, усни, крестьянский сын!
С тобой сидит бабка старая,
До зари с зари прибаюкивает.
Тихий сон очам выговаривает
Да качку-качалку покачивает.
Иван Савич Никитин (1824–1861)
«Тихо ночь ложится…»
Тихо ночь ложится
На вершины гор,
И луна глядится
В зеркала́ озер;
Над глухою степью
В неизвестный путь
Бесконечной цепью
Облака плывут;
Над рекой широкой,
Сумраком покрыт,
В тишине глубокой
Лес густой стоит;
Светлые заливы
В камышах блестят,
Неподвижно нивы
На полях стоят;
Небо голубое
Весело глядит,
И село большое
Беззаботно спит.
Лишь во мраке ночи
Горе и разврат
Не смыкают очи,
В тишине не спят.
Ночь на берегу моря
В зеркало влаги холодной
Месяц спокойно глядит
И над землею безмолвной
Тихо плывет и горит.
Легкою дымкой тумана
Ясный одет небосклон;
Светлая грудь океана
Дышит как будто сквозь сон.
Медленно, ровно качаясь,
В гавани спят корабли;
Берег, в воде отражаясь,
Смутно мелькает вдали.
Смолкла дневная тревога…
Полный торжественных дум,
Видит присутствие Бога
В этом молчании ум.
Молитва дитяти
Молись, дитя: сомненья камень
Твоей груди не тяготит;
Твоей молитвы чистый пламень
Святой любовию горит.
Молись, дитя: тебе внимает
Творец бесчисленных миров,
И капли слез твоих считает,
И отвечать тебе готов.
Быть может, ангел твой хранитель
Все эти слезы соберет
И их в надзвездную обитель,
К престолу Бога отнесет.
Молись, дитя, мужай с летами!
И дай Бог, в пору поздних лет
Такими ж светлыми очами
Тебе глядеть на Божий свет!
Но если жизнь тебя измучит,
И ум, и сердце возмутит,
Но если жизнь роптать научит,
Любовь и веру погасит, —
Приникни с жаркими слезами,
Креста подножье обойми:
Ты примиришься с небесами,
С самим собою и с людьми.
И вот тогда из райской сени
Хранитель-ангел твой сойдет
И за тебя, склонив колени,
Молитву к Богу вознесет.