– А если она совсем исчезнет? – Голос у меня скрипит и сипит, как будто в нем повсюду дыры.

– Бару конец, – отвечает Дариус. – То есть он по-прежнему будет здесь, но выглядеть будет иначе. Обстановочка станет… не такой приятной.

– А ты? – спрашиваю его я.

– Со мной все будет путем. Это место создано ради ваших интересов, а не ради моих. Советую поторопиться.

Один за другим начинают исчезать посетители – плоды гиперактивного воображения Дариуса. Испаряется танцовщица. За ней другая. Потом целые группы людей. Стихает музыка – инструмент за инструментом, когда фантомные джазисты растворяются в воздухе прямо на сцене. Все равно что наблюдать за попкорном, только наоборот. Стены мерцают, становятся размытыми.

Мы бежим к выходу. На полпути у меня немеет левая нога. До самой двери волочу ее по полу. Габриэла распахивает дверь. По ту сторону – вестибюль «Эджвуда», но он мигает, как хреновые титры в фильмах с Чаплином.

– Твою мать, – бормочет Габриэла.

– Все так плохо?

– Очень.

Я почти чую запах перегретых шестеренок у нее в голове, пока она думает, оценивает шансы, просчитывает варианты. Внезапно ею овладевает стремное спокойствие.

– Если я переступлю порог, когда погаснет свет, – говорит она, – то в живых мне уже не бывать.

Мигание усиливается, темные интервалы теперь заметно длиннее.

– То есть мы застряли?

У меня со лба медленно сползает на пол полоска кожи.

– «Мы» – это перебор, – говорит Габриэла. – Ты и так труп.

– Нет. Ты здесь не останешься. Тебе нельзя. Должен быть другой способ отсюда выбраться. Дариус говорил, что…

– Дариус чересчур все упрощает. Приятного, конечно, будет мало, но я не умру, если буду здесь, когда погаснет свет.

– Ты уверена? Точно знаешь, что произойдет, когда тут все вырубится?

Она оглядывается на Дариуса. Тот моет рюмки. Насвистывает себе под нос. Из кожи вон лезет, чтобы выглядеть спокойным. Но никого из нас ему не обдурить. Рюмки испаряются, как только он ставит их на стойку.

– Нет, – отвечает Габриэла. – Зато я точно знаю, что умру, если сейчас пройду через дверь. – Она старается держаться, но я по глазам вижу, что ей страшно.

– Если я доберусь до Джаветти до того, как иссякнет вся сила…

– То бар и дверь – все вернется. Надеюсь, я тоже.

– Я его остановлю. И вытащу тебя отсюда.

– Я знаю. Я бы поцеловала тебя на удачу, но ты какой-то зеленоватый.

– Бывает.

– Ладно, не буду тебя за это винить. Иди давай. А то я сама тебя за порог вытолкаю.

Тянуть резину некогда, поэтому я просто делаю шаг. В ушах ревет. Мне холодно и жарко одновременно. В глазах темнеет.

Когда зрение возвращается, дверь остается позади. Шмотье на мне чуток дымится. Вестибюль притона ни капельки не изменился. Оглядываюсь на дверь.

Но ее уже нет.

Глава 28

Дорога на автосвалку – настоящее испытание. Я быстро разлагаюсь. Быстрее, чем раньше. С рук сползает кожа, заливая руль густой кровью. Сухожилия в левой ноге порвались к чертовой матери, и мне приходится выжимать сцепление болтающейся ступней. С тем же успехом это могла бы быть культя.

Если бы не ввалился нос, меня бы, наверное, напрягала вонь. Но носа уже нет, и я с трудом давлю желание хоть одним глазком глянуть на себя в зеркало заднего вида.

Надо было в первый же день себя забальзамировать.

По пути через центр города к реке я вижу, что не одному мне хреново. Там какой-то небольшой бунт, копов пруд пруди. На ум приходит мысль, что бездомные вампиры Габриэлы слетели с нарезки. А может, и шизофреники из нормальных. Черт их разберет.

Все, наверное, думают, что толпу наркош со Скид-роу снабдили дерьмовым героином. Однако среди остальных я, кажется, узнаю женщину, которую Габриэла отдала Дариусу в качестве оплаты. Она визжит, будто ей волосы на лобке подожгли. Короче говоря, вносит свою лепту в царящий шум и хаос. Сразу три копа прыгают на нее, но она швыряет их в уличный фонарь так легко, словно простыню сбросила.

Я проезжаю мимо как раз в тот момент, когда копы набрасываются на нее с тазерами. Сейчас помочь ей я ничем не могу.

Включаю радиостанцию с новостями. Дерьмо творится не только здесь. Ведущий говорит о разных районах. Город сошел с ума, и никто к такому не был готов.

Если Габриэла с Дариусом правы, скоро все закончится. Так или иначе.

Проезжаю еще квартал, и начинается дождь. У нас самый разгар засухи. Полгода ни капельки, и вот пожалуйста. Поначалу это всего лишь морось, которую дождем можно назвать только потому, что она мокрая и капает с неба. Но очень скоро все становится намного хуже.

Приходится сбросить скорость, потому что накопившаяся за много месяцев на дорогах маслянистая муть поднимается от воды и превращается в скользкую пленку. Если больше ничего не попадет в новости, то уж этот феномен – однозначно. Дожди у нас идут так же часто, как у некоторых появляются кровавые реки. Ливень в Лос-Анджелесе – самый настоящий признак приближающегося апокалипсиса.

Когда я подъезжаю к «Базе металлолома Маккея», льет как из ведра. Таких дождей в Лос-Анджелесе не бывает. Такие дожди бывают только зимой в Сиэтле.

Разбрызгивая колесами свежие лужи, въезжаю на покрытый щебнем участок. Здесь всего три машины: F-150, «королла» и «мерседес», который выглядит так, будто его пригнали сюда прямиком из автосалона.

Тачка Дэнни. Интересно, не в багажнике ли он.

Кишки опять скручивает в узел. Сейчас приступы чаще. Кожи на правом мизинце уже нет, только кость торчит. Если я в ближайшее время ничего не сделаю, от меня ни хрена не останется.

Ковыляю через ворота, подволакивая левую ногу. Крепко держу «Глок». Задачка все сложнее и сложнее, учитывая, что я постоянно теряю кожу и мышцы.

Бреду мимо рядов мертвых машин и раскуроченных движков, прислушиваюсь, пытаюсь уловить хоть какие-то признаки присутствия Джаветти. Что для меня, мягко говоря, дело нелегкое. На правое ухо я напрочь оглох, поле зрения сузилось, сквозь плотные потоки дождя вообще мало что видно. Как будто смотрю на мир через объектив «рыбий глаз».

За спиной раздается рычание. Я резко разворачиваюсь, едва не потеряв равновесие. Одной рукой держусь за крыло ближайшей тачки, во второй крепко сжимаю пистолет. На меня во все глаза пялится мастифф Джаветти.

Здоровенная махина. Дождь стекает по спине псины, капает с челюстей. Собака размером с долбаную лошадь. А такими зубами можно легко машину пополам перекусить.

Но внимание мое привлекает вовсе не собака.

– Это ты, Джо? – спрашивает Дэнни.

Шляпа съехала с лысой башки на затылок, куртка промокла насквозь. Напуганным он мне не кажется. Скорее немного нервничает, но не так сильно, как стоило бы рядом с нависающей над ним псиной. Он светит на меня фонариком, и его мозг наконец-то осознает то, что говорят ему глаза. На роже Дэнни отражается заметный, как клоунский грим, ужас.

– Ага, я. – Мой голос звучит так, будто проходит сквозь терку для сыра. Интересно, сколько еще я смогу говорить. – Что ты здесь делаешь, Дэнни?

Его не должно здесь быть. Он уже должен быть мертв или сидеть в какой-нибудь норе в другом городе. Но точно не торчать здесь нянькой при мастиффе Джаветти.

– Он предложил мне сделку, – неуверенно отвечает Дэнни. – Он…

– Подарит тебе вечную жизнь? – заканчиваю за него я. – Знаю я его сделки. На меня посмотри. Вот что ты получишь. Никогда не считал тебя идиотом, Дэнни. Думал, тебе хватит ума слинять в Мексику, пока Джаветти и толпа хрен знает кого сидит у тебя на хвосте. Выходит, история, которую ты мне по телефону рассказал, первостатейная брехня?

– Нет, – дрожащим голосом говорит он. – Он и правда содрал с Бруно лицо. А потом выловил меня рядом с больницей. Рассказал о камне и о том, что с ним можно сделать. Что он сделал с тобой. – На этом Дэнни замолкает.

Я раскидываю руки, медленно поворачиваюсь, хромая, вокруг своей оси, чтобы он успел хорошенько меня рассмотреть.